единственной связью между которыми был я сам? Но почему эти, а не другие?
Что у меня общего с этими именами и местами? Я был как во сне, когда
знаешь, что в любой момент, когда возникнет опасность, можешь проснуться.
Если бы я захотел, то встал бы из-за столика и связь бы нарушилась, все бы
рассыпалось и исчезло в небытии. Остались бы только жестяной чемодан и
обрывки бумаги с именами и местами, ни для кого не имеющими ни малейшего
смысла.
направился к перронам. Я поискал на огромном табло направление поезда,
отходившего в двадцать два пятнадцать, того, на который должна была сесть
та парочка. Гавр. У меня возникло ощущение, что все эти поезда никуда не
идут, никуда не везут, и что только и остается, как ходить взад-вперед
между буфетом и залом Потерянных шагов, а потом между залом Потерянных
шагов, пассажем, полным вокзальных магазинчиков, и соседними улицами.
Остается убить еще час. Возле пригородных поездов я остановился перед
телефонной будкой. Не вернуться ли обратно в дом 160 на бульваре Осман и
не поставить ли чемодан на место? Тогда все прядет в порядок, и мне будет
не в чем упрекать себя. В будке я полистал телефонный справочник: я забыл
номер доктора Роба. Бесконечные длинные гудки. В квартире никого. А что
если позвонить в Беуст этому доктору Робу и во всем ему признаться? А где
могут быть сейчас Жаклин и Карто? Я повесил трубку. Решил, что лучше не
расставаться с чемоданом и отнести его Жаклин: это единственный способ
сохранить с ней контакт.
улицы, номера домов и фамилии жильцов. Я попал на "Сен-Лазар" (вокзал)" и
удивился, что тут тоже есть названия и фамилии:
где-то на вокзале? За стеклами одного из залов ожидания я увидел только
мужчину в старом Коричневом пальто: он лежал на скамейке и спал; из
кармана пальто торчала газета. Может это Бернуа?
Все лавки были закрыты. Я слышал шум дизельных двигателей такси на стоянке
в Амстердамском дворе. Пассаж был освещен очень ярко, и я вдруг испугался,
что наткнусь на какого-нибудь инспектора "железнодорожной полиции", как
значилось в справочнике. Он потребует, чтобы я открыл чемодан, и мне
придется улепетывать. Они меня быстро догонят и потащат в вокзальный
участок. Это будет слишком глупо.
Билетерша, коротко стриженная блондинка, хотела уже вести меня, светя
своим фонариком в первые ряды, но я предпочел сесть в глубине зала, сзади.
На экране сменялись кадры новостей дня, которые комментировал диктор с
визгливым голосом. Мне он был хорошо знаком двадцать пять лет все тот же
голос. Я слышал его в прошлом году в кинотеатре "Бонапарт", где смотрел
монтаж старой хроники.
разбросанных по залу фигур. Семеро одиноких людей. В зале витал теплый
запах озона, который охватывает тебя, когда идешь по вентиляционной
решетке метро. Я едва обращал внимание на события недели на экране. Каждые
четверть часа эти кадры повторялись. Они были вне времени, как и этот
пронзительный голос (я спросил себя, не в протезе ли каком тут дело?).
десятого. Передо мной находились теперь только два человека; они, конечно,
уснули. Билетерша сидела на откидном стульчике у задней стены, рядом с
выходом. Я услышал, как хлопнул откидной стульчик. Луч фонарика прошелся
по ряду на моем уровне, но по другую сторону прохода. Она вела молодого
человека в военной форме. Погасила фонарик, и они уселись рядышком. Я
уловил несколько слов из их разговора. Он тоже едет в Гавр. Попробует
вернуться в Париж недели через две. Позвонит ей, чтобы сообщить точную
дату приезда. Они сидели совсем рядом. Нас разделял только проход. Они
говорили громко, словно тут не было ни меня, ни двух спящих фигур перед
нами. Потом замолчали. Они прижимались друг к другу и целовались.
Визгливый голос по-прежнему комментировал кадры на экране: демонстрация
забастовщиков, проезд какого-то иностранного государственного деятеля по
Парижу, бомбардировка.... Мне хотелось, чтобы этот голос замолк навсегда.
От мысли, что он неизменно и вечно будет комментировать без малейшей
эмоции будущие катастрофы, у меня пробежала дрожь по спине. Теперь
билетерша сидела на коленях своего спутника. Она ритмично двигалась; ее
движения сопровождались скрипом пружин. Вскоре ее вздохи и стоны заглушили
визгливый голос диктора.
Десять франков. На такси хватит. Будет куда быстрее, чем на метро: на
метро придется пересаживаться на "Опере" и нести чемодан по длинному
переходу.
не расставаться. Мы спустились по авеню Оперы и поехали вдоль набережной.
В ту ночь Париж был пуст, словно город, который я покидал навечно. На
набережной Турнель я испугался, что потерял ключ от номера. Нет, вот он, в
кармане моего плаща.
полуночи, не звонил ли кто-нибудь постояльцам номера три. Он ответил, что
нет; но было всего-лишь без десяти десять.
он не различал меня и Ван Бевера. Или не хотел думать, кто ходит по отелю,
который должен был неизбежно вот-вот закрыться.
меня к телефону. Положил чемодан плашмя на пол и улегся на койку Жаклин.
Запах эфира неумолимо держался на подушке. Опять она его нюхала? А позже,
не будет ли этот запах навечно ассоциироваться для меня с Жаклин?
часто был готов к тому, что люди, с которыми я познакомился, исчезнут с
минуты на минуту и больше никогда не подадут признаков жизни. Мне тоже
случалось назначать встречи, на которые я не ходил. Случалось даже
воспользоваться тем, что кто-то, с кем я иду по улице, отвлекся, и
убежать. Ворота сбоку на площади Сен-Мишель часто оказывали мне бесценную
помощь. Я вбегал в них и через проходной двор оказывался на улочке
Ирондель. В моей записной книжке был целый список домов с проходными
дворами.
Было уже четверть одиннадцатого, и я уже не верил, что она позвонит. Она
отделалась от Карто, убежала. Сейчас находится в семнадцатом округе.
Спросила, привез ли я чемодан. Я должен засунуть в сумку ее вещи, потом
сходить за своими в отель "Лима", а потом ждать ее в кафе Данте. Но мне
нужно как можно скорее уйти с набережной Турнель, потому что это первое
место, куда кинется Карто. Говорила она очень спокойно, словно все давно
заранее приготовила в уме. Я вынул из шкафа старый саквояж и запихнул в
него две пары брюк, кожаную куртку, бюстгальтеры, красные холщовые туфли,
свитер под горло и несколько туалетных принадлежностей, стоявших на полке
над умывальником, в том числе и флакончик с эфиром. Остались только вещи
Ван Бевера. Свет я не потушил, чтобы администратор думал, что кто-то
остался в номере. Закрыл дверь. В котором часу вернется Ван Бевер? Он
прекрасно может найти нас в кафе Данте. Звонила ли она в Форж или в Дьеп?
Сказала ли ему то же, что мне?
саквояж и чемодан. Он склонился над газетой: наверное, решал кроссворды. Я
не смог удержаться и взглянул на него: он даже не поднял голову. На
набережной Турнель я испугался, что сейчас у меня за спиной раздастся
крик: месье, месье... вернитесь, пожалуйста, немедленно... Казалось, что
сейчас передо мной остановится автомобиль Карто. Но оказавшись на улице
Бернардинцев, я вновь обрел спокойствие. Быстро поднялся в свой номер и
уложил в саквояж Жаклин всю свою нехитрую одежонку и две оставшихся книги.
единого вопроса. На улице, на бульваре Сен-Жермен, я испытал обычное
опьянение, которое охватывало меня всякий раз, когда я пускался в бегство.
было ни души. Только один посетитель облокотился на стойку. За стойкой на
стене, над выложенными рядами пачками сигарет, стрелки часов показывали
половину одиннадцатого. Электрический биллиард рядом со мной впервые
молчал. Теперь я был твердо уверен, что она придет на свидание.
Акунин Борис
Ларссон Стиг
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Майер Стефани