розыскной деятельности агентуры.
Все б хорошо, если только Дзержинский в Сибири был, а не в бегах!
Продолжайте работу по ликвидации социал-демократических комитетов. Примите
меры к аресту Дзержинского.
спрятал рапорт от чужих глаз, вызвал заместителя своего Шевякова и сказал:
огни на Старом Мясте.
карман пиджака и задумчиво сказал своим спутникам - Софье Тшедецкой,
Станиславе Кулицкой и Мацею Грыбасу, типографу, профессионалу от революции:
Грыбас положил свою большую, сухую ладонь на руку девушки:
он не жалует ксендзов и может посчитать тебя скрытой клерикалкой - с
его-то бескомпромиссной открытостью.
Софья.
к нему, решил стреляться.
моим подругам по кружку, вам перестанут верить.
встречу с Окуцким, - когда я сказал ему, что ты организовала кружок из
модисток.
духовного состояния, когда человек меняется в долю мгновения.
медленно сказала Тшедецкая, - и мне очень горько слышать, как спокойно ты
передал мне о его смехе: если модистка - то, значит, всенепременно
публичная девка?!
пожалуйста, не так громко: Окуцкий - плохо пошутивший друг, а здесь могут
сидеть хорошо шутящие враги.
здесь задержится - он будет в полной безопасности? Взвесь все "за" и
"против".
"бабочке", повязанной словно бант у гимназистки, заговорщически подмигнул
собравшимся и запел о том, что парижская мода пришла в Польшу и что это
очень хорошо, потому как дружба с французами началась не сейчас и не
случайно...
намекают, на то, что с ним вместе шли против нас. Глазов спросил агента,
посетившего ресторанчик:
против власти мною замечено не было.
приобщишь - подумают еще, что на папифаксе... Три рубля держите. Благодарю
за службу.
отодвинул салфетку со стишками: на него с плохо отпечатанного
фотографического картона смотрели четверо: Матушевский, Грыбас, Тшедецкая
и Кулицкая.
громадный сейф: маленьких в тайной полиции не держали.
рукою раскрашены в разные цвета, Глазов огладил их таким жестом, каким
антиквары снимают невидимые взору пылинки с драгоценнейшей майсенской
скульптурки:
на ярко-красной - здесь у него были собраны материалы, в Департаменте
полиции никому не известные, ни единой живой душе.
охрану не по вдохновенному зову долга, но оттого лишь, что платят больше,
погоны - воистину серебряные! Им отдать то. к чему приложено столько
труда, знания, души?! Разжуют и выплюнут, дело испортят, а тебя и не
помянут, будто не было, все на себя запишут".
Социал-демократией Королевства Польского и Литвы, - были собраны данные на
"застрельщиков партии" - Розу Люксембург, Феликса Дзержинского, Лео
Иогихеса (Тышку), Адольфа Варшавского (Барского), Юлиана Мархлевского.
Причем собирал он данные эти не от "подметок", как презрительно именовали
в полиции провокаторов, а путем осторожным, д о л г и м, - тем, которого
Глазов тоже никому не открывал:
а ч и л и с ь" с ППС, обвинив лидеров польских социалистов - Пилсудского,
Иодко и Василевского - в национализме, принявшем в последнее время форму
одержимую, ницшеанскую, Глазов, наблюдая за дискуссиями между разными
направлениями оппозиции трону в Женеве, Берлине и Кракове, решил подвинуть
своих людей к лидерам враждующих групп, причем "подвигал" он их в те
именно моменты, когда проходили диспуты или разбирались вопросы в
Международном Социалистическом Бюро, то есть в моменты накальные: человек
не очень-то следит за словом - полон еще эмоциями борьбы.
вхожих к Василевскому, - что патриарх русской социал-демократии Плеханов
поначалу поддерживал ППС, а Люксембург, Мархлевского и Тышку бранил.
он многое о Розе Люксембург и Феликсе Дзержинском, а узнав, записал в эту
свою - о ярко-красным корешком - папку следующее:
Юлиана Мархлевского и Феликса Дзержинского не в силу даже того положения,
которое они занимают в руководстве партии, но потому, с каким стоицизмом
переносили и переносят лишения, связанные с разрывом с той средою, где
были рождены и взрощены. Еврейка Люксембург, например, судя по
перехваченным агентом "Осою"
отношения с теми единокровцами, которые вычленяют еврейский вопрос из
практики борьбы "рабочего класса" России против "тирании самодержавия". То
же происходит с Дзержинским и Мархлевским, причем первый был воспитан в
дворянской семье. Однако и он, и Мархлевский объявляют "врагами польского
пролетариата" тех, кто смеет "отделять поляков от борьбы русского народа
против", как они выражаются, "тупого ига самодержавия". Именно эта позиция
объединила их против Василевского, Пилсудского и Иодко, кои считают, что
задачи поляков категорически расходятся с целями российского пролетариата.
Люксембург, ведущим пропагандистом - Юлиана Мархлевского, а Феликса
Дзержинского надобно отнести к тому типу революционеров, которые не могут
лишь только писать и полемизировать; его стихия - действие: он -
организатор, "собиратель" партии, ибо к нему льнут люди, с коими он входит
в контакт, и остаются ему верны - вплоть до угрозы расстрелом (А. Росол).
ее членов, завоевали тем, что сызначала отринули национальное во имя
всеобщего:
рабочей среде и между широко образованными интеллигентами, не ищущими
оправдания своему неуспеху (успехам оправдания не ищут, ими упиваются) в
том, что "затирают русские", коль речь идет о поляке, или, наоборот,
"поляки мстят", когда рассматривается конкретный случай с русским
журналистом или художником, сотрудничающим в Королевстве. Студенчество
было под влиянием ППС, ибо дети представителей того социального слоя, кои
попадают в университет, лишены классовой цензовости, имеют определенные
средства и, как правило, представляют среднюю буржуазию, врачей,
учительство. Эти поляки, понятно, падки на национальную пропаганду ППС:
Максимов Альберт
Андреев Николай
Конан-Дойль Артур
Майер Стефани
Березин Федор
Посняков Андрей