проверял его документы, когда он пересекал границу второй раз и прижимал к
себе саквояж, набитый долларами, и старался быть равнодушным и
насмешливым, но ему это не очень-то удавалось, и он ощущал, как мелко
дрожит левая нога и медленно леденеют руки.
Лерста казалось ему мучительно знакомым.
сказать, что на нем был серый костюм, - подумал Пальма. - А ботинки на нем
были, кажется, малиновые..."
немецкой границе. Рядом в купе сидел толстый, с одышкой, весь потный
пожилой еврей. Лерст заставил еврея подняться, вывернул его карманы, долго
разглядывал документы, а потом лениво уронил их на пол.
их в карман.
пол.
поезда для медицинского переосвидетельствования.
Позвольте мне ехать... Меня ждет внучка в Вене... Пощадите...
из рейха деньги и ценности! Нет, милейший, ты задержан. Иди вперед и не
шути!
мучнистым, и он привалился к двери. Двое эсэсовцев в форме, что стояли
рядом с Лерстом, подхватили его под руки и поволокли по коридору.
за эту невольную задержку.
его побелели. Одно мгновение он был близок к тому, чтобы подняться и
спросить этого нациста, на каком основании он арестовал невинного. Но он
не поднялся и не задал этого вопроса. Наоборот, он заставил себя
улыбнуться, закрыть глаза и притулиться к стене, словно выбирая самое
удобное место, чтобы подремать остаток пути до Вены...
тогда Пальма. Не может ведь он творить свое зверство и не бояться огласки!
Если бы этот наци узнал, что он, Пальма, из рижской и лондонской газет, он
наверняка вернул бы в купе этого несчастного толстого, потного еврея с
громадными иссиня-черными глазами. Так казалось тогда Пальма, и это не
представлялось ему наивностью.
Отличительная черта человечества - варварская, нецензурная наивность. А
тех, кто прозрел, либо распинают на кресте, либо превозносят пророком,
либо обвиняют в ереси.
она имеет к той ахинее про ваших словацких баб в горах, хотел бы я знать?!
женщин и никакие другие суетности тебя не обременяют, начинаешь серьезно
думать о главном. А вы? О чем вы сейчас думаете, бедняга? Верить или не
верить, что я в Праге не был, а прожил у лесничихи в Высоких Татрах, пока
ее муж водил немцев по горам в поисках оленя, - не так ли? И бить вы меня
не можете - нет у вас инструкций, как я понял. И вы отправили за
инструкциями вашего коллегу с мрачной физиономией. Разве не так? А я устал
и больше не хочу с вами разговаривать. Ясно?
Хаген ринулся к нему - с растерянным лицом, стукнувшись об угол стола,
Пальма понял, что этот кретин ударил его не по инструкции.
заработаю себе тайм-аут на этом его срыве".
с ним. Он покачал головой: если самолет уйдет из Берлина сегодня или даже
завтра, Штирлиц будет бессилен сделать что-либо. На это нужно дня три как
минимум. А этих самых трех дней нет: Берлин, видимо, торопится вывезти
латыша. План Штирлица был заманчив, и Вольф оценил его холодное
математическое изящество. Но с самого начала он верил только в налет на
гестаповское "хозяйство" в горах. Он понимал, что это риск, большой риск,
но тем не менее он считал, что этот путь - единственный.
немедленно пошел к радистам и передал шифровку на Принц-Альбрехтштрассе
Гейдриху, что "гость захворал" и в течение трех дней будет
нетранспортабелен. Причем шифровку эту он заставил подписать Хагена,
перепуганного и жалкого.
запомните это!
поставили дело на грань срыва?! Вместо того чтобы продемонстрировать наше
спокойное всезнающее могущество и на этом сломить его, вы начали его бить!
Вы понимаете, что с вами будет, если я подтвержу Гейдриху, как вы себя
вели с ним - без санкции на то руководства?! Идите, Хаген, и отдохните, а
то вы не сможете дальше работать - с этакими-то нервами...
со стороны, - что будет интересовать в моем деле Хагена, - это Лерст, весь
цикл наших взаимоотношений. И "мессершмитт"... Он бережет это про запас -
я там уязвим... А о том, что со мной будет дальше, лучше пока не думать. В
одиночестве опасно размышлять над такого рода делами. Можно запаниковать.
А это дурно. Надо в такой ситуации решать локальные арифметические
задачки: это помогает чувствовать себя человеком, который может драться...
Во всяком случае, который старается это делать... Когда же мы с Лерстом
встретились по-настоящему? И где?"
__________________________________________________________________________
было пусто. Сев за маленький столик возле окна, он спросил кофе со
сливками и развернул газету. На второй полосе была напечатана его статья
"Возрождение из пепла". Это была его третья статья из европейского цикла
после большого турне по Германии, Франции, Бельгии и Голландии. Он писал о
том, что политика фюрера отнюдь не так агрессивна, как это тщатся доказать
его противники. Он писал о серьезных проблемах, стоящих перед Берлином, и
утверждал, что фюрер решает их энергично и в точном соответствии с нуждами
немецкой нации.
посольства и осведомились, не нуждается ли специальный корреспондент из
Риги в каких-либо дополнительных материалах: статистических,
экономических, идеологических. Поблагодарив за любезность, Пальма
отказался. "Вы станете предлагать своя материалы, а мои коллеги - ив
Лондоне и в Риге, - засмеялся он, - обвинят меня в том, что я пою с вашего
голоса. Потом, у меня есть все материалы: если вы запрещаете продавать в
Германии наши левые газеты, то здесь я могу купить даже "Дас шварце кор".
Они еще о чем-то весело поболтали с секретарем посольства, а к вечеру, как
раз перед тем как он собрался уезжать домой, в редакцию принесли
приглашение на прием к "имперскому послу Иоахиму фон Риббентропу". Ян
позвонил Вольфу. Тот работал здесь под именем Бэйзила. Пальма попросил его
прийти в "Атенеум" к девяти часам. Сейчас было уже девять тридцать. Пальма
еще раз посмотрел на часы, подписал счет и поднялся из-за стола: в
одиннадцать его ждала Мэри - они должны были вместе ехать в загородный
клуб фехтовальщиков.
разъехались на уик-энд. Такси тоже не было, и Ян, раскрыв зонтик, медленно
пересек улицу. Заскрипели тормоза, и рядом с ним остановился автомобиль.
Вольф открыл дверь и предложил:
Ларссон Стиг
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Майер Стефани