Чтение 9–й страницы книги ~Исповедальня~

Он никогда не чувствовал себя столь близким другому человеку.

- Твой отец будет смеяться надо мной.

- Почему?

- За подобные разговоры.

- Мой отец из принципа никогда ни над кем не смеется. Единственный,
над кем он позволяет себе подшучивать, - он сам. Кстати, он сейчас нак-
лонился, чтобы видеть меня, и грозит мне пальцем.

Франсина снова засмеялась, и он услышал, как она говорит в сторону:

- Это Андре, мама. Я позвонила ему, чтобы спросить, не сможет ли он
встретиться со мной завтра. После долгой беседы с Эмилией о хирургии и
плохого чая мне будет приятно поболтать с ним... Алло! Извини. Вошла ма-
ма. Она интересуется, не очень ли тебя замучили экзамены.

- Ничуть. Передай ей от меня спасибо.

- Он говорит, что нет, и благодарит тебя... Ладно, не хочу брать на
себя ответственность, мешая твоим занятиям. До завтра, Андре. В пять ча-
сов на морском вокзале. Оставь где-нибудь мопед, чтобы не таскать его с
собой по улицам.

Его всегда поражал этот образ: двое влюбленных под руку, и мужчина
свободной рукой придерживает велосипед.

- Спокойной ночи, Франсина. Мое почтение твоим родителям. - И твоим
тоже.

Далеко не то же! Впрочем, его родителей не было дома. Вряд ли они
участвовали бы в этом телефонном разговоре: они ничего не знали.

Должно быть, на бульваре Виктора Пого продолжают говорить о нем. Неу-
жели Франсина рассказала родителям о том, что они видели?

- Я им все рассказываю, - призналась она, когда приезжала ужинать к
ним на виллу.

В тот вечер, как и в другой, на ужине в Ницце, Андре показалось, что
между его матерью и г-жой Буадье не возникло симпатии. А вот глядя на
мужчин, сидевших в креслах друг против друга, чувствовалось, что они -
старые друзья, могли бы встречаться почаще и вместе им легко и не скуч-
но.

Его матери было явно не по себе. Как обычно в таких случаях, она го-
ворила слишком много, слишком лихорадочно, и г-жа Буадье смотрела на нее
не без удивления.

Андре не принимал участия в беседе. Сразу после ужина он увел Франси-
ну в свои владения, в мансарду с голыми балками.

- Тебе повезло! - воскликнула она. - У тебя есть свой уголок, где
можно не наводить порядок.

В мансарде царил обычный кавардак, и Франсина делала открытие за отк-
рытием.

- Ты играешь на гитаре?

- Пробовал три года назад, но быстро потерял интерес.

- К гантелям тоже?

- Я упражняюсь с ними, когда переработаю или злюсь. Они хорошо успо-
каивают нервы.

- На кого злишься?

- На себя.

- И часто такое бывает?

- А ты никогда не злишься на себя?

- Иногда. Если обижаю кого-нибудь. Ты тоже?

- Нет.

Он пытался объяснить. Чуть было не ляпнул:

- Злюсь, когда причиняю боль самому себе. Слишком просто и не совсем
точно.

- Когда веду себя не так, как следовало бы. Например, у нас в школе
есть преподаватель, который не любит меня, но я так и не знаю почему.

- Могу спорить, что это преподаватель английского языка. - Как ты до-
гадалась?

- Потому что я никогда не могла понять наших преподавателей английс-
кого и немецкого. Преподаватели языков непохожи на других.

- Так что же, раз он не любит меня, я должен стать его врагом?

- Не уверена.

- Я знаю, как разозлить его, и знаю, что весь класс будет на моей
стороне. И когда такое случается, я начинаю его жалеть. А потом сержусь
на себя и за то, что пожалел его, и за то, что разозлил.

- И тогда, возвратясь домой, берешь гантели. ТЫ ложишься на этот ков-
рик, верно?

Кусок красного ковра, скорее, половика с неровными краями, сохранив-
шийся еще с Эльзасского бульвара.

- Я почти всегда занимаюсь и читаю на полу. А поскольку пол сосновый,
бывает, и занозу посадишь.

- Один из моих братьев тоже любит валяться на полу. Папа говорит, что
для молодых это очень полезно.

- Когда я слушаю музыку, то лежу на спине. У них не было мансарды;
она привела его в свою комнату с мебелью светлого дерева: почти ничего
лишнего - все просто, свежо.

- Видишь, у меня нет беспорядка. Да и родители не допустили бы этого.

Что могли сказать Франсина с матерью, если они действительно говорили
о нем, в то время как Буадье, заполняя служебные формуляры, слышал их
разговор через открытую дверь?

- Ты уверена, что это была она?

- Он ее тоже сразу узнал. Разве сын не узнает свою мать с другой сто-
роны улицы? И потом, ее машина...

- А она видела вас?

- Не знаю. В какой-то миг Андре побледнел и сразу изменился.

- Она одна вышла из того дома?

- Я увидела ее первой, когда она была еще в дверях.

Промолчи я, он ничего и не заметил бы: ведь мы собирались идти в дру-
гую сторону. Слова вырвались у меня непроизвольно.

- Ясно.

- Думаешь, он мучается?

- Я не настолько хорошо его знаю, чтобы ответить на твой вопрос. Он
понимает, что это за дом? - Я тоже познакомилась с ним недавно и видела
его всего три раза, но могу поспорить, что, проводив меня, он снова вер-
нулся туда.

- Поэтому ты и звонишь?

- Отчасти. Мне хочется снова увидеть его. Может быть, я нужна ему. Но
завтра я действительно должна ехать в Канн, к Эмилии.

- Ты будешь говорить об этом с Андре?

- Конечно нет, если только он не начнет первым, что, по-моему, не в
его стиле. Напротив, он постарается ничего мне не показать. Друзей у не-
го никогда не было - он их не ищет, о себе говорить не любит, и, похоже,
ему никто не нужен.

- Даже ты?

- В какой-то момент, в самом начале нашего разговора, я думала, он
повесит трубку. А ты знали?

- Что?

- О его матери?

- Пожалуйста, не задавай мне таких вопросов.

- Значит, знала.

- Люди говорят разное и чаще плохое, чем хорошее. Мне не в чем упрек-
нуть ее.

- Но ты не хотела бы с ней дружить?

- Не из-за этого.

- Сознайся, вы не очень-то понравились друг другу.

- Здесь, пожалуй, нет ни ее, ни моей вины. Она, скажем так, не совсем
понятна мне и утомляет меня.

- Женщины, вы еще не перестали сплетничать?

- Значит, подслушиваешь? А что ты думаешь сам? Ведь ты знал ее раньше
меня.

- Ничего не думаю. Если интересоваться характером и судьбой всех, ко-
го я знал в молодости, мне не хватит времени на собственную жизнь.

- Но ведь ты не будешь отрицать, что из-за нее он бросил медицину и
поступил в стоматологическое училище?

- Вполне возможно, но такое могло случиться и со мной. Он был менее
терпелив, чем мы, - хотел жениться. Дантистом он мог быстрее заработать
себе на жизнь, чем решив стать врачом. Даже без специализации ему приш-
лось бы, если мне не изменяет память, учиться пять лет.

- И как они жили, пока он учился?

- По вечерам, а иногда и по ночам он работал в протезной мастерской -
вот и все, что я знаю. - Думаешь, он счастлив и ни о чем не жалеет?

Что мог сказать Буадье? И что мог ответить на этот вопрос Андре, воз-
вращаясь в свою мансарду? Впрочем, ни на один вопрос, которые он задавал
себе, ответа не находилось.

Что он знал? Кто что-нибудь знал? И знал ли отец? А Наташа? И все их
друзья, некогда приходившие на виллу, но которые больше не появлялись
там?

Это не касалось ни Буадье, щебетавших в своей благоустроенной кварти-
ре, ни друзей, никого.

Его, Андре, тоже. Она его мать. Он хотел быть свободным, значит, сво-
бодна и она. Нет у него права судить ни отца, ни кого бы то ни было, ра-
зве что самого себя.

Главное, жить без тревог. Так, чтобы никто не усложнял его жизнь,
жизнь, которую он терпеливо строил для себя сам.

Пусть его раз и навсегда оставят в покое. Перестанут откровенничать
или полуоткровенничать с ним, не трогают его воспоминания, как это сде-
лала мать, и не пытаются вбить в него другие, чуждые ему.

Никто не имеет права давить на него!

Андре не хотелось ни заниматься, ни слушать музыку, ни упражняться с