дей. Обычно эта лужа, трех или четырех метров диаметром, была покрыта
водяной чечевицей, кроме того места, куда стекала вода через край желоба
и где виднелась ее черная поверхность.
лась, что окружила весь желоб и чечевица образовала только темно-зеленую
полосу в середине. А дождь все не переставал. Эжен ходил взад и вперед с
курткой на голове и катал бочонки. Я не задумывался, для чего он это де-
лал, и понял только после. Их ставили на некотором расстоянии друг от
друга, и они служили опорами для доски, по которой можно было пройти.
Это возбуждало. Уводило от обычной жизни, и я захотел скорее попра-
виться, чтобы ходить по этой доске.
грузовике, который останавливался в сотне метров от дома, потому что он
был слишком большой и не мог развернуться на нашей плохой дороге. Бидоны
с молоком носили на грузовик вручную.
деревню. Не этим ли объяснялась тоска, нависшая над домом?
ем красном одеяле, поджав ноги, с лицом, красным от отблесков огромной
керосиновой печки, я почти не участвовал в жизни семьи.
не имели права на шоколад, когда болели гриппом? Почему она иногда зак-
рывала дверь в кухню и таким образом отделяла меня от всего мира? И по-
чему мой брат несколько раз проводил со мной послеобеденные часы, хотя
обычно нас разделяли во избежание ссор?
тами. Никогда с тех пор мне не приходилось так наслаждаться своим расп-
лывчатым существованием.
чай, а язык все еще был обложен. В полдень мне всегда давали пирожное с
кремом, потом, около четырех часов, печенье со сладким молоком.
ло значение.
оказались запертыми у себя на фермах.
того раза, когда он заделывал окно, я не помню, чтобы мне приходилось
видеть его чаще, чем обычно, хотя работать на полях стало невозможно.
Луга были затоплены. Если бы отец пилил дрова, то он занимался бы этим
несколько дней подряд, а Эжен справлялся бы один с чисткой коровника и
конюшни.
ресекает поверхность воды, которая уже начала окружать дом. Во всяком
случае, отца не было дома! Значит, он куда-то ходил! Но только не в де-
ревню, потому что, кроме воскресенья, после утренней службы, он никогда
не бывал в трактире.
этого периода я не помню, чтобы вечером у него были шершавые щеки, как
бывало в обычные дни недели. Выходило, что он шел пешком в Арси и там
садился на поезд. А куда он ездил? Зачем? А главное, почему по вечерам в
кухне очень долго не тушили свет?
было ужасно.
женный плитками пол вокруг меня. Брату приходилось платить за место на
судне и за то, что его доставят на землю. Он разобрал свой заводной по-
езд, и его колеса служили нам монетами.
них еще бруски.
велосипеде, что кажется просто невероятным? Однако же я видел, как он
шел по доскам и брюки у него были защеплены штрипками. Я уверен, что ве-
лосипед был приставлен к вязу у дороги. Уверен также, что прежде, чем он
вошел в дом, мать закрыла дверь в мою комнату, не беспокоясь о том, что
мы с братом делаем.
думаю: "Где же был мой отец? "
ровождает отупение, бессвязность? Не знаю, и даже если расскажу о часах,
только что прожитых мною, я все-таки не могу ответить на этот вопрос. Я
был один, наверное, часов в десять вечера, когда я вдруг нахмурился и
поднял голову, потому что меня поразило неправильное дыхание Било.
драма. 47 биений! Я не смел отпустить его маленькую руку. Проглотил слю-
ну и вытер пот. Бог знает почему, я не сразу разбудил жену, которая
только что легла. Мои движения были спокойные, точные, как в больнице,
когда я занимаюсь кем-нибудь из больных, но я двигался в каком-то ватном
мире и тупо повторял себе:
читал пульс: 44. Тут я ощутил неясную дурноту. Испугался, что потеряю
сознание. Подошел к двери. Тихонько позвал:
и приняла мое спокойствие за уверенность.
Да... Вы говорите, что вашего мужа нет дома? В Палэ д'Орсэ?.. Благодарю
вас... Надеюсь, это будет ложная тревога...
ли вы позвать к телефону доктора Морена?.. Да... Очень срочно...
лась...
открыла дверь и стала ждать на площадке.
делегации бразильских врачей. Он ничего у меня не спрашивал. Обращался
со мной, как обращаются с родными больных, то есть полностью меня игно-
рировал.
тук; долго мылил руки до локтей.
Морен произнес только несколько слов, когда ему нужно было потребовать
что-то от нас. Его жилет поднялся вверх, обнаружив нижнюю часть накрах-
маленного пластрона.
вал его взглядом, и, что ни говори, это был взгляд клиента.
Теперь я могу спросить:
перстной кишки, не стал пить. И когда он ушел, Жанна посмотрела на меня
с изумлением. Она могла ожидать чего угодно, но только не того, что я
стал делать.
глядя на остатки пищи: несколько кусочков селедки, ножку цыпленка, кусок
тушеной говядины. Все это я унес в столовую. Она видела меня через отк-
рытую дверь и не поняла. Я наелся до отвала, один выпил целую бутылку
пива, поводя вокруг себя тяжелым взглядом. Время от времени жена с нете-
рпением заглядывала в столовую, и, пари держу, ей было противно. Но что
я мог ей сказать? Впрочем, это не впервые, у нее часто возникают одни и
те же мысли обо мне. У нас разная реакция на то, что происходит. Она
убеждена, что я холодный, эгоистичный, что выше всего я ставлю свое спо-
койствие.
Это захватило меня, когда я проходил по кухне и открывал дверцу холо-
дильника. Я как бы увидел себя самого в кухне и удивился, что нахожусь
здесь.
лет. Мы покупали мебель для комнат, устраивали их одну за другой. Моя
рука легко находит в темноте дверные ручки. Почему у меня нет ощущения,