Чтение 9–й страницы книги ~В последнюю очередь~

У себя в комнате Саша закрыл на задвижку окно, закрыл на ключ дверь,
потушил свет и поднял бумажную штору. Не раздеваясь, плюхнулся на диван,
закинул руку за голову и стал слушать ночь. Проблеяла на путях одинокая
"овечка". Зашумел где-то рядом автомобиль и, недолго поурчав на холостых
оборотах, снова зашумел и удалился. Тишина. Саша лежал с открытыми
глазами.

В темной синеве окна незаметно появилось еле различимое пятно. И
слабый звук возник. Кто-то пытался открыть окно. Саша беззвучно вскочил,
осторожно повернул ключ в двери, приоткрыл ее и метнулся в коридор.

Он обогнул угол, прижимаясь спиной к стене, угрем вывернулся к
палисаднику и увидел неясную фигуру, которая громко барабанила в стекло
его окна и звала Аликовым голосом:

- Саша! Саша!

Саша бесшумно приблизился к Алику и спросил прямо в ухо:

- Ты что орешь?

Алик присел от неожиданности и, не оборачиваясь, пришел в себя,
обернулся, посмотрел на Сашу гордо и ответил сугубо официально:

- Если ты думаешь, что я пришел мириться с тобой, ты горько
ошибаешься: я не намерен возобновлять дружеских отношений.

- Да ну! - картинно удивился Саша.

- Не "да ну", а вот так.

- Так зачем ломишься ко мне?

- Только что приходил отец, и я ему все рассказал. Он хочет тебя
видеть.

- Палыч приехал! - неподдельно обрадовался Саша. - Так пусть
отдыхает! Завтра поговорим!

- Завтра, то есть сегодня, - уточнил Алик, - он уезжает опять.

- Тогда пошли, - решительно сказал Саша, и они пошли. Саша впереди,
Алик - воспитанно - сзади.

По деревянной лестнице они поднялись на второй этаж. Светила синяя
маскировочная лампа. Саша вдруг резко оглянулся. На лице его, синем от
лампы, был ужас. Алик мгновенно развернулся к опасности и, получив могучий
пинок в зад, покатился к межэтажной площадке, глухо считая ступеньки.

- Что здесь происходит? - поинтересовался невысокий складный мужчина
средних лет в гимнастерке с отложным воротником, к которой по-довоенному
были привинчены два ордена Красного Знамени - боевого и Трудового. То был
лихой рубака - командир в отряде Сиверса и армии Буденного, председатель
контрольной комиссии Орловского губкома в 1924 году, студент Промакадемии
с 28-го года, а уже с 31-го - начальник строительства многих и многих
военно-промышленных объектов. Отец Алика и Ларки. И Сашин отец. Даже
больше, чем отец. Иван Павлович. Палыч.

- Алик поскользнулся! - охотно объяснил Саша и почувствовал себя до
невозможности фальшиво. - Ты такой неловкий, Алик.

Алик уже встал и снизу смотрел, как они обнимаются. Иван Павлович
отодвинул Сашу, полюбовался на награды.

- Пошли на кухню, герой. Все спят, поговорить нам больше негде.

В общей на весь коридор кухне, Иван Павлович разжег керогаз, поставил
чайник, дождался, пока уйдет принесший хлеб, сахар и банку американской
колбасы Алик, спросил Сашу, чинно сидевшего на табурете:

- Так почему же ты все-таки опоздал на трое суток?

- Да билета не мог достать, - беспечно ответил Саша.

- Это ты не мог достать билета? Врешь.

- Ну, тогда как на духу. Загулял.

- Ладно, Сашок. Врать тебе незачем. Милицейское начальство перед тем,
как встретиться с тобой, со мной советовалось.

- Вот всегда так, Иван Павлович, - обиженно закончил Саша, - из меня
дурачка делаете...

- А ты?

- Что я?

- Сейчас кто из меня хотел дурака сделать?

- Так я же по службе.

- Что же это за служба такая, старших обманывать?

- Я сейчас всех обманываю, Иван Павлович, - тихо и с тоской признался
Саша.

- Ой, смотри, Сашок, как бы тебя не обманули. Схлестнулся ты с
большими мерзавцами.

- А что мне, отказываться надо было? У милиции на всю Москву одна
бригада по борьбе с бандитизмом. Ни настоящей засады устроить, ни крупной
операции с серьезной подготовкой провести не с кем и некогда. Мечется этот
взвод от одного ЧП к другому. А здесь, вы правильно заметили, большие
мерзавцы действуют. Хитрые, злые. Их без связей не зацепишь, без настоящей
информации не возьмешь. А я в этом районе и на рынке - свой. Сами небось
не забыли, из какой компании вы меня вытащили. Я и перышка не испугаюсь и
по фене сботаю. Мне здесь концы искать легче...

- По лезвию ножа ходишь. Ты особо не зарывайся. Это опасно, Саша.

- Я знаю, Иван Павлович.

- Ну и как дела?

- Поначалу вроде сразу за ниточку ухватился. Сейчас запутался слегка.

- А начальство что говорит?

- Не общаюсь пока.

- Ты из себя Ната Пинкертона не изображай. Советоваться с опытными
людьми надо, герой-одиночка!

- Так ведут же все время, Иван Павлович!

- Ну-ка расскажи подробнее.

- Не могу, не имею права. Подробнее только в отчетах пишу.

- Ясно. Тогда давай чай пить.

Иван Павлович сполоснул заварной чайник, засыпал чаю и налил кипятку,
Вдруг, не оборачиваясь, упершись руками в кухонный стол и глядя в
закопченную стену, негромко поведал:

- Ты мне как сын. И потерять тебя здесь, не на войне, для всех нас,
для меня, для Алика, для мамы, для Ларки - будет двойным горем.

- Что же это такое происходит, Иван Павлович? Там каждую минуту
гибнут люди, да какие люди! А здесь рвань, шпана, подонки спекулируют,
воруют, грабят!

- А ты за время, что здесь, где-нибудь, кроме Инвалидного рынка и
кабаков, бывал?

- Знаю я, что настоящие люди работают до изнеможения, полуголодные
ходят, все отдают тем, кто на передовой. Но эти-то существуют, действуют,
процветают!

Иван Павлович положил ладонь на сжатый Сашин кулак.

- Вот говорят: такая война, как наша, облагораживает человека. Верно.
Только хорошего в своих задатках человека. А человека с душонкой мелкой,
завистливой любая война развращает окончательно. Война, Сашок, доводит
видимую ценность человеческой жизни почти до абсолютного нуля. И эта
трагическая инфляция дает негодяям ощущение вседозволенности.

Саша встал, прошелся по кухне, подошел к двери.

- Ненавижу! И не будет им от меня пощады!

И хрястнул кулаком в дверной косяк.

- Другого от тебя не ждал, - заметил Иван Павлович и спросил
неожиданно: - Когда демобилизоваться собираешься?

- В последнюю очередь. Мне здесь еще долго довоевывать придется.

- Понятно. Альку чай пить позовем?

- Я с ним в ссоре.

- Ну а я позову все-таки.

Втроем они молча и истово - по-московски - гоняли чаи. Напившись,
Иван Павлович, глянул на часы:

- Через четыре часа за мной машина придет. Пойду сосну хоть самую
малость.

Ни на кого не глядя, Алик звонко сказал:

- Папа, я хочу знать, могут ли быть у меня какие-нибудь отношения с
этим человеком? Папа, он - хороший человек?

- Да, сынок, - небрежно ответил Иван Павлович. - Вы тут разбирайтесь,
а я - в койку.

И ушел.

Все стало прекрасным оттого, что отец во всем разобрался, все понял и
взял его, Алика, сомненья, разочарования и боль на себя. И будто ничего не
было, обнаружилась любовь, вернулась нежность, вновь возникла гордость за
человека, сидевшего напротив. На глаза накатились слезы, но, шмыгнув
носом, Алик убрал их и виновато посмотрел на Сашу.

Человек, которым опять гордился Алик, одним глотком, как водку, допил
остывший чай, злобно звякнул чашкой о блюдце, тоже поднялся, сообщил, ни к
кому не обращаясь:

- Этому человеку тоже необходимо поспать.

И зашагал по коридору. От кухонной двери Алик с любопытством наблюдал
за его торжественным шествием.

Внезапно церемониальный этот марш плачевно завершился: при выходе на
площадку, Саша нелепо взмахнув руками, с грохотом обрушился на пол. Алик в
восторге ударил себя по коленкам и возгласил:

- Так будет с каждым, кто унижает достоинства человека подлыми
ударами по заднице!

- Большой же ты мерзавец, - жалобно сказал Саша. - Как тебе это
удалось?

- Элементарная ловушка для Ларкиных хахалей. - Алик подошел, присел
рядом с Сашей на корточки. - Постоянно существующие гвоздики в косяках,
над которыми в зависимости от клиента натягиваются или не натягиваются
несколько рядов нитки нейтрального цвета. Сегодня они по некоторым
соображениям были натянуты.

- Хулиган, несчастный, - констатировал Саша и, кряхтя, поднялся.

- Ты сильно ушибся? - забеспокоился Алик. Они стояли друг против
друга.