чтобы поразить его в том, что ему дороже всего? В самом деле, это было
возможно. Но Сергей Ладко не стал считаться с этой законной боязнью.
Впрочем, Иван Стрига, по-видимому, покинул страну несколько месяцев назад
без намерения возвратиться.
Россказней было много, но они оставались несвязными и противоречивыми.
Общественное мнение обвиняло его во всех преступлениях, но в точности никто
не знал ни об одном.
угрожало безопасности Натчи.
Вторая экспедиция обещала быть продолжительнее первой. До этого повстанцам
удавалось добывать только незначительное количество оружия. Транспорты,
доставляемые из России, перевозились по сухопутью через Венгрию и Румынию,
то есть через страны, совсем лишенные в то время железных дорог. Болгарские
патриоты надеялись легче достигнуть желанного результата, если один из них
отправится в Будапешт - собирать посылки с оружием, приходящие по железной
дороге, и перегружать его на шаланды, которые будут быстро спускаться по
Дунаю.
вечер. В компании одного соотечественника, который должен был вернуть лодку
на болгарский берег, он пересек реку, чтобы достигнуть столицы Венгрии
наиболее быстрым путем, через Румынию. В этот момент произошел случай,
который заставил очень призадуматься посланца, заговорщиков.
раздался выстрел. Пуля была, очевидно, предназначена им, так как просвистела
мимо их ушей; лоцман в этом почти не сомневался, тем более, что в стрелке,
неясно видном в сумерках, он как будто узнал Стригу. Значит, тот вернулся в
Рущук?
поколебала его решимости. Прежде всего родине он должен пожертвовать свою
жизнь. Он знал также, что, если нужно, он пожертвует для нее своим счастьем,
в тысячу раз более драгоценным. При звуке ружейного выстрела он упал на дно
лодки. Но это была военная хитрость, предназначенная для того, чтобы
избежать новой атаки, и эхо еще не перестало звучать в поле, как его рука,
сильнее опираясь на весло, быстрее погнала лодку к румынскому берегу, в
Журжево, огни которого блестели в сгущающемся мраке.
поручения.
оставались на русской границе, а другие пробрались инкогнито в Будапешт или
Вену. Несколько шаланд, нагруженных благодаря его заботам оружием и
боеприпасами, спустились по течению Дуная.
передаваемые на румынскую территорию под покровом ночи. Вести, сначала
добрые, под конец стали очень беспокойными. Натча, правда, не называла имени
Стриги. Казалось, она даже не знала, что бандит возвратился в Болгарию, и
Ладко начал сомневаться в обоснованности своих страхов. Но вскоре стало
очевидно, что Стрига донес на него турецким властям, потому что полиция
ворвалась в его жилище и сделала обыск, впрочем, безрезультатный.
Следовательно, он не должен был спешить с возвращением в Болгарию, так как
это оказалось бы подлинным самоубийством. Его роль знали, его выслеживали
день и ночь, и стоило ему показаться в городе, чтобы его арестовали при
первом же шаге. Арест у турок означал казнь, и Ладко вынужден был отказаться
от возвращения на родину до того времени, когда широко развернется восстание
и когда не будет опасений навлечь самые худшие несчастья на себя и на жену,
которую пока не беспокоили. Этот момент не замедлил наступить. Болгария
поднялась в мае. По мнению лоцмана, это было слишком преждевременно.
помощь своей стране. Поезд доставил его в Сомбор, последний венгерский город
на железной дороге, наиболее близкий к Дунаю. Там он сядет на судно, и ему
только останется отдаться на волю течения.
путешествие. Его опасения оказались чересчур верны. Болгарская революция
была раздавлена в зародыше. Турки уже сконцентрировали многочисленные войска
в обширном треугольнике, вершинами которого были Рущук, Видин и София, и их
железная рука тяжко легла на несчастную Болгарию.
городке, где он устроился на жительство.
принять иное решение. За его домом следили больше, чем когда-либо, и Натча
оказалась настоящей пленницей; больше, чем когда-либо, его подстерегали, и
приходилось в общих интересах старательно воздерживаться от неблагоразумных
поступков.
сделалась невозможной после неудачи восстания и сосредоточения турецких
отрядов на берегу реки. Но это ожидание, тягостное само по себе, сделалось
для него совершенно невыносимым, когда в конце июня он перестал получать
известия от своей Натчи.
тоской по мере того, как шло время. Действительно, он вправе был опасаться
всего. Первого июля Сербия официально объявила войну султану, и с тех пор
дунайскую область наводнили войска, постоянные передвижения которых
сопровождались самыми ужасными насилиями. Оказалась ли Натча в числе жертв
этой смуты, или, быть может, турецкие власти заключили ее в тюрьму, как
заложницу или как предполагаемую сообщницу своего мужа?
всеми опасностями и проникнуть в Болгарию, чтобы узнать его истинную
причину.
Бессмысленно рисковать попасть в руки турецких часовых, если его возвращение
не принесет пользы, если он не сумеет проникнуть в Рущук и свободно
разгуливать там, невзирая на то, что его подозревают. Нужно действовать
умно, смотря по обстоятельствам. В худшем случае, если придется быстро
возвратиться за границу, он, по крайней мере, будет иметь радость прижать к
сердцу жену.
наконец, показалось, что он его нашел, и, не доверяясь никому, немедленно
принялся за выполнение задуманного им плана.
попытать судьбу, и вот почему утром 28 июля 1876 года ближайшие соседи
лоцмана, из которых никто не знал его настоящего имени, увидели наглухо
закрытым маленький домик, где он одиноко проживал в последние месяцы.
осуществить, каким образом события в Болгарии, и в частности в Рущуке,
оказались связанными с соревнованием удильщиков в Зигмарингене, читатель
узнает при дальнейшем чтении этого ничуть не вымышленного рассказа, главные
герои которого еще живут в наши дни13 на берегах Дуная.
разрешение расположиться на кушетке, он исчез в каюте, унося чемодан. Десять
минут спустя он вышел из нее, преобразившись с головы до ног. Одетый, как
настоящий рыболов - грубая куртка, высокие сапоги, шапка из меха выдры, - он
казался копией Илиа Бруша.
хозяин покинул баржу. Верный взятому на себя обязательству, он не позволил
себе ни одного вопроса, когда тот вернулся через полчаса. Но без хлопот со
своей стороны он узнал, что Илиа Бруш счел долгом послать несколько писем в
газеты, чтобы объявить о своем прибытии в Ратисбон на следующий день и в
Нейштадт послезавтра вечером. Теперь, когда в игру вмешались интересы
господина Иегера, не следовало, в самом деле, пренебрегать публичными
встречами, как получилось в Ульме. Илиа Бруш даже выразил сожаление, что он
не сможет остановиться в городах, которые он минует до Нейштадта, а именно в
Нейбурге к Ингольштадте, довольно значительных пунктах. К несчастью, эти
остановки не входили в его план, и он принужден от них отказаться.
им не придется остановиться в Нейбурге и Ингольштадте. Напротив, он одобрил
своего хозяина и еще раз заявил, что ничуть не желает стеснять его свободу,
как они условились.
Иегер достал все из того же неистощимого чемодана великолепный окорок, и это
произведение города Майнца было по достоинству оценено Илиа Брушем, который
начал признавать, что его гость добрый малый.
якорь, не смущая глубокого сна, в который был погружен его приятный
пассажир.
перебраться в Баварию, это очень скромная река. Дунай еще не принял больших
притоков, которые увеличивают его мощь в нижнем течении, и ничто не
предсказывает, что он сделается одной из самыа значительных рек Европы.
час. Барки всевозможных размеров, среди которых было несколько" тяжелых
судов, нагруженных до предела, спускались по течению, иногда помогая себе
широкими парусами, раздуваемыми северозападным ветром. Погода обещала быть
прекрасной, без дождя.
бег суденышка. Несколько часов спустя проснувшийся господин Иегер нашел его
за этим занятием, и рыболов предавался ему до вечера, кроме короткого
перерыва для завтрака, во время которого спуск по реке не прекращался.