включились в узоры калейдоскопа, который он хотел зафиксировать и опи-
сать. В Вене (если он находится в Вене, но, вероятно, он там, потому что
Николь три дня тому назад получила открытку от Телль; он бродит по горо-
ду и, как всегда, впутывается в нелепые истории, хотя не мне бы это го-
ворить о Хуане, когда и тридцати минут не прошло после моей беседы с
м-ром Уитлоу и сообщения о специалистке по ботанике, целыми часами изу-
чающей стебель hermodactylus tuberosis), в Вене у Хуана могло оказаться
вдоволь времени, чтобы думать о нас, о Николь, томящейся и как бы забро-
шенной, хотя никто ее не бросал, и обо мне - как вот сейчас я пью пиво и
спрашиваю себя, что буду делать, что мне еще остается делать.
раст изобразил пивной пеной нечто вроде крота и смотрел, как он посте-
пенно расплывается по желтой пластиковой скатерке. "Все было бы так
просто, если бы он ее любил", - подумал он, подрисовывая кроту брюшко.
Возможно, что и Хуан думает нечто подобное сейчас, когда цветок в калей-
доскопе изящно застыл, в неизбежной своей скучной симметрии, но никому
не дано быть синим осколком или пурпурным кружочком и менять узор - ког-
да трубка вращается и сам собою возникает включающий тебя узор, - нельзя
же быть сразу и рукой и узором. Как знать, размышлял Марраст, начиная
другой рисунок, может, и в самом деле идет какая-то игра вне нас, за
пределами наших чувств и желаний, но, во всяком случае, теперь никто не
мог его лишить сардонической радости при мысли о мине Гарольда Га-
рольдсона, когда тот услышит по телефону неотвратимое, почти роковое со-
общение м-ра Уитлоу. "Будем упражняться, - думал Марраст, глядя на часы,
отмечавшие последнего гнома, нарисованного Николь в "Грешам-отеле", - не
будем вести себя, как она, застывшая в своем кресле, отдающаяся воле
судьбы, синий осколочек в узоре Хуана. Увы, очень скоро один из троих
сделает то, что принято, скажет то, что надо сказать, совершит положен-
ную глупость - уйдет, или вернется, или ошибется, или заплачет, или по-
кончит с собой, или пожертвует собой, или смирится, или влюбится в дру-
гого, или получит премию Гуггенхейма, в общем, сделает обычный, стан-
дартный ход, и мы перестанем быть тем, чем были, вольемся в благомысля-
щую и благопоступающую массу. Нет, брат, уж лучше упражняться в играх,
более достойных художника на досуге, - представим себе мину Гарольда Га-
рольдсона в этот самый момент, ряды смотрителей получают подкрепление,
не смейте покидать зал номер два, мы поставим электронную сигнализацию,
надо просить о кредитах, я свяжусь со Скотланд-Ярдом, у меня поднимется
давление, схожу к доктору Смиту, теперь надо в кофе класть поменьше са-
хару, лучше нам не ехать на континент, дорогая, в Институте критическое
положение, понимаешь, обязанности". Пожав плечами, он выбросил за борт
бесконечный ряд возможных следствий (а он уже дошел до момента, когда
супруга Гарольда Гарольдсона возвращает в магазин пару чемоданов, специ-
ально купленных для поездки в Канн: мой муж вынужден отказаться от отды-
ха, о да, очень прискорбно, но знаете ли, обстоятельства) и направился в
отель с мыслью зайти за Калаком и Поланко, чтобы они пообедали с ним и с
Николь, - необходимая прокладка, заполнение диалогов, будет легче, что
не придется встречаться глазами с Николь, что Николь будет смотреть на
друзей и смеяться их новостям и похождениям, истории с Гарольдом Га-
рольдсоном и глыбой антрацита, они снова будут в "зоне" с двумя арген-
тинскими дикарями, в "зоне", где для них двоих возможно держаться дос-
тойно, вдали от атмосферы номера в "Грешам-отеле", от молчания, встреча-
ющего тебя в номере, или любезно поясняющих фраз, оконченных и высохших
гномов, от поцелуя, который он запечатлеет на волосах Николь, от доброй
улыбки Николь.
я сел в такси и попросил подвезти меня к Бастилии, откуда я мог пройти
пешком до площади Республики, во всяком случае, помню, что некоторое
время шел под дождем, что книжка Бютора промокла и я оставил ее в ка-
ком-то подъезде и что под конец дождь прекратился и я пошел и сел на од-
ну из скамеек, прячущихся за оградой и решетками шлюза.
сочельник, то, что я словно бы ждал в пределах времени чего-то, что в
ресторане "Полидор" обрушилось на меня и в тот же миг рассыпалось, как
бы оскорбленное моим ничтожеством, моей неспособностью раскрыться
навстречу смыслу этих знаков. Я съежился вместо того, чтобы поддаться
занятному случаю, что было бы своего рода бегством из нелепой области
надежд, оттуда, где уже не на что надеяться. Но теперь, из-за того ли,
что я так сильно устал, промок и позади были "сильванер" и сочельник, я
перестал надеяться и на миг осознал, что смысл тех знаков, вероятно, то-
же не был ни смыслом, ни ключом, но скорее вслепую избранным поведением,
готовностью к тому, что вскоре выявится или осветится нечто, быть может
крах. Главное, я понимал, что это будет крах, но мне все равно не уда-
лось бы до конца понять свое ощущение - что-то тихо кончалось, как бы
уходило вдаль. "Элен, - еще раз повторил Хуан, глядя на густую воду, в
которой медленно корчился уличный фонарь. - Неужели мне суждено осознать
это здесь, навсегда примириться с тем, что произошло между нами в горо-
де? Неужели она, которая теперь спит одна в своей квартире на улице Кле,
она и есть та женщина, что села в трамвай, та, за которой я гнался до
глубокой ночи? Неужели ты и есть то непонятное, что ворочается в глуби-
нах моего естества, когда я думаю о тебе? Элен, неужели я на самом деле
тот мертвый юноша, которого ты оплакивала без слез, которого ты бросила
мне в лицо вместе с кусками куклы?"
комилась с портретом доктора Лайсонса, но еще не было трех часов, ухо-
дить из отеля было рано, и Марраст стал рассказывать, как утром он, по
вине Калака и Поланко, опоздал на урок французского, к тому ж его ученик
не выучил глаголов на "er", зато они долго беседовали о поэзии Лорие Ли
за обедом в "Сохо". Николь в свою очередь смогла сообщить, что нарисова-
ла последнего гнома этой серии (всего пятьдесят девять штук) и что изда-
тель позвонил ей в полдень из Парижа и предложил сделать иллюстрации для
детского энциклопедического словаря, срок - год, довольно приличный
аванс и полная свобода кисти. Марраст поцеловал ее в кончик носа, позд-
равляя в особенности с окончанием пятьдесят девятого гнома, и Николь ос-
ведомилась, хорошо ли он пообедал с лютнистом Остином, или же опять, как
всегда, они ели пирог с мясом и почками, - как бы говоря, ну и дурачок
же ты, Марраст. На всем этом был отпечаток отработанного церемониала,
искусно приготовленного эрзаца. Когда он, потянувшись к ее губам, поце-
ловал ее во второй раз, Николь ответила беглым поцелуем и откинулась на
спинку старого кресла, стоявшего у самого окна. Марраст, не говоря ни
слова, отошел от нее, закурил и принялся ходить взад-вперед по узкому и
длинному номеру. Оставалось лишь продолжать говорить о новостях дня, за-
давать вопросы, вроде того, что теперь поделывают Элен или мой сосед,
где бродят Хуан и Телль, - и так до без двадцати трех, чтобы не прийти в
музей слишком рано. Можно еще было прервать хождение вдоль номера и
раз-другой попробовать пройтись поперек, хотя для маневров в этом нап-
равлении места было мало, и рассказать Николь о м-ре Уитлоу и о Гарольде
Гарольдсоне, о том, как оказалось, что Гарольд Гарольдсон родственник
м-ра Уитлоу, и о том, как глыба антрацита через м-ра Уитлоу переплелась
с необычно активным посещением зала номер два анонимными невротиками.
Вдобавок (о чем-то же надо было говорить до без двадцати трех) Марраст
полагал, что ему пора подумать о работе над монументом, кстати, он уже
довольно точно представляет себе, какой будет статуя воображаемого Вер-
цингеторига, а именно - как первая наметка, - соотношение "пьедестал -
статуя" будет перевернуто, вроде как в структуре Дворца Дожей в Венеции;
Николь, наверно, хорошо его помнит, ведь они посетили Венецию в конце
этой весны и она, казалось, была так довольна - до того вечера на шоссе
Венеция - Мантуя, возле красных домов, когда она вдруг погрустнела, как
если бы в открытке, присланной Хуаном и Телль из какого-то города, где
Хуан работал, из Праги или Женевы, открытке с медведями и гербами и, как
всегда, с одной дружеской фразой, содержалось тайное послание, которого
там, вероятно, не было, но которое Николь примыслила, как это часто бы-
вает, и красные дома у дороги остались в памяти Марраста приметой этого
часа, когда все дошло до состояния перенасыщенности, и не потому, что
прежде нельзя было заподозрить, что Николь грустит или расстроена, но
просто до тех пор ее охлаждение к нему не мешало им разговаривать, и по
вечерам посещать вместе столько разных мест в стольких городах, и ходить
по мостам, и пить кофе в парках. Итак, возвращаясь к Верцингеторигу, в
этой статуе традиционные элементы будут радикально перевернуты, и это
неоспоримое пластическое и визуальное новшество, по убеждению Марраста,
выразит динамическую трактовку галльского героя, который будет, как дре-
весный ствол, вырастать из земли в самом центре площади Аркейля, держа в
обеих руках, вместо бесконечно пошлых меча и щита, столь удобных для го-
лубей, основной объем глыбы, и тем самым средствами скульптуры будет за-
одно дано перевернутым традиционное несоответствие между скрытой и види-
мой частями айсберга, что Маррасту всегда казалось символом злобного ко-
варства природы, и, хотя между айсбергом и героем Алезии весьма мало об-
щего, коллективное подсознание наверняка получит по подспудным каналам
сильный шок, а в плане эстетическом - приятное удивление при виде ста-
туи, которая поднимает к небесам самую тяжелую и скучную часть себя са-
мой, косную материю существования, устремляя к лазури грязную, плачевную
свою основу в истинно героическом преображении. Разумеется, все будет
чистой абстракцией, но муниципалитет на соответствующей таблице укажет
жителям Аркейля имя героя, которому посвящен памятник.
сей раз большой новостью было то, что они делали это на английском языке
в переполненном вагоне метро, спорили о ласточках - думаю, ради практи-
ки.
Адамов Григорий
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Бажанов Олег
Березин Федор
Василенко Иван