мне, ни о тебе. А теперь он задаст их. Теперь он начнет подозревать. Нам
надо убираться отсюда поскорее, до тех пор пока он не получит ответы.
воспаленное горло. Хотя это и потребовало от него определенных усилий, он
поднялся на ноги, чтобы встретиться с мистифом лицом к лицу. - Помнишь, как
в самом начале ты говорил о том, что нанес мне непоправимую обиду? Ты
постоянно вспоминал о случае на станции в Май-Ке и говорил, что мечтаешь о
том, чтобы я простил тебя. А я в это время думал о том, что никогда между
нами не произойдет ничего такого, что нельзя будет простить или забыть, и
когда я вновь обрету дар речи, я обязательно скажу тебе об этом. А теперь я
не знаю. Он видел твою наготу, Пай. Почему он, а не я? Мне кажется, я не
смогу простить тебе то, что ты открыл тайну ему, а не мне.
он видел женщину, которую он любил и потерял в Изорддеррексе. Женщину,
которая была похожа на его мать. Собственно, это и сводило его с ума. Эхо
эха его матери. И до тех пор, пока я благоразумно снабжал его этой иллюзией,
он был уступчив. Это представлялось мне более важным, чем мое достоинство.
вместе, - я хочу, чтобы ты принадлежал мне. Я не буду тебя ни с кем делить,
Пай. Ни за какие уступки. Ни даже ради самой жизни.
мог найти слов.
Должен ли я повторять еще раз? Я сделаю это, если ты меня попросишь.
здесь? Почему это должно было случиться именно здесь? - Нахмуренное лицо
мистифа расплылось в ухмылке. - Скопик рассказал мне о Голодаре, который
заперт в подвале. Он может провести церемонию.
***
по прозвищу Миляга, состоялся в ту же ночь в глубинах сумасшедшего дома. К
счастью, их священник переживал период временного просветления и желал,
чтобы к нему обращались по его настоящему имени и называли его отцом
Афанасием. Однако были заметны кое-какие внешние признаки его слабоумия:
шрамы на лбу от тернового венца, который он постоянно на себя водружал, и
струпья на ладонях в тех местах, куда он впивался своими ногтями. Он столь
же изощрился в хмурых выражениях лица, как Скопик в усмешках, но вид
философа не шел его физиономии, скорее созданной для комедианта: его нос
пуговичкой постоянно тек, его зубы были слишком редкими, брови его были
похожи на лохматых гусениц, которые превращались в одну, когда он морщил
лоб. Его держали вместе примерно с двадцатью другими пленниками, которые
считались особо мятежными, в самой нижней части сумасшедшего дома, и его
лишенная окон камера охранялась куда строже, чем комнаты пленников на
верхних этажах. Так что Скопику пришлось предпринять кое-какие сложные
маневры, чтобы получить доступ к нему, а подкупленный охранник, Этак,
согласился не смотреть в глазок лишь в течение нескольких минут. Таким
образом, церемония оказалась короткой и была проведена на подходящей случаю
смеси латыни и английского. Несколько фраз было произнесено на языке ордена
Голодарей из Второго Доминиона, к которому принадлежал Афанасий, причем их
непонятность более чем компенсировалась их музыкальностью. Сами обеты были
по необходимости краткими, что было обусловлено нехваткой времени и тем
обстоятельством, что у них была отнята возможность произнести большинство
общепринятых формулировок.
вообще ни один Бог и ни один Божий посланник не имеют к этому никакого
отношения. Однако мы молимся о том, чтобы присутствие Нашей Святой Госпожи
освятило этот союз ее бесконечным сочувствием и чтобы со временем вы
соединились в еще более великом союзе. До этой поры я буду сосудом для
вашего таинства, которое свершается в вашем присутствии и по вашему желанию.
свершенной церемонии он лег на постель в камере рядом со своим партнером.
захочешь. Изобрети меня заново. Для этого я я создан.
Может быть, зеркалами. - Он прикоснулся к лицу Миляги. - Уж я-то использую
тебя, можешь мне поверить.
путешествовать мысленно.
у Миляги, когда он пронесся через череп Н'ашапа. - Я хочу сказать: как
частичка мысли, видимая в солнечном луче.
предпочитал заниматься этим ночью...
его подлинном обличье, не позволяя фантазии вклиниться между его восприятием
и тем видением, которое ненадолго предстало перед ним в кабинете Н'ашапа.
него теперь требовалось дважды раздеть свою невесту. После того, как он
расстегнет и отбросит прочь одежду, скрывающую тело мистифа, ему придется
сорвать со своих глаз удобные иллюзии, которые лежат между зрением и его
объектом. Что он ощутит тогда? Легко было испытывать возбуждение при виде
существа, которое так преображалось силой желания, что его нельзя было
отличить от объекта этого желания. Но что он испытывает, увидев само это
существо голым, голыми глазами?
его мускулах была жесткость, которую никак нельзя было назвать женственной;
ягодицы его не были пухлыми, а грудь - зрелой. Это существо не было его
женой и хотя ему было бы приятно вообразить себе это и его ум не раз
склонялся к тому, чтобы поддаться этой иллюзии, он сопротивлялся, веля своим
пальцам и глазам придерживаться фактов. Теперь ему захотелось, чтобы в
камере стало светлее: тогда двусмысленной неопределенности не так легко
будет поймать его в ловушку. Когда он положил руку Паю между ног, пальцы его
ощутили жар и движение, и он сказал:
было видно. Сердце его билось яростно, но ни капли крови не доходило до его
паха. Она бросилась ему в голову, заставив пылать его лицо. Он был рад, что
сидит в тени, которая отчасти скрывает его смущение, но он прекрасно знал,
что темнота может скрыть лишь внешние проявления и что мистифу прекрасно
известно о том страхе, который владеет им. Он глубоко вздохнул, встал с
постели и подошел к загадке на расстояние вытянутой руки.
позволишь прийти мечтам?
путешествие для того, чтобы понять. А как я могу понять что-нибудь, если
перед глазами у меня будут только иллюзии?
ты будешь смотреть на мир трезво. А этой ночью расслабься немного. Мы не
из-за меня оказались в Имаджике. Я - не та головоломка, ради решения которой
ты явился сюда.
- Я-то как раз думаю, что из-за тебя я здесь и оказался. И ты и есть та
головоломка. Мне даже кажется, что если бы нас заперли здесь, то мы отсюда
смогли бы излечить всю Имаджику с помощью того, что происходит между нами. -
На лице его появилась улыбка. - Я понял это только сейчас. Вот поэтому я и
хочу видеть тебя ясно, Пай, чтобы между нами не было никакой лжи. - Он
положил руку на половой орган мистифа.