мог нести Ксоксарла. Значит, им придется идти. Эвигер мог лететь, Вабслин и
Йелсон тоже, но Бальведе и Хорзе ничего не оставалось, кроме как меняться
местом на поддоне, а Ксоксарлу предстоял пеший марш больше двадцати семи
километров к станции "семь".
можно будет забрать. Хорза бросил бесполезный оплавленный кусок, который был
когда-то дистанционно управляемым роботом мозга, на пол и расплавил его
лазером.
который парил в своем скафандре, готовый полететь вслед за остальными в
туннель.
полезное, взлети-ка на эту посадочную рампу и сделай несколько выстрелов в
голову вон тому товарищу Ксоксарла, чтобы мы были уверены, что он
действительно мертв.
рампе, где лежал труп идиранина.
на среднем уровне посадочной площадки.
потеряло руку и ногу, все вокруг было покрыто черной высохшей кровью. Голова
идиранина с одной стороны обуглилась, и там, где ее пинал Эвигер, кератин
был разорван прямо под левой глазницей. Неподвижный открытый глаз мертвеца
смотрел на него. Он слабо сидел в своем костистом полушарии и из него
вытекало что-то вроде гноя. Эвигер направил ружье в голову и установил его
на одиночные выстрелы. Первый луч снес поврежденный глаз, второй пробил дыру
в лице под тем, что могло быть носом существа. Из дыры хлынул поток зеленой
жидкости и попал на грудь скафандра Эвигера. Он полил на это свинство
немного воды из фляжки и дал ей стечь.
все... грязь.
отверстии и полетел вслед за ними, - когда Вабслин вскрикнул:
поезде позади них, который обманул своим атомным костром их индикатор.
от них можно было видеть другое эхо. Это было не серое пятно, не фальшивый
след. Там на экране горела жесткая, яркая, как звезда, световая точка.
ЧАСТЬ XII
КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: МАШИНЫ
было слишком холодно для снегопада, но однажды одиннадцать дней и ночей по
ледяному полю, которым мы шли, дул снежный ураган, воющий, как зверь, и
кусающий, как сталь. По твердой, замерзшей земле единым потоком текли
ледяные кристаллы. Нельзя было ни смотреть, ни дышать, ни держаться на
ногах. Мы вырыли нору, низкую и холодную, и лежали в ней, пока не
прояснилось.
как у них замерзла кровь. Один просто исчез, ночью, во время снежной бури.
Некоторые умерли от ран. Мы теряли их одного за другим, наших товарищей и
наших слуг. Каждый из них предлагал нам использовать их тела с наибольшей
пользой, как только они умрут. У нас было так мало пищи; мы все знали, что
это могло означать, и все были к этому готовы. Называй это великой или
благородной жертвой.
от разбивающегося сердца.
горьком воздухе. Снег был белым порошком, сухим, как пыль. Вдохнешь его,
промерзаешь насквозь; снежные облака с потрескавшихся склонов,
расступающиеся под ногами, обжигающие горло, как впрыснутая кислота. Я видел
радугу в хрустальных шлейфах льда и снега, которые мы производили при своем
продвижении вперед, и постепенно начинал ненавидеть эти цвета, эту морозную
сухость, разреженный высотный воздух и темно-синее небо.
падали до тех пор, пока мы уже не могли их ни видеть, ни слышать; глубже,
чем доносится эхо.
подобно могиле всех наших надежд. Мы были слишком медлительны, слишком
парализованы, чтобы спасти нашего кверла, который вошел в него и утонул. Мы
думали, этого не может быть, в таком-то климате, таком холодном, несмотря на
слабый солнечный свет. Мы думали, болото должно было замерзнуть, и увиденное
нам только показалось, и вот сейчас наш взор прояснится, и кверл вернется к
нам, вовсе не утонувший в этой темной каше.
как смоляные глубины взяли с нас дань. На следующий день, когда мы искали
путь на другую сторону, температура еще понизилась. Застыла даже эта топь, и
мы быстро ее перешли. Среди окружавшей нас чистой воды мы постепенно
начинали страдать от жажды. У нас не было почти ничего, кроме собственных
тел, чтобы растопить снег, а когда мы до одурения ели эту белую пыль, холод
парализовывал наши тела, замедлял речь и продвижение вперед. Но мы
маршировали дальше, хотя холод высасывал нас независимо от того,
бодрствовали мы или пытались спать, и жесткое солнце слепило нас в полях
сверкающей белизны и наполняло наши глаза болью. Ветер обжигал, снега хотели
поглотить, горы, как черное стекло, преграждали путь, а ясными ночами над
нами насмехались звезды. Но мы шли вперед.
смогли взять из обломков, с тем жалким снаряжением, которое "зверь" - барьер
не превратил в металлолом, и с нашей собственной решимостью. Нас было сорок
четыре, когда мы покинули крейсер, двадцать семь, когда начали путь сквозь
снега - восемь идиран и девятнадцать из народа меджелей. Закончили
путешествие двое из нас и шестеро наших слуг.
Удивляет, что мы просто брали не спрашивая? Мы видели смерть храбрых воинов
и верных слуг, они исчезали один за другим, как будто их глотал ледяной
ветер. Мы смотрели в безоблачное и безжалостное небо мертвой и чужой планеты
и спрашивали себя, кто кого будет есть, когда наступит утро. Сначала мы
подшучивали над этим, но потом, когда прошагали тридцать дней и большинство
из нас нашли свой конец в ледовых трещинах, в горных ущельях или в наших
желудках, нам это уже не казалось таким смешным. Я думаю, среди последних -
они, возможно, уже считали, что мы заблудились - некоторые умирали просто от
отчаяния.
руками. Другой, спящий, пал жертвой одного из меджелей. Тот, что в комнате
управления, храбро дрался, а когда понял, что пропал, разрушил многие
приборы. Я отсалютовал ему. Там был еще один, который начал обороняться, в
комнате, где они хранили вещи. Он тоже храбро пал. Ты не должен слишком о
них печалиться. Я встану перед своими командирами с правдой в глазах и в
сердце. Они не осудят меня, а наградят, если мне доведется их когда-либо
увидеть.
большого трехногого. Оборотень приказал Ксоксарлу рассказать, что произошло
с группой, которая достигла планеты внутри "зверя" чай-хиртси, и идиранин
ответил ему этим эпосом.
оборачивался при разговоре; в чистом воздухе пешеходного туннеля, ведущего к
станции "семь", его могучий бас был без труда слышен даже Вабслину и
Эвигеру, образующим прикрытие маленькой пестрой группы.
была убита женщина.
их пищи оказалось съедобным. И божественным на вкус.
сразу же попытались изготовить датчик аномалий массы, потому что он
представлял для нас огромную ценность, но не добились успеха. У нас было
только то, что осталось неповрежденным на базе Оборотней. Большая часть
нашего снаряжения была разрушена "зверем" - барьером, многое мы вынуждены
были бросить, когда начали марш от чай-хиртси, или дорогой, когда один за
другим умирали.
держал ружье направленным на шею большого идиранина и непрерывно наблюдал за
ним. Пусть Ксоксарл ранен - Хорза знал об этом виде достаточно, чтобы понять
по походке командира отделения, что тот страдает от боли, - но опасным он
был по-прежнему. Хорзу вовсе не угнетало, что он говорил; это убивало время.
не двигался и ничем не показал, заметил ли нас, и мы предположили, что это
из-за повреждения. Мы уже знали, что ты идешь; еще день назад. Мы приняли
свою удачу, не ломая голову, и начали подготовку к побегу. Ты остановил нас
в последнюю минуту. Еще несколько часов - и этот поезд уехал бы.
поправил идиранина Хорза.
оставили меджеля на поверхности безоружным?