шампуни, массажи, прически, макияж, одевание на все случаи жизни. Я могу
даже выучиться формировать твои ногти, чтобы это шло тебе. Этого достаточно,
мадам?
забросить ли все подальше и не сделать ли тебе массаж сближающего типа.
арахиса.
Джил выучилась не зябнуть. Но все равно было приятно ослабить контроль в
теплом обезьяньем домике. Единственно, за что Джил нравилось это место - это
за тепло. А вообще она не любила здесь бывать. Обезьяны угнетающе походили
на людей. Она, как ей думалось, навсегда распрощалась с ханжеством. Она
выросла до того, чтобы испытывать аскетическую, почти марсианскую радость от
всех физических проявлений. То, что обезьяны прилюдно совокуплялись и
испражнялись, не оскорбляло ее чувств. Эти арестанты не искали укрытия для
подобных дел, и не следовало за это к ним придираться. Она смотрела без
отвращения, без брезгливости. Но неприятно было то, что они были "совсем как
люди": каждое действие, каждая гримаса, озадаченный вид при столкновении с
какой-либо проблемой напоминали ей о том, что она меньше всего любила в
собственной расе.
безмятежное материнство огромных самок, величие бенгальских тигров с
рвущимися из глаз джунглями, стремительность маленьких леопардов, острый
мускусный запах, с которым не в состоянии справиться кондиционеры. Майк
разделял ее чувства. Они часами простаивали либо здесь, либо в птичнике,
либо около рептилий, либо около бассейна с моржами. Однажды Майк сказал, что
для того, кто вылупился на этой планете, прекрасно быть морским львом.
трудом убедила его подождать и грокнуть, ибо он собирался освободить всех
животных. В конечном итоге он пришел к заключению, что большинство животных
не выживет там, куда он собирался их перенести. Зоопарк был чем-то вроде
гнезда. Для этого вывода ему потребовалось несколько часов полнейшего
отключения, после чего он уже не грозился уничтожить железные брусья,
решетки и стекла. Он объяснил Джил, что брусья служат, скорее для того,
чтобы удерживать людей, чем животных, что он неверно грокнул сначала. После
этого Майк в любом городе обязательно посещал зоопарк.
подняли его и обезьяны. Они с Джил стояли перед клеткой с семейством
обезьян-капуцинов и смотрели, как они едят, флиртуют, нянчат детенышей,
бесцельно носятся по клетке. Потом Джил стала бросать орехи.
более крупный самец вырвал орех и закатил ему здоровенную оплеуху. Бедняга
не сделал никакой попытки броситься на обидчика. Он только колотил лапами по
полу и верещал в бессильной ярости. Майк очень серьезно смотрел на
происходящее.
меньшую обезьяну, повалил ее на пол и задал трепку, гораздо более сильную,
чем получил сам. Побитая обезьяна, всхлипывая, поковыляла прочь. Остальные
капуцины не обратили на это ни малейшего внимания.
хватило воздуха, он задрожал, осел на пол, но все продолжал хохотать.
служитель.
увезти его отсюда. - Она помолчала и добавила: - Он плохо себя чувствует.
водителю адрес, она повернулась к Майку:
захохотал, потом опять закашлялся, снова захохотал... Джил закрыла глаза и
молчала, пока они не прибыли домой. Она помогла ему подняться наверх,
раздела и уложила на постель.
смех.
людей, Джил... Маленький Брат... драгоценная моя... чертенок мой со
стройными ножками, развратный, сладострастный, распутный, влекущий...
прекрасные грудки и нахальная попка... нежный голос и мягкие ладошки.
Радость моя.
почему ты хочешь их слышать. Я люблю тебя, сердечко мое. Теперь я грокнул
"любовь".
мой.
посмотри, в нужном ли месте я засмеюсь. Я уверен, что не ошибусь. И я скажу,
почему это смешно. Джил... я грокнул людей!
по-марсиански? Или мысленно?
теперь я могу объяснить это на языке людей. Я понял, почему люди смеются.
Они смеются, когда им больно... потому что это единственный способ унять
боль.
настолько автоматически, что даже не думаешь об этом. Потому что ты росла
среди людей. Я же - нет. Я был словно щенок, выросший вдали от собак,
который не может быть таким, как его хозяева, и никогда не станет настоящим
псом. Поэтому я должен был учиться. Брат Махмуд учил меня, Джубал учил меня,
множество людей учили меня... и ты - больше всех. Сегодня я получил диплом -
и засмеялся. Бедный маленький капуцин.
я кинула арахис, тоже оказался таким же подлецом. Там определенно не было
ничего веселого.
Конечно, это не было весело, это было трагично. Вот почему я вынужден был
смеяться. Я глядел на клетку с обезьянами - и вдруг увидел все те подлые,
глупые и абсолютно необъяснимые вещи, которые видел, о которых слышал и
читал, когда был со своим народом... И неожиданно мне стало так больно, что
я захохотал.
тогда, когда страшно.
смеются?
людей хорошее настроение. Я грокаю теперь, что если бы они смеялись, то это
бы оскорбило вас. Нет, они смеялись, когда у клоуна заплетались ноги и он
падал... или еще над чем-нибудь таким же дурным.
что заставляет тебя смеяться, сердечко мое... расскажи анекдот или какой-то
случай... что хочешь, но только то, что заставляет тебя смеяться до слез, а
не просто улыбаться. А потом посмотрим, нет ли там где-нибудь
неправильности... И будешь ли ты смеяться, если неправильности нет. - Он
задумался. - Я грокаю, что, когда обезьяны выучатся смеяться, они станут
людьми.
анекдоты, которые всегда вызывали у нее неудержимый хохот: "...мебель,
мебель выносите!"... "...д-д-д-два..." "Теперь хорошая новость: навоза у нас
много". ... "Огонь подберется - сам отрежешь"... "А мой дурак на рыбалку
пошел"... "Родину, сынок, не выбирают".
выдумки, и стала вспоминать случаи из жизни. Всяческие "практические"
сюрпризы? Все они только подтверждали мысль Майкла, даже такие невинные, как
чашка с дыркой. Что же касается розыгрышей в интерновской среде, то
интернов* по здравому размышлению следовало бы запереть в клетку. Что еще?
Как у Эльзы Мей лопнула резинка? Для Эльзы Мей это не было смешно. Или...
слишком-то приятно выглядит человечество.