pro normannis [служители меча - из хартии Людовика Восьмого о норманнах
(лат.)]. Servientes spathae по мере приближения вульгарной латыни к
современному разговорному языку превратились в sergentes spadae [сержанты
шпаги (лат.)].
на то, что надлежит соблюдать молчание, покуда не будут выяснены некоторые
обстоятельства.
производились по государственным соображениям.
закрытых дверях".
подверг Мортимера задержанию в постели своей матери Изабеллы Французской.
Впрочем, этот факт отнюдь не бесспорен, ибо есть сведения, что Мортимер
выдержал в своем городе целую осаду, прежде чем его захватили.
"привлечения людей к суду".
молчание, был арестован в Кильмеко родственник графа Ормонда -
Трейли-Аркло.
являлось скорее вызовом в суд, нежели арестом.
молчании, налагаемом на всех присутствующих, проявлялось стремление
оградить в какой-то мере интересы арестованного.
аресты представлялись особенно страшными.
Англия была не та, что теперь. Весь ее внутренний уклад был крайне
сумбурен и порою чрезвычайно тягостен для населения. В одном из своих
произведений Даниэль Дефо, который на собственном опыте узнал, что такое
позорный столб, характеризует общественный строй Англии словами: "железные
руки закона". Страшен был не только закон, страшен был произвол. Вспомним
хотя бы Стиля, изгнанного из парламента; Локка, прогнанного с кафедры;
Гоббоа и Гиббона, вынужденных спасаться бегством, подвергшихся
преследованиям Чарльза Черчилля, Юма и Пристли; посаженного в Тауэр Джона
Уилкса. Если начать перечислять все жертвы статута seditious libel [о
крамольных пасквилях (англ.)], список окажется длинным. Инквизиция
проникла во все углы Европы; ее приемы сыска стали школой для многих. В
Англии было возможно самое чудовищное посягательство на основные права ее
обитателей; пусть вспомнят хотя бы о "газетчике в панцире". В середине
восемнадцатого века, по приказу Людовика XV, на Пикадилли хватали
неугодных ему писателей. Правда, и Георг III арестовал во Франции в зале
Оперы претендента на престол. Это были две чрезвычайно длинные руки: рука
французского короля дотягивалась до Лондона, а рука английского короля -
до Парижа. Такова была свобода.
примешивался обман. То был омерзительнейший способ действий, к которому
Англия возвращается в наши дни, являя тем самым всему миру чрезвычайно
странное зрелище: в поисках лучшего эта великая держава избирает худшее и,
стоя перед выбором между прошлым, с одной стороны, и прогрессом, с другой,
- допускает жестокую ошибку, принимая ночь за день.
4. УРСУС ВЫСЛЕЖИВАЕТ ПОЛИЦИЮ
кому-либо требование следовать за жезлоносцем являлось для всех
присутствующих при этом приказанием не двигаться с места.
издали сопровождал группу полицейских, уводивших Гуинплена. В числе их был
и Урсус.
столько раз уже приходилось ему сталкиваться со случайностями бродячей
жизни, со всякими неожиданными злоключениями, что, подобно военному судну,
на котором в минуту тревоги вызывается к боевым постам весь экипаж, он
объявил сам себе аврал, призвав на помощь весь свой разум.
поддаваться панике, беде надо смотреть прямо в лицо; это долг каждого,
если только он не дурак.
немедленно. Урсус задал себе вопрос; "Что делать?"
за судьбу Гуинплена гнал его за ним, страх за самого себя подсказывал
решение не трогаться с места.
трепет. Однако он героически поборол все колебания и решил, вопреки
закону, пойти за жезлоносцем, - до такой степени он был встревожен тем,
что могло произойти с Гуинпленом. Видно, он очень перепугался, если
проявил такое мужество. На какие только отважные поступки не толкает порою
зайца смертельный страх! Испуганная серна способна перескочить через
пропасть. Полное забвение осторожности - одна из форм страха.
быстро, что на ярмарочной площади, еще малолюдной в этот ранний час, арест
Гуинплена прошел незаметно. В балаганах Таринзофилда почти никто и не знал
о том, что жезлоносец приходил за "Человеком, который смеется". Вот почему
кучка людей, сопровождавших шествие, была очень невелика.
кроме глаз, прохожие не узнавали его.
Отозвав в сторону Никлса, Говикема, Фиби и Винос, он строго-настрого
приказал им хранить обо всем полное молчание при Дее, которая так ни о чем
и не подозревала; ни единым словом не проговориться при ней о случившемся
и для того, чтобы она ни о чем не догадалась, объяснить отсутствие
Гуинплена и Урсуса хлопотами по театральным делам; скоро наступит час ее
предобеденного сна, и, прежде чем она проснется, Урсус возвратится вместе
с Гуинпленом, ибо все это сплошное недоразумение, mistake, как говорится в
Англии; им обоим, ему и Гуинплену, без малейшего труда удастся все
разъяснить суду и полиции, они докажут властям их ошибку, и оба вскоре
вернутся домой.
старался держаться как можно дальше от него; и все же он умудрился не
потерять его из виду. Смелое подглядывание - храбрость робких.
Гуинплена, быть может его вызвали в полицию из-за какого-нибудь
маловажного проступка. Урсус успокаивал себя, что вопрос может быть
разрешен без проволочки.
направится отряд полицейских, когда дойдет до конца Таринзофилда и вступит
в один из переулков Литтл-стренда.
Саутворкскую ратушу. В этом случае опасаться чего-либо серьезного не
приходится: какое-нибудь пустячное нарушение городских постановлений;
выговор судьи, два-три шиллинга штрафа. Гуинплена отпустят, и
представление "Побежденного хаоса" состоится в тот же вечер в обычное
время. Никто ничего не заметит.
находились грозные места.
конвоировавших Гуинплена, дошел до Литтл-стренда, Урсус, затаив дыхание,
впился в него главами. Бывают моменты, когда все силы человека
сосредоточиваются в его взгляде.
к самому себе: "Надо узнать, в чем дело". В глубине души он совсем этого
не желает. В нем говорит один лишь страх. К тревоге присоединяется еще и
смутное опасение сделать какие-либо выводы. Человек сам себе в этом не
сознается, но он уже охотно попятился бы обратно и, ступив шаг вперед, уже
упрекает себя в этом.
оборот. Я всегда успел бы узнать об этом. Зачем я пошел за Гуинпленом?"
противоречий - ускорил шаг и, преодолевая страх, поспешил нагнать
полицейских, чтобы в лабиринте саутворкских улиц не разорвалась нить,
соединявшая его с Гуинпленом.
шествия.
сказывалось в наружности этого замыкавшего шествие судебного пристава. Его
костюм представлял собой нечто среднее между роскошным одеянием
оксфордского доктора музыки и скромным черным платьем кембриджского
доктора богословия. Из-под длинного годберга, то есть мантии, подбитой
мехом норвежского зайца, выглядывал камзол дворянина. Внешность у этого