небе шел непрерывный воздушный бой истребителей, падали самолеты то за
рекой, то в реку. Один подбитый "лавочкин" дотянул до нашего берега, упал
как-то совсем уж неладно, в районе ротной кухни. Летчик не успел раскрыть
парашют и растянул свои кишки по обрубышам и обломышам изувеченного
бомбежкой дерева.
пообедал плотно, впрок, сдал кухонное хозяйство совсем изварлыжившемуся
повару и отправился к своим товарищам. Командир батальона собирал в кучу
людей, умеющих плавать.
условные ракеты -- стрелковые роты, пользуясь внезапностью, достигли правого
берега, но сколько и чего осталось от первых двух рот и взвода разведки --
никто не знал.
Переправа
посудину, похожую на таз. И в тазу том солнце стесненно плавилось, вспухая
шапкой морошкового варенья, переваливалось через края посудины, на закате
светило, зависало над рекой, и, угасая, усмиряясь, кипя уже в себе, не
расплескивало огонь, словно бы взгрустнуло, глядя на взбесившиеся берега
реки. Двуногая козявка, меча огонь молний, доказывала, что она великая и
может повелевать всем, хотя и вопит со страху: "И звезды ею сокрушатся, и
солнцы ею потушатся". Но пока "солнцы потушатся", да "звезды сокрушатся",
исчадие это Божье скорее всего само себя изведет.
высоты Сто и скрылось в дымом передернутой дали.
переправу, сосредоточенно сидели и лежали в кустарниках, притаились за
грудами каменьев, собранных по полям и на закраинах огородов, проросших
крапивой, отличником, диким терном, мальвами, ярко радующимися самим себе
там, где их не достало огнем, не секло пулями.
комсоставскую суконную пилотку на один глаз, возлежал командир роты Оськин
-- Герка-горный бедняк и, расплевывая семечки из подсолнуха, наставлял
окружающее его воинство.
берегом не спрятаться, ходу назад нету. Видел я тут заградотрядик с новыми
крупнокалиберными пулеметами. У нас их еще и в помине нету, а им уже выдали
-- у них работа поважнее. И выходит, что спереду у нас вода, сзаду беда.
Средь нас много народу млекопитающего. Поясню, чтоб не обижались, -- млеком
питавшихся, но воды, да еще холодной, не хлебавших. Ворон ртом не ловить.
Пулю ротом поймаешь, глотай, пока горяча, которая верткая, через жопу
выйдет... X-xa-xa-xal -- закатился сам собою довольный Герка-горный бедняк.
-- Ясно? Ничего вам не ясно. Делать все следом за мной. Ну, а... --
Герка-горный бедняк почесал соломинкой переносье, бросил ее, пошарил в
затылке. Я тоже не заговоренный. Тюкнет меня, все одно вперед и вперед...
порубленного, изъезженного, смятого леса, над частью скошенными, но больше
погубленными полями и нивами зашипело, заскрипело, заклубилось, взбухло
седое облако -- будто множество паровозов сразу продули котлы, продули на
ходу, мчась по кругу, скрежеща железом о железо, подбито, повреждение
швыркая, швыркая, швыркая горячее; казалось, сейчас вот, сию минуту с оси
сойдет или уже сошла земля.
хвостатым огнем, ракеты. И тут же, вослед им, радостно затявкали прыгучие,
искры сорящие, аисовские малокалиберные орудия, бухая россыпью, вроде бы
нехотя, как бы спросонья и по обязанности, прокатили гром по берегу гаубицы
ста двадцати двух и ста пятидесяти двух миллиметров. Сдваивая, когда и
страивая, многими стволами вели они мощную работу, харкнув пламенем,
припоздало оглаживая местность, одиноко и невпопад хлопало вдогонку
замешкавшееся орудие или миномет. Но главные артсилы били отлаженно,
работала могучая огневая система. Скоро закрыло и левый берег черно
взбухшими, клубящимися дымами, в которых удаленно, словно в топках,
беспрестанно подживляемых топливом, вспыхивало пламя, озаряя на мгновение
вроде бы из картона вырезанное побережье, отдельные на нем деревья,
мечущихся, пляшущих в огне и дыму чертей на двух лапах.
бомбами по правой стороне реки, комбат Щусь и командиры рот погнали в воду
людей, которые почти на плечах сволокли в реку неуклюжий дощатый баркас,
густо просмоленный вонючей смесью. Баркас был полон оружия, боеприпасов,
сверх которых бойцы набросали обувь, портянки, сумки и подсумки. -- "Вперед!
Вперед!" -- отчего-то сразу севшим, натужно-хриплым голосом позвал комбат,
и, подвывая ему, подухивая, почти истерично тенорил под берегом Оськин,
что-то гортанное выкрикивал Талгат, и, сами себе помогая, успокаивая себя и
товарищей, бойцы, младшие командиры под- давали пару:
остров!..
знание спуталось, смешалось, забылось, как только заговорили, ударили пушки
и пулеметы. Оказавшись в воде, люди ахнули, ожженно забулькались, где и
взвизгнули, хватаясь за баркас.
били гребцы веслами, командиры ручками пистолетов. -- Опрокинете! В Бога
душу мать! Вперед! Впере-од!..
ночной реке, до самого неба вознеслись крики о помощи, и одно пронзительное
слово: -- Ма-а-ама-а-а-а! -- закружилось над рекой.
потаенно благодарили судьбу и Бога за то, что они не там, не в воде. А по
реке, вытаращив глаза, сплевывая воду, метался комбат Щусь, кого-то хватал,
тащил к острову, бросал на твердое, кого-то отталкивал, кого-то, берущего
его в клещи руками, оглушал пистолетом и, себя уже не слыша, не помня, не
понимая, вопил: "р-рре-от, ре-о-от!"
порскающий пылью от ударов пуль, и, приходя в себя, услышал, увидел: вся
земля вокруг вздыблена, вся черно кипит. Почувствовав совсем близко
надсаженное дыхание, движение, Щусь выбросил себя из-за камня, побежал по
отмели, разбрызгивая воду, хрипя, валясь в воду; штаны, белье, гимнастерка
оклеили тело, вязали движения -- люди волокли баркас. "Немного, еще немного
-- и мы в протоке. Мы под яром!" -- настойчиво стучало у комбата в голове, и
он, оскалясь, сорванно кричал, грудью налегая на скользкую тушу суденышка:
мне! Кому говорю?!
баркас в протоку, по спокойной воде баркас и к берегу, в укрытие затащили
бы, но протока была поднята в воздух, разбрызгана, разлита, взрывы рвали ее
дно и как бы на вдохе всасывало жидкую грязь и воду, подбрасывая вверх, во
тьму вместе с вертящимися каменьями, комьями земли, остатками кореньев,
белой рыбы, в клочья разорванных людей. Продырявленный черный подол ночи
вздымался, вздыхал вверх, купол воды, отделившийся ото дна, обнажал жуткую
бесстыдную наготу протоки, пятнисто-желтую, с серыми лоскутьями донных
отложений. Из крошева дресвы, из шевелящейся слизи торчал когтистой лапой
корень, вытекал фиолетовый зрак, к которому прилипла толстой ресницей трава.
Из травы, из грязи, безголовая, безглазая белым привидением ползла, вилась
червь, не иначе, как из самой преисподней возникшая. Состояла она из
сплошного хвоста, из склизкой кожи, увязнув, валяясь в грязи, тварь
хлопалась по вязкому месту, никак и никуда не могла уползти, маялась в злом
бессилии.
что на дне всякой российской реки живет водяной. Поскольку никто и никогда в
глаза его не видел, веками собиралось, создавалось народным воображением
чудище, век от веку становилось все страшнее, причудливей: множество глаз,
лап, когтей, дыр, ушей и носов, и уж одно только то, что оно там, на дне
присутствует, всегда готово схватить тебя за ноги, увлечь в темную глыбь, --
обращало российского человека, особенно малого, в трепет и смятение. Надо
было приспосабливаться жить с рекою, с чудищем, в ней таящимся, лучше всего
делать вид, что ничего ты про страшный секрет природы не знаешь, -- так не
замечают жители азиатских кишлаков поселившуюся возле дома, а то и в самом
доме, в глинобитной стене, -- ядовитую змею, и она тоже никого "не
замечает", живет, плодится, ловит мышей. И если б оно, то, деревенское,
привычное водяное чудище объявилось сейчас со дна реки, как бы по-домашнему
почувствовали себя бойцы. Но дно реки, душа ее, будто тело больной,
умирающей матери, обнажено, беззащитно. И тварь со дна ползет, биясь
хвостом, неслыханная, невиданная, души и глаз не имеющая. Да уж не приняла
ли, наконец, сама война зрячий образ? Черная пустота, на мгновение озаряемая
вспышками взрывов, и в ней извивающаяся, на человека неумолимо наползающая
тварь?! Там, под водой, бездна -- она поглотит, да уже и поглотила все
вещее, даже самое реку с ее поднятой и унесенной куда-то водой, и берега
обратило в прах, и смело в бесприютные пространства веса не имеющую
человеческую душу, тоже обнажившуюся, унесло ее горелым листом в холодом
дымящую дыру, из которой все явственней, все дальше выползает грязная тварь,
состоящая из желтой жижи, покрытая красной пеной -- да-да, конечно, это вот
и есть лик войны, бездушная сущность ее.
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор