гитару и попросив ее что-нибудь спеть, а затем отвлекла умелыми расспросами
о музыке вообще и об игре на гитаре в частности.
ног, она заговорила с ней сначала о религии, потом перешла на политику.
Джесси привыкла впитывать каждое слово отца, а затем легко и остроумно, хотя
и не всегда понимая суть дела, пересказывать его мнения, раскрывая таким
образом его взгляды и отношение к людям как дружелюбное, так и
неприязненное. Она громко порицала Каролину за ее приверженность к
англиканской церкви и за то, что ее дядя - священник. Она сообщила ей, что
та живет за счет своих сограждан и что ей следовало бы честно зарабатывать
себе на жизнь, вместо того чтобы пребывать в непростительной лености и
питаться "хлебом безделья", то есть доходами в виде церковой десятины. Затем
Джесси перешла к обзору тогдашнего кабинета, воздавая по заслугам всем его
членам. Без всяких церемоний помянула она лорда Каслри и мистера Персиваля и
обоим дала такую характеристику, которая порознь вполне подошла бы Молоху и
Велиалу. Она заклеймила войну как всеобщую бойню, а лорда Веллингтона
назвала "наемным мясником".
Джесси была от природы наделена бесспорным чувством юмора; невыразимо смешно
было слушать, как она повторяла отцовские обличения со всеми особенностями
его живого северного диалекта, проявляя горячность и вольнодумство
настоящего якобинца в муслиновом платьице с кушаком. Язык ее, от природы
совсем не язвительный, был не груб, а скорее простонароден, и выразительные
гримаски маленького личика придавали каждой ее фразе особую, захватывающую
пикантность.
Веллингтона, зато следующая тирада, направленная против принца-регента,
доставила ей явное удовольствие. По искоркам в ее глазах и по смешливым
морщинкам вокруг губ Джесси сразу поняла, что наконец попала в точку и эта
тема нравится ее слушательнице. Она не раз слышала, как отец за завтраком
рассуждал о "толстом пятидесятилетнем Адонисе", и теперь с удовольствием
пересказывала все замечания мистера Йорка по этому поводу - по-йоркширски
откровенными словечками.
снаружи осенняя слякоть и непогода. В небе всего одна туча, но она окутала
всю землю от полюса до полюса. Ветер не знает устали; рыдая, мечется он
среди холмов, мрачные силуэты которых кажутся черными в туманных сумерках.
Дождь весь день хлестал по колокольне; она возвышается темной башней над
каменной оградой кладбища, где все - и высокая трава, и крапива, и сами
могилы - пропитано сыростью. Сегодняшний вечер мне слишком напоминает другой
точно такой же, осенний, пасмурный и дождливый, но то было несколько лет
назад. Те, кто посетил в тот непогожий день свежую могилу на протестантском
кладбище чужой страны, собрались в сумерках у камелька. Они были
разговорчивы и даже веселы, однако все чувствовали, что в их кругу
образовалась какая-то пустота, которую ничто никогда не заполнит. Они знали,
что утратили нечто незаменимое, о чем они будут жалеть до конца своих дней,
и каждый думал о том, что проливной дождь мочит сейчас и без того сырую
землю, скрывшую их утраченное сокровище, над которым стонет и плачет осенний
ветер. Огонь согревал их, Жизнь и Дружба еще дарили им свое благословение, а
Джесси лежала в гробу, холодная и одинокая, и лишь могильная земля укрывала
ее от бури.
лекцию о политике и распрощалась, чтобы вернуться в Брайермейнс засветло,
пока закат еще не угас и тропинка через поля не совсем отсырела от вечерней
росы.
тоже пора накинуть свою шаль, поцеловать кузину и отправляться домой. Если
она еще задержится, станет совсем темно, Фанни придется ее встречать, а как
раз сегодня - Каролина это помнила - у них большая стирка и пекут хлеб, так
что служанка и без того была занята. И все же она не могла заставить себя
подняться со своего кресла у окна гостиной; из этого маленького окошка
открывался такой неповторимо прекрасный вид! Оно все заросло по бокам
жасмином, но сейчас, в восьмом часу вечера, белые звездочки цветов и зеленые
листья казались серыми карандашными набросками, прелестными по очертаниям,
но бесцветными на фоне золотисто-пурпурного заката, когда августовская
синева неба купалась в пламени угасающего дня.
видела густую живую изгородь из бирючины и лавра, окружавшую сад, но глаза
ее искали в этом замкнутом пространстве нечто иное: они хотели увидеть
знакомую фигуру человека, который выступил бы из-за кустов и вошел через
калитку в сад. И, наконец, она увидела человеческую фигуру, нет, даже две!
Сначала прошел Фредерик Мергатройд с ведром воды, а за ним - Джо Скотт,
позванивая связкой ключей на пальце. Они шли, чтобы запереть на ночь фабрику
и конюшни, а после отправиться по домам.
кресла. - Я с ума схожу, только терзаю себя понапрасну. Во-первых, если я
даже буду сидеть здесь дотемна, - он все равно не придет, я сердцем
чувствую: судьба на страницах вечности написала, что сегодня мне радости не
дождаться. А во-вторых, если он и придет сейчас, мое присутствие его только
огорчит, и стоит мне подумать об этом, как вся кровь во мне леденеет. Если я
подам ему руку, его рука, наверное, будет холодной и вялой, а когда я
загляну ему в глаза, взгляд его будет сумрачен. Мне хочется искорки
сердечной теплоты, какую я видела прежде, в счастливые часы, когда мое лицо,
или речь, или поступки нравились ему, а что я увижу сегодня? Наверное, одну
непроглядную тьму. Лучше мне уйти".
Гортензия привлекла ее внимание к великолепному букету, стоявшему в вазе на
том же столе. Она сказала, что цветы прислала этим утром мисс Килдар, и
пустилась в рассуждения о Симпсонах, гостящих сейчас у нее в Филдхеде, и о
суетной жизни, которую Шерли ведет в последнее время. Высказав несколько
неодобрительных предположений, мисс Мур прибавила, что просто не понимает,
почему хозяйка Филдхеда, всегда поступавшая как ей вздумается, до сих пор не
может избавиться от всех этих назойливых родственников.
Симпсона и его семью. Они сами хотели уехать к себе на юг еще на прошлой
неделе, чтобы подготовиться к встрече своего единственного сына, который
должен вернуться из путешествия; однако мисс Килдар настаивает, чтобы Генри
приехал сюда и погостил у нее в Йоркшире. Я думаю, она это делает отчасти
для нас с Робертом, чтобы доставить нам удовольствие.
образом?
слышала, что...
вы его называете, весь пригорел!
Coquine de cisiniere - fille insupportable!*
стряпуха, дрянь несносная! (франц.)
повязала его поверх своего черного передника и устремилась "eperdue"* на
кухню, откуда, по правде сказать, уже доносился не столь ароматный, сколь
сильный запах горелого сахара.
способом варить варенье из черной вишни, твердой, как мрамор, и кислой, как
терн. Сара утверждала, что единственным необходимым и общепризнанным
компонентом для этого является сахар. Мадемуазель Мур настаивала и
доказывала, ссылаясь на искусство и опыт своей матери, бабушки и прабабушки,
что патока, "melasse", в данном случае гораздо лучше. Она, конечно,
поступила неосторожно, доверив Саре наблюдение за тазом с вареньем; та,
естественно, отнеслась к этому делу так же, как и к рецепту хозяйки, то есть
без всякой симпатии, и в результате получилась черная горелая каша.
которых было больше шума, чем искренности.
под шляпку; она понимала, что оставаться дольше было бы не только
бесполезно, но и неприятно. Вдруг при звуке открывшейся кухонной двери
голоса в кухне разом смолкли, словно хозяйка и служанка одновременно
прикусили языки или заткнули себе рты.
всегда, возвращаясь с базара, входил через кухню. Но - увы! - это оказался
всего лишь Джо Скотт. Он многозначительно трижды хмыкнул - по разу в адрес
каждой представительницы бранчливого и вздорного женского пола - и сказал:
сейчас войдет сюда этим ходом, я подумал, что лучше известить вас. Когда в
доме одни женщины, туда не годится входить без предупреждения. А вот и он
сам. Входите, сэр. Они тут затеяли какую-то чудную войну, но я вроде их
утихомирил.
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Гуль Роман Борисович
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Мурич Виктор