Чтение 81–й страницы книги ~Три минуты молчания~

- Клавка, - я сказал, - я одно знаю: я теперь без тебя не жилец.

- Не надо так. Я тебе же хорошего желаю. Я ведь сбегу от тебя, это у
меня живенько. Второй раз такое лицо твое увидеть... как тогда, помнишь,
когда я тебя спрашивала: "Что ты против меня имеешь?" А ведь увижу, увижу!
Что другое, а это увижу. Наговорят тебе про меня - и увижу. И далеко мне
придется от тебя бежать! От милого-то подальше бежишь, чем от немилого.

- Скажи, зачем же тогда все было?

- Что было? А ничего такого не было. - Уже она другая стала, когда
накинула платье, далекая - вот с этим кружевом на груди. И самое-то лучшее
уже прошло - когда она в первый раз ко мне припала, к плечу. - Ну, что ты
спрашиваешь? Зачем любовь была? Да так... Пусто мне в последнее время. Ты в
эту пустоту и залетел, такой непрошеный. А тут еще ты смерть пережил. Ну,
прости. Наверное, не надо было...

Нет, я подумал, все было надо. Хотя бы затем, чтоб ты мне все
рассказала. И впредь бы я не думал, что можно пройти мимо любого и коснуться
его - хоть рукой, хоть словом - и совсем следа не оставить. Но зачем же ты
пришла, чтобы уйти? Сама же спрашивала: "Зачем так жить глупо?" А все мы так
и живем. Уходим, чтобы вернуться. Возвращаемся, чтобы уйти. А мне-то уже
подумалось - я прибился к какой-то пристани, и она была, что называется,
"обетованная". Где-то я такое слышал: "Земля обетованная". Не знаю, что это.
Но, наверно, хорошая земля. Только и она от меня уходила.

Я это хотел ей сказать - и не успел. Потому что тут, в каюте, тоже был
динамик. И по трансляции объявили: наших шотландских гостей приглашают на
верхнюю палубу. Причалил норвежский крейсер, который отвезет их на родину.

- Их еще долго будут провожать, обниматься, - сказала Клавка. - Ты
отдохни еще, все-таки я тебя покормлю. Вас-то пока не дергают.

- Это не задержится.

И точно, не задержалось. Ниже поименованных товарищей попросили
вернуться на свое судно - для несения буксирной вахты. Перечислили всех
почти, кроме машинной команды.

- И тебя позвали?

- Разве не слышала?

Клавка ушла к столику, закинула руки, встряхнула всю копну волос. И
снова рассыпала по спине. Потом стала собирать в узел.

- Я же не знаю твою фамилию. Знаю только, что Сеня.

Я сказал ей.

- Вот теперь буду знать. Надо тебе идти?

- Вахта все-таки. Хотя и буксирная.

- Жалко, я думала: мы хоть вместе доплывем. Я бы тебя где-нибудь
устроила.

- Я бы и сам устроился. Только ни к чему.

Я теперь должен был встать и уйти. Но встать мне было - как на казнь, и
куда я должен был идти от нее - я тоже не знал.

Все-таки я оделся. И все-таки еще одну глупость сделал. Спросил ее:

- Не встретимся больше совсем?

- Не знаю. Запуталась я. Уехать бы мне и правда куда-нибудь!.. Ну, иди,
пожалуйста. Иди, не терзай меня. Я даже не знаю, как я отсюда выйду. И
хлопот мне еще прибавилось.

- Каких же хлопот, Клавка?

Она улыбнулась через силу:

- Маленький? Не знаешь, с чего дети начинаются?.. Ох, нельзя мне было
сегодня!..

Никогда я не знал, что в таких случаях говорят. Я хотел подойти к ней.
Она попросила:

- Не надо, не целуй меня. А то я совсем расклеюсь.

- Прощай тогда...

Когда я уходил, она отвернулась к столику, вдевала сережки.

Я дошел до главного трапа и остановился. Может быть, здесь она и
спрашивала: "Что ты против меня имеешь?" Я встал в тени, за огнетушителем.
Мне хотелось еще раз на нее посмотреть.

Клавка шла по коридору - медленно и как пьяная. Не как те пьяные,
которых шатает. А как сильно пьяные, которые уже прямо идут. Шаркала
каблуками по ковру. Остановилась, поправила волосы и улыбнулась сама себе.
Но улыбка тоже вышла пьяная и жалкая какая-то.

От других - когда я уходил после этого - мне больше всего отдохнуть
хотелось душой, весь я пустой делался. А ее - как будто с кожей от меня
оторвали. Я даже позвать ее не смог, когда она мимо прошла, не заметила.
Лучше мне было не смотреть на нее.

Я вышел на верхнюю палубу - там шумно было, светло и весь левый борт,
где причалил крейсер, запружен людьми. Там все еще провожали шотландцев,
никак не могли отпустить. Обнимались с ними, фотографировались при
прожекторах.

Я туда не пошел. Мне хотелось с первой же сеткой спуститься, чтобы не
увидеть Лилю, когда она выйдет провожать салаг. Слава Богу, они где-то
задержались, а первыми Шурка пришел и "маркони". Ухман нам подал сетку, и мы
взлетели. "Маркони" Галка вышла проводить, она ему помахивала платочком и
хохотала. Шурку провожала Ирочка, но как будто ей не до смеха было.

Мы летели, и "маркони" мне кричал:

- Сеня, ты с прибылью? Тебя поздравить можно?

- У вас-то как?

- Все так же, Сеня. Но говорит, с третьего захода еще надежней.

Принял нас "дед". Он в чьей-то телогрейке был внакидку и в шлепанцах на
босу ногу. Понюхал нас и скривился.

- Портнишка накушались, славяне. Ай, как не стыдно!

Я смутился.

- "Дед", забыл про тебя.

- Ты-то забыл, а я нет, - Шурка из телогрейки достал поллитру
"Столичной". - Ну, не я, а просили передать.

- Кто ж это, интересно?

- Просили не говорить.

- Таинственно, - сказал "дед". - Еще тут два инкогнито мне по бутылке
армянского смайнали на штертике. Между прочим, пока не начато.

Спустились еще Серега и Васька Буров. Васька на лету вспоминал про
бутылку вермута итальянского - так она и осталась на столе нераспечатанная,
а дотянуться руки не хватило.

- А попросить, чтоб передали, нельзя было? - спросил "дед".

- Да постеснялись. И так нас вахтенный пускать не хотел.

- И правильно он вас не пускал, - сказал "дед". - Куда вас таких
шелудивых пускать? Да и вести себя не умеете. А ты-то чего полез, "маркони"?
Оба мы с тобой в списке стояли, оба отказались дружно, а ты - взял да полез.

"Маркони" себя почесал за ухом.

- Сам удивляюсь. Ну, все полезли - и я.

- Ох, бичи, когда же вы достоинство-то будете иметь? Ну, вот что.
Насчет двух бутылок армянского не пропущено без внимания? Так вот, я вас,
бичи, к себе приглашаю. Понимаете - при-гла-ша-ю. Но учтите - я вас тоже к
себе шелудивыми не пущу.

"Дед" зашлепал к себе. Бичи тоже разбежались сразу. А я еще задержался
- взглянуть на борт плавбазы: не может ли быть все-таки, чтоб Клавка вышла
поглядеть на меня. Нет, так не было.

Вдруг я заметил - в тени, возле капа - одинокая фигура. Ушанка на
глазах, лица не увидишь.

- Обод, ты, что ли?

-Ну!

Он как-то нехотя ко мне подошел, такой нескладный, в пальто ниже колен.

- Ты почему не на базе?

- А чего там хорошего? Я с вами до порта поплыву. Пассажиром. Примете?

- Плыви. Мы теперь все тут пассажиры.

"Маркони" мне крикнул из рубки:

- Сень, ты не забыл - мы к "деду" приглашены. Галстук у тебя есть? А то
могу свой дать, японский.

Шурка мне еще пуловер одолжил, так что я прилично выглядел. Васька
Буров костюм свой вынул - не знаю уж, на кого там шили: в плечах тесно, зато
через штанины по Ваське можно протащить. Серега ему посоветовал хоть
галстука не надевать, а то он со своей бороденкой совсем будет чучело.

И отчего-то мы даже волновались слегка, хотя, спрашивается, чего мы там
не видели в "дедовой" каютке? Пошли к нему - как на медкомиссию. "Дед" перед
нами извинился, что вынужден принять нас без пиджака, костюм у него маслом
заляпан, а в кителе - это как-то слишком официально. Мы набились тесно на
диване и на "дедовой" койке. А за нами еще Ванька Обод увязался, тихий, как
тень. Спросил робко:

- Меня-то примете? Я тоже не порожним пришел. - Вынул из пальто
поллитру.

- Входи, беглец несчастный, - сказал "дед". - Как, примем его?

Приняли мы беглеца, только пальто предложили скинуть и шапку. "Дед"
показал на столик:

- Прошу, славяне.

Но закуси было - тарелка с ветчиной и хлеб на газетке. Шурка вскочил:

- Сейчас пойду кандея раскулачу.

Возвратился с немалой добычей - в одной руке полведра компота, в
другой, на локте, два круга колбасы, на пальцах кружки, под мышками - по
буханке белого.

- Хоть шаром покати на камбузе. Все кореши-иностранцы подъели, а ужин
кандей не варил, кум у него обнаружился на "Молодом".

Васька Буров сказал:

- Вон как. В первый раз кандей с вахты сбежал, а трагедия. Но простим
кандею, бичи.

Простили мы кандею. "Дед" понюхал ведро и спросил:

- Из-под чего ведерко?

- Из-под угля, - сказал Шурка. - Да я помыл его.

- Ох, кашалоты, - "дед" засмеялся, - как вас только море терпит.