нами надежда. Мы видели далекий горизонт, верим, что этот путаный лабиринт
ведет к нему. Верим, что где-то . близко за поворотом нас наконец-то вынесет
река к давно желанному простору.
плывем по щели рядом с широким просветом?
прикрытая пенистыми волнами. Мы причаливаем к берегу. Я бегу вперед
посмотреть шиверу. Вода у первых камней вдруг поднимается валом,
откидывается назад, точно испугавшись крутизны. Опасность ниже, там, где
весь поток собирается в двадцатиметровую струю и рассекается пополам
угловатым обломком. Но по обе стороны проход свободный.
запасные шесты и укладываем поверх больного. Он молчит, как покорный немой.
Я отвязываю собак, на случай неприятности -- пусть сами распорядятся собою.
спального мешка, в котором лежит Василий, и не может завязать морской узел.
Я слежу за ним, удивляюсь. Неужели забыл, как это делается! Да, не может
вспомнить, тычет концом не с той стороны в петлю, тянет, узел не вяжется, но
он упрямо повторяет одно и то же.
Узла не получается. Он в гневе отбрасывает веревку, мрачным уходит на нос, к
веслу.
волна, даже если засядем в бурунах. Проверяю, все ли убрано. Беру шест,
отталкиваюсь от берега. Теперь надо торопиться, выбраться на середину реки.
Но едва Трофим увидел близко впереди беснующиеся волны, вдруг, точно
испугавшись, не в такт зачастил веслом, отводит от струи нос.
безнадежным опозданием, я окончательно убеждаюсь, что на носу стоит
невменяемый человек. Течение несет нас в горло шиверы. Уже вытыкается
камень. Не успеваю осмыслить положение. Трофим изо всех сил гребет веслом,
тужится развернуть плот поперек реки, бесстрашно ведет его на гибель.
лицом опасности сила человека неизмеримо возрастает. С дикой беспощадностью
хватаю Трофима сзади, отбрасываю от весла. Но уже поздно -- от удара о
камень лопается пополам крайнее бревно. Разгневанный Трофим ловит меня
сильными руками сумасшедшего...
инстинкт, а он не знает жалости. Неизвестно, чем бы это кончилось, но Трофим
поскользнулся, не удержался на ногах и, падая, ударился головою о бревно.
Сразу стих в нем гнев, руки расслабли, только с губ еще продолжали срываться
несвязные слова.
плот медленно плывет по тиховодине. Как нас развернуло у камня, каким чудом
пронесло за шиверу -- не знаю.
Николаевича.
Трофима. Ощупываю всего его и немного успокаиваюсь. Достаю веревку, связываю
ему руки, ноги и, как пленника, приторачиваю к средней ронже -- так
действительно надежнее. Когда человек на грани смерти, он может быть
чудовищно жестоким.
власть Маи. На моей обязанности всего лишь держать его вдоль течения.
светом. Где-то продолжается день. Еще можно продвинуться вперед. С ужасом
думаю о ночи. Она придет, непременно придет. Что я буду делать един со
своими больными спутниками?
крупными цветными голышами. Где-то позади глохнет последний перекат. Усталая
река течет спокойно. Я присаживаюсь на край груза. Каким долгим кажется
день!..
потом вдруг замечает, что связан, пытается разорвать веревки, и из его уст
вырывается брань вместе с проклятиями. Он свирепеет, бьется ногами о бревно,
стискивает челюсти до скрежета зубов. Он все еще в невменяемом состоянии.
брошенным на бревно, но иначе нельзя.
всхлипывая. Его маленькие черные глаза ничего не выражают, завяли, как
полевые цветы, скошенные в знойный полдень!
накрываю его брезентом. Ах, если бы сон вернул нам Трофима...
мне. Не дай бог, если теперь впереди попадется шивера -- тогда не выбраться.
галлюцинация. Гул виснет над нами. Его можно узнать среди тысячи звуков.
рубашку -- она почти белая и должна бы быть заметной, но не успеваю.
крылатая птица. Она кружится, немного снижается. Ревут моторы, видимо,
экипаж не уверен, что мы их видим.
после всего пережитого, когда нас обнаружили и, возможно, близка помощь.
тени. Высоко в небе парит одинокий беркут. Чем кончится этот обнадеживающий
день?
в упор смотрит на меня, ждет ответа.
его лице не осталось гнева. В глазах жалоба. И кажется страшным, как могли
его молчаливые губы час назад выпалить столько бранных слов, которых он
никогда не произносил.
веревками. Не могу слышать его упрека.
зарывает обиженное лицо в спальный мешок.
готовит баню. Мы желаем счастливого пути Василию Николаевичу.
свои думы, свои желания. Слишком долго нас окружало уныние, мы пережили
горькие минуты бессилия, неудач.
растревоженный сомнениями.
выплывем.
Тебе их быстро подлечат, и ты на Трофимовой свадьбе такого гопака отобьешь!
опускаюсь на груз рядом с ним, расчесываю пятерней его густые, сбившиеся
войлоком волосы на голове и не знаю, что сказать, как объяснить ему, что
случилось, ведь он сейчас в здравом уме.
чувствую, как обрывается мой голос. -- Потерпи, умоляю тебя, потерпи, так
нужно, чтобы все мы остались живы.
на ночевку. Если завтра будет летная погода, дальше не поплывем, будем ждать
самолета. Он непременно прилетит. Теперь нам нет смысла рисковать. Я дам
знать экипажу, что плыть дальше не можем, в крайнем случае "напишу" на
гальке стланиковыми ветками: "Помогите".
приступа. Уговариваю себя, что с ним за ночь ничего не случится, но сам
чувствую, что это не решение вопроса.
пали, как взорванные крепости. С широким гостеприимством распахнулись
берега. В лицо хлынул свет. Мы вырвались из проклятой трущобы! Вижу: влево