проникнуть, имелась резервная цистерна с водой. О ней знали только Лазарев
да Жученков. Цистерна была спрятана в одном из незаметных ходов, который
остался по ту сторону стенки, ограничивавшей внутренний укрепленный район
каменоломен. Решили выйти за стенку и проникнуть к цистерне. Пошли
Жученков, Корнилов, Котло, Петропавловский, Дерунов и с ними еще пятнадцать
самых надежных бойцов.
низа стены камень, закрывавший специально оставленную лазейку, посветил
через нее фонариком, ощупал почву по ту сторону стены и осторожно прополз
туда. Володя тоже было юркнул за ним, но был бесцеремонно оттащен за ноги
назад. Некоторое время все стояли молча у стены. Через пазы между камнями
слабо пробивался свет фонаря, который взял с собой Дерунов. Но через минуту
фонарь сапера показался в отверстии стены, а за ним просунулся и сам
Дерунов. Сапер сообщил, что за стеной весь коридор минирован гитлеровцами и
он сам чуть было не подорвался; а на ракушечной пыли, покрывающей пол
галереи, Дерунов заметил рябые от гвоздей следы солдатских ботинок
немецкого образца и свежие рубчатые отпечатки женских и детских галош.
спускаться, гоняли сюда советских граждан, женщин и детей, проверяя на них,
не заминировали ли партизаны подходы к стене. Пробиваться к цистерне было
уже бесполезно: она была, вернее всего, уничтожена. А если даже и уцелела,
то воду оттуда брать было нельзя: ее, вероятно, отравили гитлеровцы...
припрятанным в другом штреке небольшой резервуар с водой, который он
называл неприкосновенным запасом. Теперь все спасение было в этой
сбереженной воде, но ее было очень мало. С этого дня каждый глоток стал
драгоценным. Ввели строжайший водный паек - по стакану на душу в день.
Только больным и раненым разрешалось выдавать немного сверх этой скудной
нормы.
дымоход из камбуза. До этого дым очага отводился в одну из верхних галерей
и там рассасывался, незаметно выходя на поверхность. Теперь едкий угар,
кухонный чад и густая копоть стелились по всем жилым и служебным помещениям
подземной крепости. Толстый слой копоти быстро лег на лица: приходилось
жить не умываясь. За несколько дней люди стали такими же черными, как их
собственные тени на стенах и сводах, которые освещало скупое горение
фонарей, задыхавшихся в спертом, непроветренном воздухе. Пришлось
отказаться от стирки белья. Копоть проникала под одежду, пропитывала ее.
Нечем было мыть посуду; сперва ее вытирали сырыми полотенцами, тряпками, но
они скоро так загрязнились, промаслились, что только грязнили посуду. Да и
в руки взять их было уже противно... Беспрестанная жажда, нараставшая с
каждым днем, мучила людей. Пробовали пить огуречный рассол, сохранившийся в
больших кадках. Сперва казалось, что он утоляет жажду, но после него
хотелось пить еще нестерпимее. Запах тмина и укропа вызывал тошноту. Только
неугомонный дядя Яша продолжал сохранять свою непоколебимую, живительную
веселость.
рассолом, перед тем как взяться за приготовление обеда. - Как говорится,
кругом шестнадцать, с огурцом - двадцать. Отчего такое выражение имеется?
Кто знает? Никто не знает? Я знаю. Это в некоторые прошедшие времена на
базаре цирюльники зазывали таким способом к себе публику. Дескать,
постричь, побрить кругом - шестнадцать копеек. Ну, а если желаете с особым
удобством, пожалуйте за щечку огурчик - бритва легче пойдет. Опять же при
этом остается вам премиально вроде закусочки. Вот за это, с огурцом, уже
двадцать... По чтобы огурцами руки мыть - это уже буквально царская жизнь.
Мягчит кожу, придает красоту. Прошу не стесняться, пользуйтесь.
несколько раз происходили стычки в большой штольне, которую партизаны
прозвали "автохозяйством Любкина". Там, в широкой, наполовину обвалившейся
штольне, накануне ухода партизан под землю застряла провалившаяся в осевшем
грунте грузовая машина. Она заняла почти весь проход. Позади нее партизаны
возвели укрепление; здесь имелась даже единственная на всю крепость
небольшая противотанковая пушка. Из-за укрепления очень удобно было
наблюдать за входом в штольню, который почти целиком загромоздила машина.
Гитлеровцы уже несколько раз пытались вытащить грузовик на поверхность,
чтобы очистить путь под землю, по каждый раз огонь с поста, которым
командовал Любкин, балагур, отчаянная голова, совершенно не считавшийся с
опасностью, встречал пришельцев, слепил и оглушал их из темноты провала.
отряд фашистов. Навстречу ему из-под земли ударила партизанская пушка,
градом посыпались пули. Одна из них убила офицера, командовавшего отрядом.
Гитлеровцы, страшась темноты, которая густо изрыгала огонь и свинец,
бросились наутек, уволакивая за собой своих отчаянно вопивших раненых; труп
офицера остался подле машины. Любкин вместе со своим напарником Макаровым
обыскал убитого, и вскоре в штаб была вызвана Нина Ковалева, слывшая прежде
в школе отличницей и, как выяснилось, всегда имевшая не ниже "хорошо" по
немецкому языку. С ней пришла в штаб и Надя Шульгина.
офицера, несколько писем на имя Курта Швериха, фотографическую карточку, на
которой была изображена полная, светловолосая Минни (так было написано на
обратной стороне фотографии). На другой фотографии та же Минни стояла с
Куртом на теннисной площадке. Оба были в белых костюмах. Минни, кокетливо
закрываясь ракеткой, смотрела через решетчатый переплет ее струн на Курта,
а он делал вид, что играет на своей ракетке, как на мандолине...
что-то, но увидела входившего комиссара и прикусила язык, вспомнив, как ей
уже попало за ее словечки.
комсомольский билет моряка Николая Бондаренко, которого он умирающим
подобрал у старой штольни.
киножурнала позах Курта и его девицы, хотя оба так и пыжились доказать,
будто они даже не думали о том, что их фотографируют. Конечно, всего этого
Володя не мог бы объяснить, но он думал о том, как не похожи были на эту
парочку Николай Бондаренко и его севастопольская девушка, с откровенной и
застенчивой старательностью снявшиеся у "моментального" фотографа на
Приморском бульваре.
уроках немецкого языка, стали разбирать инструкцию, которая была обнаружена
в бумажнике убитого гитлеровца.
значило? Правда, Надя, у нас такого слова и не проходили?
быть, крепко затвердили именно вот так, в таком смысле! Ведь тут что
получается? Смотри. - Он стал читать перевод, который Нина записывала на
отдельном листке: - "Никто из германских офицеров, находящихся на
завоеванной нами русской территории, не имеет права..." Здесь вдет это
самое "зих эрбармен" и дальше, видишь: "местным населением". Значит, все
ясно. Заполняй пропуск. Пиши: "не имеет права себя"... ну, словом,
сжалиться, проявить жалость к местному населению. Вот что означает "зих
эрбармен"... Ах, мразь паршивая!
комендантом города Керчи. Это был тот самый приказ, о котором рассказывал
Ланкин. Володя и Ваня уже видели его расклеенным в поселке. "Во всех домах
и улицах щели и входы в катакомбы должны быть немедленно заделаны прочными
каменными стенками. За неисполнение - расстрел", - грозил приказ.
жжем.
же... за партизан взялись... Вряд ли история нашей гражданской войны их
этому научила. Тут опять похоже на то, что кто-то успел немцам сообщить или
о нас, или об аджимушкайских товарищах. Вот они теперь и празднуют труса.
Потом ловко продел круглое плечо в ремень винтовки.
запишу. Возможно, удастся лично привет ей от покойничка передать. А что,
граждане? Я лично рассчитываю, что в Берлине побываю...
внимательно, изредка поддакивая:
комиссару: - К сектору "Волга" и к центральному входу движки подвезли с
приводами к динамо-машинам. Видимо, электростанции. Кабели тянут. Хотят к
нам явиться с полным освещением. Надо приготовиться. Где Петропавловский?
из партизан. Быстро собрались и другие командиры. Пришел голубоглазый
стройный лейтенант Ваня Сергеев, и сразу же Надя Шульгина сделала вид, что
приход лейтенанта совершенно ее не интересует. Явился Жученков - очень
смуглый, еще более похудевший и почерневший за эти дни, но спокойный,
сосредоточенный, словно перебирающий что-то в памяти. А может быть, и
правда командир подрывников проверял в уме все участки, в которых он
заложил взрывчатку для встречи гостей. Сел возле стола, предварительно всем
откозыряв. Корнилов, как всегда аккуратный, даже побрившийся. Он как-то
ухитрялся бриться без воды. Когда все собрались, Лазарев, не вставая со
своего места, начал:
что было уже сказано и решено у нас, хочу прибавить немногое. Напомню, что
немцы по-прежнему считают, будто нас тут видимо-невидимо, следовательно, на