этом крысином бомжатнике под зимний вой ветра мое сознание вовсю труди-
лось С что да, то да. Я вытоптал шагами весь коридор. Пробил персо-
нальную, по снегу тропу до троллейбуса С и вдоль его пути до метро.
(Лишь к ночи возвращалсЯ в конуру, где прихрапывали мрачные Сашки.) Сю-
жет и его боль Я уже физически ощущал, как ощущают под рукой перила по-
дымающейсЯ вверх лестницы. В будущем, то есть на неких самых верхних
ступеньках этого подъема, Я совмещалсЯ с ТяУ. Захватывающий интим. Я
ощупывал будущее. Страшно не столько оттого, что менЯ поймают (однажды,
конечно, подловят), а ведь еще и оболгут трудную вынянченную жизнь сло-
восочетанием убийца , маньяк , шиз, длЯ них С дважды два... С их точки
зрения, мне уже не вырватьсЯ из круга. В самом лучшем и щадящем их вари-
анте длЯ менЯ высветитсЯ клинический случай. КакаЯ там дуэль, Пушкин на
снегу, какой там ренессансный человек!..
(ночью). Всегдашний шорох, толкотнЯ крыс, их опасливый писк. И тишина...
И вдруг С фигура, в глубине коридора. Стоит в рост. Кто это? Как бы с
нимбом на голове (эффект далекой лампочки за его спиной).
ра.
это длЯ них почти норма, это нормально! Психика изгоняет свои страхи
вовне , а потому вовне и возникает образРвидение. Это лишь встряска их
самозащищающегосЯ сознаниЯ (перед употреблением взбалтывать).
коридора убиенный слишком смахивает на голодного вьетнамца. После опыта
войн и лагерей никому почемуРто не Являлись ночью миллионы закопанных
или сожженных в печах (не отмщенные и униженные). Нет видений. Глюки
(детские болезни убийц) закончились, как закончились ведьмы и кащеи. Они
изжиты. Скорее всего, выполз к лестнице недремлющий и в то же времЯ
опасливый Тхень.
что и Я (с осознанно нацеленной мыслью вырватьсЯ из сюжета) уже пред-
чувствовал женщину: уже поворачивал к ней.
гист, а сейчас опустившийсЯ пьяница, коеРкак сдерживающий свой порок
(боитсЯ за сердце). Его непьющие сотоварищи, бывшие спортсмены и тоже
чемпионы, занялись бизнесом, имели деньги, а он только честил, бранил их
С и клянчил, Я думаю, у них по старой памяти. Валентин сентиментален. Он
рассказал мне и Нате, как продал последнюю из своих золотых медалей, как
посмотрел на нее (на медаль). Как он ее поцеловал, отдаваЯ в чужие руки.
Потому что последняЯ... Вот и смотрел бы себе на медаль! С но ведь он
смотрел на Нату.
Поиметь, испортить ее жизнь ничего не стоило. Поломать С и, перешагнув,
пойти себе дальше, на это годилсЯ любой, Валентин в том числе. Убогое
существо, у нее какРто забрали деньги прямо на улице. Просто забрали.
МоЯ . Жилье Наты крохотно, но тихо, спокойно и в углах чисто, квартирка
С как оазис в бомжатнике, набитом вьетнамцами и монстрами. За квартиркой
приглядывает (подметает, прибирает) приходящаЯ и поминутно охающаЯ тетка
Наты, баба с вислым пузом С ОхоРхонюшка. Сама Ната может только жалобно
дуть во флейту. Двое мужиков С мы как бы гости, и Ната (по нашей
просьбе) играет; когда она держит флейту у рта, Я и этот толстый, рыхлый
Валентин невольно думаем об одном и том же. Ната интеллигентна, застен-
чива. Сидит и выдувает звуки.
шея, обвисшее лицо, но из этой горы жира нацелен взгляд острых глаз.
Пьяница неглуп. Я почти уверен, что подспудно у него известные алко-
гольные нелады, заботит член, ссохшийсЯ от спорта (полупридавленнаЯ
мужскаЯ скромность), и понятно, что с Натой, не смеющей глаз поднять, он
надеетсЯ преуспеть и не переживать постельных комплексов.
ный. С Валентин вещает, разъясняЯ тонкости большой коммерции. (Как мно-
жество нищих в нынешнее время.)
лом. Деньги не лежат С деньги работают. Деньги.. Деньги... С повторяет
зацикленный Валентин. (Бедняга. Его деньги шуршат, тысячи, миллионы, ку-
пюры уже устлали пол, и в скором времени Ната сможет заворачивать флейту
в стодолларовые бумажки, чтобы предохранить нежные дырочки от пыли.)
лентин одинок, и тихаЯ квартирка Наты, ведь он уже втерсЯ сюда, длЯ него
не просто удачный случай С это его находка, его теплое место. Я его по-
нимаю. Я знаю, что такое пядь облюбованных кв метров.
нее) это пространство. Он сидит здесь в последний раз. Пусть посидит,
пусть послушает флейту. Пусть в конце концов поговорит о деньгах и бан-
ках: денег, конечно, не нюхал, много слышал о них... тысячи, миллионы...
но как же утомительно он гонит, гонит зеленую волну! Создает имидж. Не
длЯ менЯ и даже не длЯ Наты. ДлЯ самого себя. ДлЯ флейты, котораЯ так
жалобно пищит в этих греющих его стенах. Он говорил бы и о женщинах,
распушал бы блеклого цвета перья, тем самым С косвенно С приманиваЯ ее
робкий ум (ее незнание). Он бы пошел на выдумку, на миф. Рискнул бы. Но,
увы, С при любом стороннем мужском ухе Валентин сфальшивит. Рядом тре-
тий, сижу и слышу. Не получитсЯ у него. (То ли дело наседать тетРаРтет
на девственницу тридцати лет. Какой бы простор!) Он, конечно, счел, что
Я его гоню, чтобы опередить и самому жить в квартирке, спать с Натой. И
пусть.
А за дверью, в коридоре слышен мат, лунатические шаги
пьяни. И попискиванье крыс. В голове не укладывалось,
как в таком жутком бомжатнике прижилась тихаЯ и
нетронутаЯ Ната, полурусскаяРполуармянскаЯ женщина
тридцати лет со своей флейтой и... одна. На островке.
Боязливая. Но как только случай, как только случитсЯ
один раз, хоть бы и с мягкосердым Валентином, ее
беззащитность и плюс квартирка станут манить. НетРнет и
станут заглядывать с полбутылкой. (Весь спектр спившихсЯ
хищников, усатых и с синими подглазьями.) Пока что ее не
угадали, но ЯРто, сторож и этажный исповедник, имел
достаточный опыт. Несомненно она была инфантильна, мозг
ребенка.
вечер, раз уж пришел. Но в последний. И повторять Я не стану. (Хорошо,
хорошо, он больше не придет сюда, он может поклясться!..) А Я его опять
пригнул, притяжелил рукой к стулу С сиди. И он сидит, слушает флейту в
последний раз. Ната держит флейту у губ... музыка музыкой; а жизнь как
жизнь.
вышла на минуту его проводить, а Я, оставшись за столом, задумалсЯ и...
уснул. (Полночи шастал по коридору, курил, обдумывал так и этак, и вот
сморило. Сидел и спал.)
мысли. То было маленькое, но важное психологическое открытие по ходу мо-
его сюжета С мысль, что менЯ (мою душу) давит сейчас не столько совесть,
сколько невысказанность. Да, да, моЯ нынешняЯ беда не в угрызениях со-
вести (в общемРто слабых) С беда в умолчании. В том, что ни листа бумаги
передо мной, ни, хотЯ бы, слушателя. Ната звучало как надо, то есть надо
ей (недалекой, неумной) попробовать рассказать: попробовать выгово-
риться. О себе, но из опаски как некую то ли историю рассказать, то ли
сказочку на случай. Разумеется, осторожно... сказать или хотЯ бы перес-
казать, вот без чего Я задыхался.
не додумалось. Вроде как хотЯ бы этим, пробалтывающим и опасным путем
менЯ всеРтаки возвращало к Слову. Вроде как попадись мне глухаЯ и немаЯ
(именно, чтоб не сказала никому, да и сама услышала плохо), так Я бы и