Чтение 81–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

- Хорошо. Вечером будет совет командиров. Пускай совет командиров тебя
отпустит.

В совете командиров Ветковский держался недружелюбно и старался
ограничться формальными ответами:

- Мне не нравится здесь. А кто меня может заставить? Куда хочу, туда и
пойду. Это уже мое дело, что я буду делать... Может, и красть буду.

Кудлатый возмутился:

- Как это так, не наше дело! Ты будешь красть, а не наше дело? А если я
тебя сейчас за такие разговоры сгребу да дам по морде, так ты, собственно
говоря, поверишь, что это наше дело?

Любовь Савельевна побледнела, хотела что-то сказать, но не успела.
Разгоряченные колонисты закричали на Ветковского. Волохов стоял против
Кости:

- Тебя нужно отправить в больницу. Вот и все. Документы ему, смотри
ты!.. Или говори правду. Может, работу какую нашел?

Больше всех горячился Гуд:

- У нас что, заборы есть? Нету заборов. Раз ты такая шпана - на все
четыре стороны путь. Может, запряжем Молодца, гнаться за тобою будем? Не
будем гнаться. Иди, куда хочешь. Чего ты сюда пришел?

Лапоть прекратил прения:

- Довольно вам высказывать свои мысли. Дело, Костя, ясное: документа
тебе не дадим.

Костя наклонил голову и пробурчал:

- Не надо документа, я и без документов пойду. Дайте на дорогу десятку.

- Дать ему? - спросил Лапоть.

Все замолчали. Джуринская обратилась вслух и даже глаза закрыла,
откинув голову на спинку дивана. Коваль сказал:

- Он в комсомол обращался с этим самым делом. Мы его выкинули из
комсомола. А десятку, я думаю, дать ему можно.

- Правильно, - сказал кто-то. - Десятки не жалко.

Я достал бумажник.

- Я ему дам двадцать рублей. Пиши расписку.

При общем молчании Костя написал расписку, спрятал деньги в карман и
надел фуражку на голову:

- До свидания, товарищи!

Ему никто не ответил. Только Лапоть сорвался с места и крикнул уже в
дверях:

- Эй ты, раб божий! Прогуляешь двадцатку, не стесняйся, приходи в
колонию! Отработаешь!

Командиры расходились злые. Любовь Савельевна опомнилась и сказала:

- Какой ужас! Поговорить бы с мальчиком нужно...

Потом задумалась и сказала:

- Но какая страшная сила этот ваш совет командиров! Какие люди!

На другой день утром она уезжала. Антон подал сани. В санях были
грязная солома и какие-то бумажки. Любовь Савельевна уселась в сани, а я
спросил Антона:

- Почему это такая грязь в санях?

- Не успел, - пробурчал Антон, краснея.

- Отправляйся под арест, пока я вернусь из города.

- Есть, - сказал Антон и отодвинулся от саней. - В кабинете?

- Да.

Антон поплелся в кабинет, обиженный моей строгостью, а мы молча выехали
из колонии. Только перед вокзалом Любовь Савельевна взяла меня под руку и
сказала:

- Довольно вам лютовать. У вас же прекрасный коллектив. Это какое-то
чудо. Я прямо ошеломлена... Но скажите, вы уверены. что этот ваш... Антон
сейчас сидит под арестом?

Я удивленно посмотрел на Джуринскую:

- Антон - человек с большим достоинством. Конечно, сидит под арестом.
Но в общем... это настоящие звереныши.

- Да не нужно так. Вы все из-за этого Кости? Я уверена, что он
вернется. Это же замечательно! У вас замечательные отношения, и Костя этот
лучше всех...

Я вздохнул и ничего не ответил.

13. Гримасы любви и поэзии

Наступил 1925 год. Начался он довольно неприятно.

В совете командиров Опришко заявил, что он хочет жениться, что старый
Лукашенко не отдаст Марусю, если колония не назначит Опришко такого же
приданого, как и Оле Вороновой, а с таким хозяйством Лукашенко принимает
Опришко к себе в дом, и будут они вместе хозяйничать.

Опришко держался в совете командиров с неприятной манерой наследника
Лукашенко и человека с положением.

Командиры молчали, не зная, как понимать всю эту историю.

Наконец Лапоть, глядя на Опришко, через острие попавшего в руку
карандаша, спросил негромко:

- Хорошо, Дмитро, а ты как же думаешь? Не будешь ты хозяйнувать с
Лукашенком, это значит - ты селянином станешь?

Опришко посмотрел на Лаптя немного через плечо и саркастически
улыбнулся:

- Пусть будет по-твоему: селянином.

- А по-твоему как?

- А там видно будет.

- Так, - сказал Лапоть. - Ну, кто выскажется?

Взял слово Волохов, командир шестого отряда:

- Хлопцам нужно искать себе доли, это правда. До старости в колонии
сидеть не будешь. Ну, и квалификация какая у нас? Кто в шестом, или в
четвертом, или в девятом отряде, тем еще ничего - можно кузнецом выйти, и
столяром, и по мельничному делу. А в полевых отрядах никакой квалификации,
- значит, если он идет в селяне, пускай идет. Но только у Опришко как-то
подозрительно выходит. Ты ж комсомолец?

- Ну так что ж - комсомолец.

- Я думаю так, - продолжал Волохов, - не мешало бы об этом раньше в
комсомоле поговорить. Совету командиров нужно знать, как на это комсомол
смотрит.

- Комсомольское бюро об этом деле уже имеет свое мнение, - сказал
Коваль. - Колония Горького не для того, чтобы кулаков разводить. Лукашенко
кулак.

- Та чего ж он кулак? - возразил Опришко. - Что дом под железом, так
это еще ничего не значит.

- А лошадей двое?

- Двое.

- И батрак есть?

- Батрака нету.

- А Серега?

- Серегу ему наробраз дал из детского дома. На патронирование -
называется.

- Один черт, - сказал Коваль, - из наробраза чи не из наробраза, а все
равно батрак.

- Так, если дают...

- Дают. А ты не бери, если ты порядочный человек.

Опришко не ожидал такоц встречи и рассеянно сказал:

- А почему так? Ольге ж дали?

Коваль ответил:

- Во-первых, с Ольгой другое дело. Ольга вышла за нашего человека,
теперь они с Павлом переходят в коммуну, наше добро на дело пойдет. А
во-вторых, и колонистка Ольга была не такая, как ты. А третье и то, что
нам разводить кулаков не к лицу.

- А как же мне теперь?

- А как хочешь.

- Нет, так нельзя, - сказал Ступицын. - Если они там влюблены, пускай
себе женятся. Можно дать и приданое Дмитру, только пускай он переходит не
к Лукашенку, а в коммуну. Теперь там Ольга будет заворачивать делом.

- Батько Марусю не отпустит.

- А Маруся пускай на батька наплюет.

- Она не сможет этого сделать.

- Значит, мало тебя любит... и вообще куркулька.

- А тебе дело, любит или не любит?

- А вот видишь, дело. Значит, она за тебя больше по расчету выходит.
Если бы любила...

- Она, может, и любит, да батька слухается. А перейти в коммуну она не
может.

- А не может, так нечего совету командиров голову морочить! - грубо
отозвался Кудлатый. - Тебе хочется к куркулю пристроиться, а Лукашенку
зятя богатого в хату нужно. А нам какое дело? Закрывай совет...

Лапоть растянул рот до ушей в довольной улыбке:

- Закрываю совет по причине слабой влюбленности Маруськи.

Опришко был поражен. он ходил по колонии мрачнее тучи, задирал пацанов,
на другой день напился пьяным и буянил в спальне#25.

Собрался совет командиров судить Опришко за пьянство.

Все сидели мрачные, и мрачный стоял у стены Опришко. Лапоть сказал:

- Хоть ты и командир, а сейчас ты отдуваешься по личному делу, поэтому
стань на середину.

У нас был обычай: виноватый должен стоять на середине комнаты.

Опришко повел сумрачными глазами по председательскому лицу и пробурчал:

- Я ничего не украл и на середину не стану.

- Поставим, - сказал тихо Лапоть.

Опришко оглядел совет и понял, что поставят. Он отвалился от стены и