него выступили слезы, покатились по щекам на редкую и какую-то словно
нечистую бороду. В отчаянии она бегом кинулась по палубе, мимо танцующих,
шарахнулась от белого бульдога Детки (он как раз спускался по трапу с
палубы, где находились шлюпки) и вбежала в ярко освещенный салон. Ее
родители так поглощены были партией в шахматы, что едва кивнули ей, когда
она села неподалеку. Она слегка задыхалась.
усердно танцевала?
дочь.
стенку. А теперь поди ложись, - распорядился он. - Чтобы завтра быть
хорошенькой, надо лечь пораньше и как следует выспаться.
чуть не каждый вечер. Он давно уже назвал ей свое имя и даже имя города,
откуда он родом; сперва она их путала, а потом уже не могла вспомнить ни то,
ни другое. В минуты, когда она не смотрела на этого молодого человека, она
едва могла припомнить его лицо и порой не сразу его узнавала, когда он
подходил. После недавнего недоразумения с Лиззи и Фрейтагом она, как
никогда, жаждала держаться от всех подальше - никого не касаться, и чтобы ее
никто не коснулся ни рукой, ни словом. Эти субъекты даже разговаривают так,
будто подглядывают за тобой или хватают тебя лапами, просто невыносимо. Ей
нравилось, что молодой моряк едва придерживает ее кончиками пальцев, а
правая рука покоится - нет, не покоится, почти что взвешена в воздухе у
самого безразличного краешка ее существа - это совсем безобидное местечко
чуть пониже правой лопатки. И ее ладонь тоже легко парит чуть выше его
согнутого локтя, храня надлежащее расстояние между их телами - когда-то на
уроках танцев ответственность за это безраздельно возлагалась на даму.
учительница танцев, - мысленно поднимите правую руку, согнутую в локте, на
высоту плеча и, если она едва касается груди кавалера, будьте спокойны, все
правильно. Если вам покажется, что кавалер переходит эту границу,
отстраняйтесь решительно, но грациозно, не сбиваясь с такта, пока он не
поймет намека. И помните, если он настоящий джентльмен, он безусловно поймет
намек. Если же не поймет, в другой раз вы не станете с ним танцевать..."
Этот призрачный голос донесся из допотопных времен ее юности, долетел из
бескрайних бездн забвения и так умилил миссис Тредуэл, что она поглядела на
своего кавалера с мечтательной нежной улыбкой, словно сквозь сон, - и
мгновенно очнулась, потому что он в ответ нахмурился - может быть, и не
тревожно, но, во всяком случае, озадаченно. В то же время рука его сжалась
чуть-чуть крепче, и он очень-очень осторожно привлек ее поближе. Миссис
Тредуэл мысленно приподняла правую руку, согнув ее в локте. Молодой моряк
тотчас же вновь расслабил руку и, глядя на Детку, который путался под ногами
у танцующих, сказал задумчиво:
мирном молчании и полном согласии, пока не смолкла музыка.
куда-то поверх его головы, - Спокойной ночи.
подталкивала, и на лице ее застыла безмерная скука. Как она ни старалась его
направлять, он ухитрился вместе с нею едва не сбить с ног стремительно
кружащихся Иоганна с Кончей, но те все-таки увернулись и унеслись прочь, как
птицы.
сказала за весь вечер. - Долго еще, по-твоему, я должна с тобой топтаться?
крепче, тяжело двинулся по прямой, точно шагал за плугом, и едва не вломился
вместе со своей дамой в оркестр.
Буйвол! Гляди, куда копыта ставишь!
встретились они на палубе совершенно случайно, и мешкали в нерешимости:
танцевать ли? От Дэвида в любую минуту можно ждать какой-нибудь нелепой
выходки. Когда Дженни натолкнулась на Фрейтага, он стоял в одиночестве, чуть
наклонясь, сунув одну руку в карман, и смотрел на танцующих или только
притворялся; хмурое лицо его странно застыло, глаза широко раскрыты, так что
вокруг радужной оболочки светится белок, и взгляд слепой, неподвижный;
Дженни уже не раз видела его таким и сперва вполне верила тому, что видит, и
досадливо сочувствовала, а потом засомневалась: может быть, он и вправду
мучается, а может, отчасти актерствует. Но все равно каждый раз в ней
вспыхивала досада на капитана, который так грубо и пошло оскорбил этого
человека. Конечно же, виноват именно капитан, ведь только он одним своим
словом мог прекратить всю эту чепуху; а он, напротив, все это поддержал и
узаконил. Какая трусость и подлость - ударить того, кто не может дать тебе
сдачи. Беднягу Левенталя тоже унижают, а Фрейтаг про это, кажется, ни разу и
не подумал, что вовсе не делает ему чести. Нет, непременно надо давать
сдачи, удар за удар - и еще сверх того, сколько сумеешь. Не сопротивляться,
не отплатить тому, кто оскорбил тебя ли, другого ли, - значит примириться с
несправедливостью, это самая настоящая нравственная трусость, и это она,
Дженни, презирает больше всего на свете. С такими мыслями (впрочем, они с
каждым ее шагом затуманивались и рассеивались) Дженни подошла к Фрейтагу, а
когда он, увидев ее, встряхнулся и, словно бы радуясь, улыбнулся ей, и вовсе
про них забыла.
надоело потакать его капризам.
согласно, и Фрейтаг сказал:
одном очень дорогом и шикарном берлинском ночном клубе, это такое
низкопробное заведение высшего сорта, открытое для всех и каждого. - Он
запнулся. - То есть если вы хорошо одеты и ясно, что денег у вас вдоволь. Я
танцевал с одной тамошней девицей, там, знаете, такие дамы - спина голая
чуть не до пояса, и в перерывах между танцами они играют друг с дружкой в
невинные игры, скажем перекидываются мячом, чтоб выставить напоказ свою
фигуру и свою гибкость... ну и вот, а она, маленькая, прелестная, появилась
там с небольшой компанией молодежи, бросалось в глаза, что все эти юнцы и
девушки очень богаты... выглянула из-за плеча своего кавалера, рожица
озорная, дерзкая, сразу видно - балованная особа, ничего на свете не боится,
и крикнула мне, как будто я раньше ее спрашивал: "Что ж, пожалуйста, могу
танцевать с вами следующий танец!" Сами понимаете, в перерыве я ее сразу
отыскал и спросил, всерьез ли она это.
всегда удается".
Дженни терпеливо слушала, как он себя мучает, и гадала - понимает ли он, что
рассказывает о своей жене в прошедшем времени?
ничего подобного не делала. Позже, много позже я ее спросил, и она сказала,
что влюбилась в меня с первого взгляда и решила выйти за меня замуж, хотя
еще не успела подойти поближе, еще не видела даже, какого цвета у меня
глаза! Вот безумие, правда?
молчанием.
умнее своей матери, когда доживет до таких лет... Она всегда в точности
предсказывала мне как что будет, никогда не попадала впросак, бывало, сразу
почует, где чем пахнет, и скажет: "Пойдем дальше, это место не для нас".
Иногда я ей не верил или мне не хотелось верить, я сердился, что она слишком
много думает о своей национальности, что она из тех евреев, которым вечно
чудится, будто их ненавидят и преследуют. А она говорила мне прямо в лицо:
"Все иноверцы ненавидят евреев, только некоторые притворяются, будто они нас
любят, и эти хуже всех, потому что они лицемеры". А я ей говорил, что она
так рассуждает, просто чтобы придать себе важности, мол, она тоже из числа
избранных... Это ж надо - вообразить себя избранным народом, такое
непростительное зазнайство и свинское себялюбие! Я ей говорил, постыдились
бы все вы... Нет, мы не ругались, ничего подобного. Но иногда это всплывало,
и она очень сердилась и кричала: "Говорила я тебе... все иноверцы так
рассуждают!" А потом мы ужасно пугались, и скорей обнимали друг друга, и
говорили - давай не будем ссориться, и все это забывалось, потому что мы
ведь любили друг друга.
собственным голосом, звучащим в лад музыке. А Дженни спрашивала себя, помнит
ли он и другие свои рассказы про жену, все эти слова, полные безмерного
обожания, романтическую нежность, лучезарные самообманы медового месяца,
неизменные похвалы, неизменную готовность охранять и защищать. А почему бы и
не помнить? Все это было правдой, пока так оно шло, но, когда зайдешь так
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Фазиль Искандер
Акунин Борис