Елика торчала рукоять. Я уже видела похожую.
Петровны Александровой... На лице Елика застыло изумление, она так ничего и
не поняла в последний момент. Господи, до чего же она трогательно-некрасива,
даже смерть не сгладила ее черты... Но эта рукоять, полное отсутствие
крови... Кошмар начинается снова. Кошмар, которому был положен конец в
кафе-хамелеоне ?Паломник?. Кошмар, ушедший в воронку незакрытой ванной
вместе со стройной версией гения сыска Бориса Клепикова... И единственное
связующее звено между убийствами на студии и этим диким двойным убийством -
я...
преступления. Я, я, во всем виновата только я. Но почему разбросаны и
изуродованы пленки, кто так впал в ярость при виде магнитофонных записей
разговоров с самоубийцами? Даже салаты не тронули и ни одного ящика не
выдвинули... Кто загнал под сердце Елика эту рукоятку? И почему она не
сопротивлялась, почему позволила убить себя?..
Серьгой. Плохо соображая, я спустилась вниз, вызвала милицию по чихающему
таксофону и побрела прочь от дома Серьги. Дома, который стал его последним
прибежищем в канун Рождества...
***
который был нанесен Татьяне Петровне Александровой. Они накладывались друг
на друга, они говорили мне - ничего не кончилось. Я пыталась связать эти
убийства - и не могла. Три актрисы составляли звенья одной цепи, они
идеально укладывались в схему, предложенную Клепиковым. Но Елик - она не
была актрисой, она не работала в группе Братны, она даже никогда не была
на ?Мосфильме?, она выпадала из схемы. Ничего общего - и совершенно
одинаковый почерк убийцы. Придя в себя (на это потребовались сутки), я
пыталась проанализировать убийство Елика и Серьги и постоянно заходила в
тупик. Если Елика убили так же, как и актрис, то почему Серьге была
уготована такая ужасная смерть? Единственное, что связывало их, - полное
отсутствие крови, как будто убийца боялся се пролить. Как будто он вообще
боялся ее. Только потом, много позже, я начала думать о пленках,
разбросанных на полу комнаты. Я пыталась восстановить все свои ощущения и
наконец-то вычленила главное: было похоже, что пленки просто уничтожили. Но
кто и - самое главное - зачем? Какой компрометирующий разговор искал убийца,
и искал ли он его вообще? Быть может, он ограничился лишь тем, что попытался
уничтожить их? Так или иначе - я чувствовала это подсознательно, - смерть
Серьги была целиком на совести безнадежно испорченных пленок. Возможно,
Серьга разговаривал с кем-то, кто мог что-то сообщить ему. Что-то важное.
Важное для собеседника Серьги и для убийцы. Сам Серьга мог и не придать
этому значения.
капитан Константин Лапицкий.
базе кризисного Центра реабилитации самоубийств. Значит, искать нужно там,
это один шанс из тысячи, но чем черт не шутит... Спустя два дня, запасшись
рекомендациями, взятыми у документалиста Гоши Полторака, и выслушав от него
поздравления ?С Новым годом! С новым счастьем, старуха! Привет Серьге, им
довольны, очень?, я отправилась в кризисный центр и представилась его
директору, кроткой пожилой женщине Ольге Александровне, сотрудницей
?Мосфильма?, которая готовит материалы для будущей полнометражной
художественной картины о кризисном центре. Моего маловразумительного
пропуска даже не понадобилось, когда я сказала, что пришла по рекомендации
Егора Полторака: здесь его хорошо знали и, похоже, любили. Я выслушала
краткий экскурс в историю создания центра, узнала, что в нем работают четыре
женщины, все с высшим психологическим образованием, ?очень ответственные
девочки, они у нас просто чудеса творят...?. Почтительно прослушав курс
лекций, я наконец попросила разрешения заняться разговорами Серьги: говорят,
вы взяли в штат какого-то слепого художника? (Прости меня. Серьга!) И
попросила разрешения прослушать некоторые записи. Очень ненавязчиво я
подвела ее к теме Серьги, и она охотно дала мне пленки. На письменном столе
директора стояла крошечная елочка и фотография в золоченой рамке - двое
детей с такими же широко посаженными и близорукими, как у Ольги
Александровны, глазами - внуки. Машенька и Арсюша, представила их Ольга
Александровна. Да-да, очень милые, мне они очень понравились...
аппаратурой, запахом дешевого растворимого кофе и плакатами с Жераром
Депардье на стенах: очевидно, все четыре штатные сотрудницы центра сходили с
ума по хулиганистому обаятельному французу.
Депардье принялась за прослушивание.
видела эту картину еще во ВГИКе. В ней Депардье играл сходящего с ума
священника; сейчас я точно так же сходила с ума, выслушивая разговоры Серьги
с совершенно разными людьми. Похоже, я взялась за непосильную задачу - голос
Серьги, такой живой, ничего общего не имеющий с безжизненным телом,
оставленным мной в квартире на ?Пражской?, ранил меня в самое сердце, не
давал сосредоточиться. Я с трудом понимала суть реплик, а когда понимала, то
забывала о том, что Серьга мертв. Только теперь - непоправимо поздно - я
поняла, каким сильным характером он обладал, как интуитивно чувствовал
малейшие нюансы в поведении собеседника, как безошибочно находил именно те
слова, которые были необходимы... Спрятав голову в ладонях, я тихонько
плакала, с ужасом ожидая, что сейчас откроется дверь и войдет кто-нибудь из
сотрудниц - уже два раза они приносили мне кофе. Только спустя несколько
часов мне удалось собраться и сосредоточиться на сути многочисленных
монологов каныгинских собеседников. В них не было ничего криминального,
ничего настораживающего - только отчаяние, растерянность и почти
невыполнимое желание быть услышанным.
оглохнув от чужих несчастий, и почти сразу же вспомнила его предысторию:
Серьга рассказывал мне о странных отношениях, которые сложились между ним и
одной из его собеседниц, пожилой женщиной, которая звонила ему несколько
ночей подряд, а потом неожиданно исчезла. Я не попала на самое начало
разговора, я остановила пленку на самой середине фразы: женщина напевала
песенку когда-то хорошо поставленным, а теперь безнадежно состарившимся
голосом: ?Не входите в старый дом, можно затеряться в нем..."
Сережей?
бесконечно далекое каныгинское ?щ? и едва подавила стон.
матросы... Это очень старая песня. А я еще старее. Я говорила вам в прошлый
раз. Если бы я знала, что она окажется такой верной.. В наш дом тоже нельзя
входить. По двору бегают собаки... Он завел собак, чтобы никто не пришел.
не знаю, что это за порода, вижу из окна их головы, такие маленькие, как у
змей. Он говорит, что им ничего не стоит разорвать человека на части. Но
никого нет, кроме него и меня. Ни одного человека... Я даже думаю, что он не
человек... Это страшно, поверьте, это самое страшное в жизни. Каждый день я
хочу умереть, но умереть сама... Понимаете, сама. Я не хочу, чтобы он убил
меня. А он хочет меня убить. Я вижу, я чувствую, как он репетирует это, как
он выбирает способ и ни на чем не может остановиться... Он убьет меня...
взволнован, я даже не узнавала его голоса, повзрослевшего и собранного.
разорвать... Нет, я не могу сказать... Он закрывает телефон в маленьком
ящике, но я научилась открывать его шпилькой для волос, знаете, у меня
когда-то были роскошные волосы... Вы - единственное, что у меня есть,
Сережа... До тех пор, пока он что-нибудь не сделает...
нашла, запутавшись во множестве пленок. Может быть, и этот разговор ничего
не стоит, и у меня просто разыгралось воображение. Невозможно ничего найти,
особенно если не знаешь, что именно искать... Моя бедная голова разрывалась
на части, беспомощно свесившаяся с кресла рука Серьги преследовала меня так
же отчаянно, как и его живой голос. Я еще нашла в себе силы попрощаться с
девочками из кризисной службы и договорилась о встрече сразу же после Нового
года. Нужно еще раз внимательно прослушать все пленки, может быть, удастся
найти что-нибудь заслуживающее внимания, кроме этого бессвязного монолога
пожилой и, похоже, не очень здоровой женщины...
лицо: ты одинока, ты одинока, ты одинока, как никогда. Все, что у тебя есть,
- это страшная тайна гибели Серьги и его подруги, все, что у тебя есть за
пять дней до Нового года...
бродила по Москве - только бы не оставаться одной. Мертвый Серьга
преследовал меня. Марго, которую я даже не видела мертвой, преследовала
меня. Промерзая до костей на заполненных народом улицах предновогодней
Москвы, я нашла для себя маленькое утешение, спасающее меня от
пронзительного холода, - кино. Я брела от одного кинотеатра к другому, от
одного сеанса к другому, я бездумно смотрела на экран, где в темноте зала
никто не видел моих сухих, застывших на лице слез. И перед самым титром
?Конец фильма? меня посещала счастливая мысль - можно всю жизнь просидеть на
третьем ряду у прохода и даже состариться в темноте.
Шилова Юлия
Семенова Мария
Круз Андрей
Андреев Николай
Лукин Евгений
Курылев Олег