что-нибудь.
Может быть, Моцарта?
может быть, технично, но эмоционально. Пока он, наклонив голову,
стремительно бросал тонкие пальцы по клавишам, Шульгин за его спиной рюмочку
все же выпил. Разговор без этого шел как-то вяло.
Надеялся на интуицию и случай.
Сашка не понял, в классике он разоирался слабо, еще "Турецкий марш" сумел бы
узнать, а в остальном... Снова вернулся к столу. Глаза у него сохраняли
несколько отсутствующее выражение. Тут Шульгин и спросил небрежно:
неприятное сделал? Задел, может боыть, чем Если так - простите
великодушно...
уловил что-то похожее на пренебрежение. Понятно, генерал, который извиняется
перед капитаном, немногого стоит.
могу. Напротив, крайне благодарен. Гнил бы сейчас в стамбульских доках
или... не знаю, в Иностранном легионе, может быть.
Архаичное слово само собой сорвалось с его губ. Откуда оно? Кажется, в школе
учили: "...погибель ждет того, кто первый восстает на утеснителей народа..."
Лермонтов? Или Некрасов?
переходах от Москвы остановиться и жида патлатого на кремлевский стол
сажать... Вы нам кое-что другое обещали.
человека вашей профессии я такой наивности не ждал. Каждый необходимо
приносит пользу, будучи употреблен на своем месте. Кто так сказал?
подставляется, сразу бить будете или обождете слегка? Вот то-то... Дела нам
с вами еще ой-ой какие предстоят! Не далее чем через неделю, а то и раньше.
Давайте в сообразительность поиграем. Организуем этакий клуб веселых и
находчивых. Тридцать секунд вам на размышление -~ предлагайте гипотезу, что
нам в Сибири вдруг потребовалось? Время пошло...
площадь, пока паровозы принимали уголь и воду, а смазчики ковырялись в
буксах. После многодневного стука колес, дергающегося и раскачивающегося
вагонного пола под ногами пройтись по твердой и неподвижной земле было
приятно. Компанию ему составил каперанг Кетлинский. Готовясь к предстоящему,
Сашка словно бы невзначай стал расспрашивать капитана о прошлой службе, о
личных качествах, характере и привычках адмирала. Цель операции он до сих
пор никому еще не раскрывал, допуская, хотя и как весьма маловероятную,
возможность присутствия в поезде вражеского лазутчика. А ведь достаточно
одного, пусть просто неосторожного слова, чтобы полетел по телеграфным
проводам в Иркутск шифрованный сигнал ~ и все. Тщательно разработанные
стратегические планы пойдут прахом. Последнее совещание и постановку боевой
задачи он решил провести уже после Нижнеудинска и более не позволять никому
из посвященных покидать вагоны и общаться с посторонними.
месяцах шестнадцатого года:
"Марии" на ней мало отразилась. Хотя, конечно, эта катастрофа всех потрясла.
Новейший линкор, в собственной гавани, огромные жертвы... Но поведение
адмирала! Уже через шесть минут после взрыва он прибыл на палубу
"Императрицы", ни секунды растерянности, никаких разносов. Когда стало ясно,
что корабль спасти не удастся, приказал спокойно начать посадку в шлюпки. За
исключением погибших непосредственно от взрывов, не допустил ни одной лишней
жертвы. За одно это ему можно памятник: ставить...
десять адмиралов собралось, три часа друг перед другом руками размахивали и
в итоге шестьсот человек утопили в ста метрах от берега".
тайн советской власти, вся страна о ней знала, а наиболее колоритные
подробности Шульгину еще лет пять назад пересказывал служивший в
Черноморском пароходстве судовым инженером Левашов.
диверсантов, но наиболее абсурдную, а с точки зрения Шульгина, вполне
убедительную версию изложил не понаслышке знавший минное дело Воронцов.
взрыватель исправным остался. И насчет итальянских диверсантов полный бред.
"Джулио Чезаре" четыре года у стенки ржавел, пока его нам не передали, а
потом еще восемь лет плавал. И вот вдруг у старого князя Боргезе
оскорбленный патриотизм взыграл! Собрал своих старичков-подрывников и
отправился за три моря историческую справедливость восстанавливать! С точки
зрения логики страшно убедительно! Вроде бы как царский Генмор послал людей
в шестнадцатом году в Сасебо крейсер "Варяг" взрывать, чтоб под японским
флагом больше не ходил. Других дел у итальянцев к тому времени не было! Мне
знающие ребята говорили: вся причина - в обычном бардаке. На общефлотских
учениях отрабатывали минирование крупного корабля в неприятельском порту, ну
и сдуру вместо учебного заряда боевой прицепили. Только и делов. Оттого из
всего флотского начальства одного адмирала Кузнецова и наказали, который в
то время в Москве в больнице лежал и к гибели линкора ни малейшего отношения
не имел".
его "неизбежной в условиях войны случайностью". Наоборот, многих наградили
за мужество и героизм.
обязательно ей параллели в советской жизни находятся. И всегда не в пользу
последней". А капитан продолжал рассказывать, успев перейти уже к тому, как
Колчак за неделю и навсегда запер "Гебен" и "Бреслау" в Босфоре.
ускользнуть удавалось. Адмирала Эбергарда даже "Гебенгардом" прозвали..^ А
Колчак вывел флот в море, две тысячи глубоководных мин в устье Босфора
поставил, постоянный дозор возле заграждения учредил - и все. Как
отрезало...
снегопад и показалось солнце. Хотя пронзительный ветер с востока продувал
даже Сашкину меховую куртку. А капитану было как бы и не холодно, в своей
потрепанной черной шинели он держался прямо и даже не прятал руки в карманы.
Привычка, наверное, стоять на мостике во время зимних штормов. Однако
Воронцов всегда говорил, что к холоду привыкнуть невозможно.
мусором. Поезда, значит, скоро не предвидится. А те несчастные, кому
деваться некуда, туго спрессовались в зале ожидания, коридорах и бывшем
ресторанном зале вокзала, все входы и выходы из которого перекрыли стрелки
НКПС по случаю прибытия поездов спецназначения,
пней
здания вокзала приплясывали возле своих саней, хлопали рукавицами по бокам и
хрипло зазывали немногочисленных возможных пассажиров извозчики. Два
милиционера в мохнатых забайкальских папахах, закинув за спину японские
винтовки, разводили костер из старых шпал. Внимание Шульгина привлек
согнувшийся крючком парень, донельзя замерзший. Ему не хватало терпения
ждать, пока огонь разгорится по-настоящему, и он совал ладони прямо в вялую
струю сизого дыма.
сукна и совсем не подходящий к погоде короткий флотский бушлат. На голове -
грязнобелый треух. Но вот лицо у него... не совсем подходило к наряду.
"революционного матроса" не слишком похож.
убитого снять, - ответил каперанг, однако изменил свой курс и, поравнявшись
с парнем, негромко, но резко скомандовал по-английски:
гардемарин. Лет ему двадцать, от силы двадцать один, мичманом стать не успел
бы..."
придвигаясь к костру, так, что один из милиционеров даже слегка его
оттолкнул.
Кетлинский. - Сейчас вам бояться нечего.
приотстал, обернулся. Эта мимолетная сценка не привлекла ничьего внимания.
Да, собственно, чего им было опасаться? Со своим мандатом Сашка мог без суда
расстрелять начальника станции, если бы ему это пришло в голову, н никто бы
не стал спорить, а тут всего-то захотелось большим московским начальникам