оступился, упал, и видимо, сломал ногу. Чиновник помог Варназду подняться
и подвел ему своего коня. Варназд поглядел вокруг и вдруг понял, что ему
уже незачем выбираться из этого проклятого леса, потому что мятежники,
вероятно, уже в столице.
испуганно попятился. Варназд строго сказал чиновнику, что тот должен
помочь ему умереть, потому что самому, говорят, это делать весьма
неудобно. Чиновник взял меч, а Варназд собрал волосы в пучок и,
придерживая их руками, лег ничком на траву. От травы пахло сыростью и
утром.
государя будет в следующем рождении лягушкой, а поднявший на государя руку
- саранчой. Какое бы решение он ни выбрал - не быть ему в следующем
рождении чиновником!
пробормотал: "Не смею, государь", и затих. Открытые глаза его улыбались:
он нашел способ ослушаться государя.
и тихонько поехал дальше.
душой. Он ехал, медленно разглядывая все: розовые стволы сосен,
подпирающие небо, зеленые болотные травы и черные ягоды на беловатом мху.
Под копытами коня тихо чавкала вода, из кустов вспархивали птицы, лес был
полон тысячью голосов, утреннее солнце рассыпалось в каплях росы.
этого не замечал!"
понимал, что ему остался лишь один выход. Он не сомневался, что сумеет
умереть достойно и не попасться живьем в руки мятежников. Ему никогда еще
не было так хорошо и свободно, как в этом утреннем лесу.
колени меч и залюбовался на сосновые ветки. Теплое солнышко разморило его:
он заснул.
вокруг него хохочет несколько всадников. Впереди них он узнал Шадамура
Росянку, который когда-то служил Киссуру, а теперь служил Ханалаю, - и
Шадамур Росянка его тоже узнал.
реквизировали какую-то телегу.
двузубцами. Эти люди раскудахтались, завидев государя, и стали оттирать
понемногу конников от телеги. Шадамур крикнул Варназду, чтобы тот не
очень-то боялся. Государь наклонил голову, и слезы посыпались из его глаз,
как семена из раскрывшейся коробочки мака.
Когтя.
странствующим проповедником. После бунта Лахут сумел бежать из столицы.
Мысль о грехе - убийстве племянника, - по-прежнему терзала его душу. В
соседней провинции он был пойман и повешен за ребра, но ночью сам снял
себя с крюка и утек. Как-то он ночевал в храме "красных циновок" и вместо
вынесенных идолов застал там самого Господа: тот велел ему взять меч и
идти проповедовать. Лахут возразил, что не может брать меча грешными
руками.
Лахуту грешную руку, а взамен приставили новую, медную и похожую на
двузубец: этим-то двузубцем Лахут теперь и проповедовал, и опять назывался
Медный Коготь.
обзаведется чем-нибудь, кроме набрюшной юбки и двузубца, гнали вон. Смерть
люди Лахута считали видимостью и полагали, что броня бедности укрывает не
только душу от искушений, но и тело от ударов. Это они поймали и убили
подмененного чиновника.
столицу, синее небо бесчестия сменится красным небом радости, а вся земля
превратится в одну шелковую красную циновку; рис на полях будет расти без
шелухи и сочиться маслом, а поверх риса будут бегать жареные куры и
поросята. Можно будет отрезать кусочек поросенка и съесть, и он тут же
отрастет снова.
подменили государя и превратили его в лисицу, и имеют способ превратить
всех в лисиц. Из этого вытекала необходимость восстать против Киссура и
Арфарры, хотя логичней было б против таких колдунов, которые умеют
превращать людей в лисиц, не восставать.
проповедника.
распахнуты настежь. Варназд глядел сквозь слезы: вот мелькнула резная
беседка над гротом, похожим на тот, где он два года назад встретил
Киссура, вот миновали дуб, под которым он так любил сидеть с Наном. "А
вдруг меня не убьют" - подумал Варназд, и сердце его забилось надеждой.
черепица малого дворца, и площадь, запруженная мятежниками. На стене
дворца висел труп чиновника, который выдал себя за государя, чтобы тот
сумел бежать. Чиновника раздели и воткнули ему сзади лисий хвост, чтобы
было видно, что это оборотень, а не настоящий государь. Но это было видно
и так, потому что Варназд был белокур и чист лицом, а подменный чиновник
рябоват и рыж.
он всего три дня назад подписал проклятия Киссуру.
блистали, как окна в иные миры. Трон в середине зала был пуст: высоко над
ним, на железных цепях висел лучезарный венец потомков Иршахчана, - ах,
как государь боялся в детстве, что этот страшный венец сорвется с цепи и
раздавит его!
одну ногу на ступеньку трона, стоял Ханалай с обнаженным мечом, а рядом с
ним стоял маленький полуголый человек, с грудью, поросшей седым пушком и
медным когтем вместо руки. "Это мне померещилось" - подумал Варназд,
"потому что медные когти вместо руки бывают только у щекотунчиков".
нибудь вроде "Убейте меня, но не обижайте мой народ", но сообразил, что в
этом шуме его вряд ли кто услышит, а будущий историк на досуге придумает
получше.
ойкумена бывает то счастливой, то несчастной, в зависимости от государя.
Если народ доволен - значит, государь добр. Если народ бунтует, - значит,
на трон пробрался недостойный. Беру вас всех во свидетели: не я убиваю
этого человека, но сам Господь!
государя!
упал, рассеченный на две половинки.
читайте следующую главу.
зарубил негодяя, - вытер меч, вложил его в ножны, встал на одно колено
перед государем и произнес:
услышал о бесчинствах, творимых твоим именем, и поспешил, как мог, на
помощь. Виновен ли я в чем-то перед тобой? Хочешь ли головы моей - вот
она!
бунтовщиков, в несогласии частей государства. Обязуюсь усмирить все!
зарубив Лахута на глазах государя и войска. Все отряды Лахута, до
последнего человека, были истреблены в этот день. Ханалай, видя себя у
ворот столицы, поспешил расправиться с жутким союзником, смущавшим многих,
кто мог бы стать на его сторону. В войсках Ханалая, в которых имя государя
было более почитаемо, нежели того Ханалаю хотелось, полагали, что Лахут
получил по заслугам. Кроме того, все знали, что Лахут и истинный пророк,
яшмовый араван, жили друг с другом, как кошка с собакой.
назад: сверкало солнце у потолка и луна у полога, и горели пять
светильников по числу пяти добродетелей, подле кровати под атласным
пологом дымились золотые курильницы на крепких ножках, - только кто-то
насрал у столика для лютни. Пригнали откуда-то тычками дворцового
чиновника, скорее мертвого, чем живого. Тот убрал мерзость и, плача,
удалился. Государь сел на постель и уткнулся лицом в подушку. Вдруг