подгибались, он все опускался, голова упала на грудь, Томас в отчаянии
оглядел лица: все незнакомые.
преступники, что выбрались из тюрьмы?
помогал, либо еще как... Ежели невиновен -- отпустим. Хозяин у нас --
зверь, но зверь справедливый. И тебя отпустит, если дознается, что зазря
посадили в железо. Но не обольщайтесь, зря такие цепи не вешают!
ними был только один сопровождающий, остальные с визгом умчались --
завидели оленя. Томас лихорадочно начал дергаться, пытаясь хотя бы
ослабить путы, но впереди чересчур быстро вырастал красивый дом из белого
камня -- легкий, с белоснежными колоннами из мрамора, удерживающими
кровлю, открытый южному солнцу и свету.
перепрыгнул бы даже брюхатый заяц: хозяин замка жил беспечно -- либо
полный дурак, либо само имя его держит разбойников в отдалении.
коней повели вдоль конюшен к мрачному сараю, сложенному из массивных
гранитных глыб. Заскрипели ворота, пленников зашвырнули внутрь сарая,
прогремели засовы: один, второй, третий, со стуком вдели дужку висячего
замка. Строгий голос велел невидимым стражам глядеть в оба, если же
отлучатся хоть на миг, то обоих скормят псам, как на прошлой неделе
скормили бежавшую от утех хозяина девку.
потому что второй раз я оплошал на страже. Второй раз взяли сонным! Два
раза подряд! Я за такое стражам, что охраняли войско от сарацин, рубил
головы.
просачивалась яркая полоска, глаза Томаса привыкли, он уже видел
выступающие из стен камни, грязную солому на полу. Из угла донесся хрип:
ему скользнула мокрая сосулька:
из кармана что-то белесое, с трудом выворачивал кисти обратно, подносил ко
рту. Томас услышал резкий запах, пригляделся, вздрогнул: на губах друга
выступала желтая пена с крупными пузырями. Калика прохрипел:
его зовут одолень-травой. Я умру скоро, сэр Томас. Но сперва успею
освободить тебя.
Одолень-трава высвобождает их все разом. Человек потому и мрет, что больше
сил не остается...
похожи на безглазых червей, что живут в глубоких пещерах, куда не
проникает божий свет. Томас перехватил руку, выдрал гадостные волоконца из
ладони, бросил себе в рот. Перекосило от гадливости, начал жевать, небо и
язык тут же обожгло, во рту стало горячо, будто проглотил раскаленную
подкову. Желудок задергался, торопливо покарабкался вверх по горлу. Томас
осилил тошноту, глотнул, огненный ком провалился по гортани, сшиб
карабкающийся по стенкам желудок, и уже горящей лавиной вместе обрушились
вниз. В животе ойкнуло, заворочалось, запрыгало.
друга:
бесчестье спастись за твой счет.
Теперь понимаю, что Семеро Тайных уже тогда препятствовали... Но я верю,
что даже если я сейчас потерял, то в моей молодой доброй Британии найдутся
отважные рыцари! Святой Грааль все-таки доставят на ее берега.
омерзительного мха разделил строго поровну:
сочилась сукровица, взялась сухая шелестящая корка. Он перевел
остолбенелый взгляд на калику, лишь теперь сообразив, что когда тот
пожевал эту скользкую гадость впервые над водопадом, то все силы ушли на
скорейшее заживление жутких ран. А теперь, гореть от стыда и позора, --
сжигает остатки, пытаясь помочь ему, случайному попутчику. Верный друг,
мирный искатель истины погибнет прежде него, человека войны? Меднолобого,
как говорят старики, хотя лоб его закрыт не медью, а сверкающей сталью...
надрывным скрипом распахнулись. В ярком солнечном свете на пороге возник
приземистый человек в красной рубахе, с выжженным багровым клеймом на лбу,
тяжелыми надбровными дугами. Глаза были как буравчики, он быстро прощупал
ими туго связанных пленников, задержал взгляд на калике, чье лицо
покрывала засохшая корка крови.
своего живота.
Голоса их были как у вспуганных птиц:
лицо. Голова Томаса дернулась от удара, улыбка низколобого стала шире, он
снова поддел пленника подкованным сапогом, где на носке тускло блестела
медная загогулина.
близко к мертвой?.. Сейчас с вами разберутся.
сухие копья, где наконечники походили больше на ножи. Калика поднялся,
вышел первым, бросив на Томаса предостерегающий взгляд.
Через зеленый двор молодая спелая девка несла, красиво изогнувшись,
деревянное ведро. Вода выплескивалась через край, прозрачные капли
блестели, как жемчужины. Искоса взглянула на избитых пленников, туго
связанных, одного к тому же звякающего цепями, рассеянно улыбнулась,
показав ровные белые зубы.
плотном кольце, пленников повели через двор во дворец, похожий на
сотканную из белых кружев мечту. На ступенях, широких и рассыпающих
солнечные искры, их встретили еще двое латников, один молча подставил
калике ногу, а когда тот споткнулся, с рыком саданул в спину тупым концом
копья. Томас не помня себя от ярости: калика дважды ранен в спину стрелами
и один раз ножом! -- ринулся на стража, ухватил связанными руками за
грудь, защемив сильными пальцами вместе с кольчугой и шкуру, поднял в
воздух и страшно швырнул себе под ноги.
вниз лицом, но на губах уже в забытьи проступила улыбка.
Затылок все еще болел от удара: грохнули обухом топора, во рту был
солоноватый привкус.
каликой находились в большом зале, где вместо привычных стен с трех сторон
белели высокие мраморные колонны, удерживающие массивный свод, на
мозаичном потолке летели амуры, козлами прыгали сатиры в обнимку с
наядами, вакханками и прочими нечестивыми персонажами эллинского