одна проходит в разглагольствованиях о цивилизации, прогрессе, демокра-
тии; другая - в гнусной эксплуатации и разрушении нашего будущего, в
развращении нашего народа, истреблении других народов в Азии и Африке...
А после этого они идут в театр вздыхать над участью Масловой или дремлют
после обеда под сладкие мелодии Дебюсси... Нерадостно будет их пробужде-
ние! Бешеная ненависть "растет, накопляется! Катастрофа близка... Тем
лучше! Их гнусные лекарства служат лишь для того, чтобы поддерживать бо-
лезни. Придется прибегнуть к хирургическому вмешательству!
нул на нее.
да физического и морального разложения. Нестерпимее всего моральное...
Простите мне эту желчную тираду! Я иду с заседания, где шайка тартюфов
обсуждала вопрос об официальном содействии болезням, то есть о гигиене.
Я задыхался от гнева и омерзения. И когда я увидел вас, такую гордую и
здоровую духом, увидел ваши ясные глаза, вашу смелую осанку, у меня поя-
вилось эгоистическое желание надышаться тем свежим воздухом, который вас
окружает. Ну, вот теперь мне легче. Спасибо!
тут о них наговорили?
кто оздоровляет жизнь, и те, кто ее отравляет. Вторую категорию надо
убивать.
вать пациентов?
Аннета. - Старая классическая закваска... А можно узнать, кто это вас
так рассердил сегодня?
расскажу в двух словах. Дело идет о целом квартале опасных домов, кото-
рые со времен нечистоплотного короля Генриха, сулившего крестьянину ку-
риный суп, являются рассадниками рака и туберкулеза. Результаты замеча-
тельные: за последние двадцать лет - восемьдесят процентов смертности! Я
сообщил об этом Санитарному комитету и потребовал радикальных мер: эти
дома государство должно выкупить у владельцев и снести. Сперва со мной
как будто согласились, предложили подать докладную записку. Я ее напи-
сал, прихожу - оказывается, оракулы уже на попятный: "Ваш доклад, доро-
гой и уважаемый коллега, производит сильное впечатление... Замечательный
документ... Надо будет об этом подумать... Посмотрим, посмотрим... Ко-
нечно, в этих домах умерло много людей, но действительно ли дома винова-
ты в их смерти?" Один показывает мне свидетельство (и когда только их
успели сфабриковать?), в котором подкупленные домовладельцем родственни-
ки умерших удостоверяют, что покойник получил билет на кладбище, когда
еще только сидел в пассажирском зале, или что рак был следствием нес-
частного случая. Другой не согласен с тем, что старые дома вреднее для
здоровья, чем новые, и уверяет, что они просторнее и в них больше возду-
ха, а в пример приводит свой собственный дом... Твердят, что не надо
крайностей: оздоровить дома - да, но снести - нет! Достаточно будет хо-
рошей очистки, и домовладельцы берутся сами произвести дезинфекцию.
"Притом мы бедны, ни гроша за душой, где взять деньги для выкупа домов?"
Небось нашлись бы деньги, если бы дело шло о новых пушках!.. А ведь рак
убивает лучше всякой пушки... Наконец, в довершение балаган, один из ав-
гуров заговорил о красоте: оказывается, лачуги, которые стоят со времен
этой старой свиньи Генриха, необходимо сохранить для искусства и исто-
рии!.. Я и сам люблю искусство, вы у меня можете увидеть немало прекрас-
ных картин и старых и новых мастеров. Но для меня древность не есть
признак красоты (если только речь идет не о какой-нибудь из наших прек-
расных дам). И все равно, если даже в старом прошлом есть своя красота,
я: не допущу, чтобы оно отравляло настоящее. Из всех видов лицемерия мне
больше всего противно лицемерие так называемых эстетов, которые выдают
свое бесплодие за высокое благородство. Насчет этого я тоже наговорил
там достаточно резкостей... В разгаре дебатов один коллега незаметно де-
лает мне знак, отводит в сторону и говорит: "Вы, видно, не знаете, что
этот домовладелец, этот червь, который питается трупами своих жильцов, -
близкий приятель председателя Главного комитета торговли и снабжения? Он
командует на выборах и создает коалиции. Он один из тех "серых кардина-
лов", которые царят во всяких демократических объединениях и на демокра-
тических банкетах, невидимый глава грязной клики франкмасонов, этих
"вольных каменщиков", которые не строят, а расшатывают здание нашей рес-
публики. И этот Друг народа не желает, чтобы народ переселяли из его мо-
гилы..." Слушайте, слушайте дальше, самое интересное: все это делается
под флагом филантропии. Под конец мне суют под нос петицию квартиронани-
мателей, весьма бойко написанную: протест против проекта их переселения
в другие дома! Ну, скажите, что я могу поделать один против всех? Гово-
рят, авгуры улыбаются. Что же, и я улыбался. Но я им заявил, что хорошую
шутку не следует держать про себя, и, так как я не эгоист, я завтра же
поделюсь ею с читателями "Матэн". Они подняли крик. Но я это сделаю.
Знаю, что будет! На меня накинутся все эти масоны. И уж, конечно, не
упустят случая и те наследники Гиппократа, которым недавно от меня дос-
талось. Они знают, чем мне насолить. Ну ничего, будем драться! Ведь так
вы сказали, госпожа воительница?.. Помните, тогда вечером у Соланж?..
Вам это, кажется, по душе?
лю. Как жаль, что я не мужчина!
роться...
женщин - борьба в погребе. А вы - вы сражаетесь на открытом воздухе, на
вершине горы.
рох... Я так и знал... Я это заметил еще в тот вечер.
смеяться?
ворить о ней! Я знаю все, что вы могли бы о ней сказать. Но Соланж - это
табу!
ответа. Взгляд Филиппа приковал ее и не отпускал. Сказал он что-нибудь?
Или не сказал ничего? Она не знала, но на его губах она прочла: "Я хочу
вас..."
глаза глядят, и через десять минут очутилась снова на том же месте, где
рассталась с Филиппом. Тут только она очнулась и увидела, что обошла
Люксембургский сад. Голова ее горела, три слова стояли в мозгу так от-
четливо, словно пылали огнем на черном фоне. Она сделала усилие, чтобы
стереть их... Произнес ли он эти слова?.. Ей вспомнилось бесстрастное
лицо Филиппа, и она попробовала в этом усомниться, но слова не исчезали.
Ее внутреннее сопротивление ослабло и вдруг сразу сломилось... Она поду-
мала: "Значит, судьба... Ну что ж!.. Я знала, что так будет..." Час на-
зад она восстала бы против таких мыслей, а сейчас почувствовала облегче-
ние. Жребий был брошен...
спокойной решимостью.
того же. Она свободна, ничто ее не связывает... Ноэми? По отношению к
Ноэми у нее есть только одна обязанность: не обманывать ее. И она обма-
нывать не станет. Она открыто возьмет... Свое?.. Это чужого-то мужа?..
Но слепая страсть нашептывала ей, что Ноэми его у нее украла.
лась, что Филипп придет. Она ждала.
Идя отворять дверь, Аннета вдруг почувствовала, что ей страшно. Но она
сказала себе: "Так нужно!" - и отперла. Только бледность выдавала ее
волнение. Филипп вошел в комнату. Они стояли в нескольких шагах друг от
друга, и Филипп исподлобья смотрел на нее с серьезным выражением. После
некоторого молчания он сказал: