их было немало, а еще больше тех, кто вот-вот должен был попасть в ряды
этого отребья, кому разорение, потеря земли, дома, заработка грозили
ежедневно и ежечасно, кто уже не мог говорить "мы", а начинал говорить
"они". Богатый город наплодил, себе на горе, тьму бедняков.
о поиманных (которые были посланы на Коломну и в Муром) архиепископ Феофил,
посадники Яков Короб, Яков Федоров, Окинф Толстой и многие другие.
оказалось тщетно. Иван Третий кормил их обедом, неделю посольство вело
переговоры и ни с чем уехало назад.
знамение в солнце: "Круг вельми велик, яко дуги, образом червлено и зелено,
багряно и желто, далече же от него лучи сияюща по сторонам два рога цветом
радуги". У великого князя родилась третья дочь, Елена.
князю. Пустела Тверь.
верила.
Онфимья с шитьем, - теперь зачастила к подруге, хоть тем помочь, жена
забранного Олферия, Феврония, тоже проводившая дни у матери, и Оленка,
вечеровали. Федорова Онтонина вышла как раз. Вдруг, присев, Марфа спокойно
сказала:
покачала головой и отмолвила:
здоровый, словно бык, молодой мужик свернуться за пять месяцев - о том знают
московские застенки да заплечных дел мастера, а те и знаючи не скажут.
***
Он после освобождения из затвора, считая себя предателем по отношению к тем,
кто был увезен в Москву, почти перестал встречаться с Савелковым и совсем не
бывал у Борецких. В душе его совершалась тяжкая работа, и что-то прежнее в
корне переворачивалось. Не признаваясь сам себе, он был сломлен недолгим
своим заключением, сломлен тем, что его, оказывается, могли схватить, как
любого простого посадского, что его боярская неприкосновенность, -
состояние, в котором он родился и вырос, оказалась всего лишь бесплотной
мечтой, обманом воображения, как и многое другое, казавшееся доднесь
незыблемо прочным. И Тучин судорожно искал опоры в призрачных башнях все
отрицающей и всех уравнивающей религиозной идеи духовных братьев.
Денису. Подвойского сторонились. На него пала зловещая тень от арестов
великих бояр, меж тем как Василий Максимов, по капризу судьбы, вышел, как
говорится, сух из воды.
тайно, как и многое, что ему приходилось делать теперь. Дениса последние два
года все сильней преследовал владыка, угрожая даже снятием сана. К Денису,
впрочем, очень трудно было прицепиться по какой-нибудь из статей, указанных
в Номоканоне или митрополичьем судебном уложении. Он был всегда ровен,
прилежен и неукоснителен в соблюдении постов и правил достойной для
священнослужителя жизни, причем в миру вел жизнь скорее монашескую, так как
не пил вина или иного хмельного пития, не бывал на празднествах и игрищах,
не слышали даже, чтобы он когда возвысил голос или произнес неподобное
слово. Денис ревностно относился к службам, для своих прихожан он был почти
как святой, и это, поскольку и поставление и снятие священника в Новгороде
могло быть произведено без согласия прихожан уличан, связывало руки Феофилу.
Однако архиепископ жаловался митрополиту московскому, и судьба Дениса висела
на волоске. К тому же Феофилу удалось постоянными клеветами возродить слух
об обращении Дениса в жидовскую веру.
покинули Новгород, и проверить этого расспросами было нельзя, то слуху
многие верили, особенно из тех, кого лично задевала проповедь Дениса о том,
что церковь не вправе владеть землей со крестьянами. Раздражение же сильных
мира сего для человека, могущего выставить противу них лишь свое доброе имя,
особенно опасно. Впрочем, на еженедельных беседах Денис с последователями
своими о преследованиях властей церковных не говорил. И он, и его верная
супруга считали ниже своего достоинства судачить о мирских неурядицах.
неуспеха второго посольства, когда дошло известие о смерти Федора Борецкого,
он не выдержал и, проведя бессонную ночь, пришел со своими сомнениями к попу
Денису, выбрав для того время, когда Денис пребывал в дому своем один.
но Денис понял его вполне. Сплетя тонкие длинные пальцы, твердо и
проникновенно глядя на Тучина своими глубокими прозрачными глазами в
покрасневших веках, Денис вымолвил именно то, о чем Григорий боялся
заговорить вслух:
поработит, и земли отымет у церкви новгородской - тяжек крест народный будет
тогда, но и великое очищение гражданам и граду нашему! Ибо чрез то возмогут
обратиться к дражайшему в себе, к духу божию, поняв тщету сокровищ стяжания
и суеты земной.
мере не противиться ему, как иные мыслят?!
призывали к прещению власти предержащей, ибо зло множит зло, но звали к
любви и тех и других, и да начнут сами отрекаться богатств и мучительства
братьи своей и да будут едины пред Господом и в Господе, ибо он есть все.
Отринь богатства, стань как все и меньше всех, живи для одного Бога, и что
возмогут сделать тебе тогда, Григорий? Разве лишить жизни сей, бренной и
быстротечной! И кого ты предашь, ежели станешь служить не насилию, а любви?
Человеку нужно двигаться, менять себя непрестанно, идти от прежнего к
высшему. Апостолы хождаху ногама, но и духом движимы непрестанно! Тот же,
кто ни духом, ни телом неподвижен, что он выбрать может? Как камень лежащий
или страстотерпец на столбе вселившийся - со смирением переносит идущая
нань. Иди! Переделай себя, а не жди, что мир и Господь сами ся переделают на
потребу тебе, такому, каков ты есть ныне! Ты же, пока, о власти земной
печешься, богатств не отринул, ни звания боярского своего, и дрожишь о том,
как бы не потерять все это! Так посуди же сам, что я сказать могу тебе?!
печаль о судьбе Тучина, и бесконечная вера. И Григорий, поклонившись ему и
стыдясь в душе, оставил наставника.
навсегда. Не один Тучин присмирел, притихли Селезневы, разбрелись житьи, в
городе шла какая-то мышиная возня. Иван Савелков, единственно уцелевший от
вторичного княжеского погрома, был в отчаянии. На глазах пропало все, он
терял товарищей, терял друга Григория.
Московским. Эти слухи с бродячими монахами, странниками и странницами
растекались в основном из Клопского монастыря, куда Савелков попал, сам того
не желая, в чаяньи какой-то истины, хмурым и холодным весенним днем, когда
все еще казалось осенью, едва вылезала зелень на серой щетине кустов, и
пятна цветущей вербы напоминали ранний снег, павший на еще не застылую
землю.
богомольцы. "Разогнать бы их нать, вовремя не сумели, а теперича и руки не
достанут!" - хмуро думал Иван, слезая с коня. Растолкав рвань, боярин прошел
к церкви. Здесь, у стены, была могила прабабки, общая ему с Тучиным, если
считать по материнской ветви, и Савелков, едучи из Русы, вдруг решил
взглянуть на нее, найдя в этом предлог для посещения Клопского монастыря.
оставшемуся случайно у плиты Немирова отца, похороненного рядом с его
прабабкой.
Прегордо величахуся, а не ведах ни часа, ни судьбы своей! Како Бог сильных
наказует и смиряет до зела! А и допрежь того блаженный Михаил Ивана
Офонасовича Немира остерегал и говорил ему, - еще когда приняли князя
литовского, Михайлу Олельковича, - "то у вас не князь, а грязь!"
лет до того помер!
мыслями нашими! А были и иные князи литовские в Новгороде, и при тех такоже
было! Тут вот убогий народ собрался. Молить Господа и Михаила блаженного за
великого князя, да правит нами страшно и грозно, яко же и достоит ему в
государстве своем! Како помыслишь о том, боярин?
гнездо московское! О чем и думали допрежь?! Садясь на коня, Савелков
приметил тряпошного мужичонку, вжавшегося в ограду:
Прозоров Александр
Андреев Николай
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Шилова Юлия