новый Магистр вполне подготовлен, но имеются и другие, в
которых у него обычно нет никакого опыта, и они-то должны
доставить немало забот новичку. Так оно было и с Иозефом.
Охотнее всего он приложил бы все свои силы к исполнению этих
новых, собственно магистерских обязанностей: деятельности в
Высшем Совете Воспитательной Коллегии, сотрудничеству совета
Магистров с руководством Ордена, представительству Игры и Vicus
lusorum в Верховной Коллегии. Он жаждал поскорее освоить все
эти новые для него аспекты, лишив их таким образом грозной
неизвестности, но более всего он хотел бы уединиться на
несколько недель и посвятить себя тщательному изучению устава,
всех формальностей, протоколов заседаний и тому подобного.
рода в ею распоряжении находился также лучший знаток и учитель
магистерских форм и традиций, глашатай Ордена, хотя сам и не
Магистр, рангом ниже, однако председательствовавший на
заседаниях Верховной Коллегии и строго следивший за соблюдением
всех традиционных правил, подобно тому как это делает
церемониймейстер при княжеском дворе. Как Иозефу хотелось бы
попросить этого умного, опытного, непроницаемого в своей
изысканной вежливости человека, из рук которого он только что
принял облачение, позаниматься с ним, если бы тот жил в самом
Вальдцеле, а не в Хирсланде, куда было все же полдня пути! Как
ему хотелось убежать хотя бы ненадолго в Монпор и просить
старого Магистра музыки помочь ему усвоить все эти тонкости! Но
об этом и думать было нечего: подобные личные, "студенческие"
желания Магистру были не к лицу. Первое время Кнехту пришлось
заняться именно теми делами, о которых он думал, что они не
доставят ему никаких забот. Каждый шаг ею нового трудового дня,
каждая минута, посвященная осознанию нового своего положения,
доказывала ему: прежде всего удели внимание элите, репетиторам,
высшим ступеням обучающихся, семинарским занятиям и личному
общению с кандидатами. Это же подтверждал пример Бертрама,
которого его родная община, элита, бросила на произвол судьбы
на посту Магистра, и он боролся один, так сказать, в
безвоздушной пространстве, где и задохнулся. И слова старца,
сказанные в день инвеституры, напоминали Иозефу о том же, как и
собственные его догадки. Архив можно было предоставить
Архивариусу, начальные курсы -- начальным педагогам,
корреспонденцию -- секретарям, упущения тут не страшны. А вот
элиту ни на миг нельзя было предоставить самой себе, он целиком
должен был посвятить себя ей, навязать себя, сделать
незаменимым, убедить ее в ценности своих способностей, чистоте
своих помыслов, должен был завоевать ее, льстить ей и в конце
концов одолеть, померившись силами с любым из кандидатов,
выказавшим подобное желание, а недостатка в них не было. При
этом многое из того, что он прежде считал помехой, а именно
свое длительное отсутствие в Вальдцеле и отрыв от элиты, где он
опять стал почти homo novus{2_6_05}, оказало ему немалую
услугу. Даже его дружба с Тегуляриусом принесла пользу. Ведь
Тегуляриус, этот болезненный и остроумный аутсайдер, вовсе
лишенный честолюбия, так мало подходил для честолюбивой
карьеры, что его возможное приближение к себе новым Магистром
не ущемляло кого-либо из честолюбцев. И все же основное и
главное Кнехту надо было делать самому, дабы, изучив этот
высший, самый живой, беспокойный и восприимчивый круг людей,
проникнуть в него и обуздать, как наездник обуздывает
норовистую лошадь благородных кровей. Ведь в каждом
касталийском институте, не только в Игре, элита уже обученных,
но еще занятых свободными исследованиями и не состоящих на
службе в Коллегии или Ордене кандидатов, именуемых также
репетиторами, по сути являет собой драгоценный резерв, самый
цвет, собственно, будущее; и повсюду, не только в Селении Игры,
эти смелые представители будущей смены настроены по отношению к
новым учителям и начальству весьма критически, встречают нового
главу своего со сдержанной вежливостью, и подчинение их должно
быть завоевано личным примером и полной отдачей, их надо
переубедить, прежде чем они его признают и добровольно
подчинятся его руководству.
однако, трудности ее, и покуда он ее решал и выигрывал эту
весьма для него напряженную, выматывающую игру, все остальные
обязанности и дела, от которых он скорее мог ожидать многих
хлопот, сами отступили на задний план, казалось, требовали от
него покамест меньшего внимания. Одному из своих коллег он
признался, что на первом пленарном заседании Верховной
Коллегии, на которое он прибыл па курьерских и после которого
отбыл тоже на курьерских, он присутствовал словно во сне и
потом ни на одну минуту мысленно не возвращался к нему -- так
без остатка захватили его текущие дела. Даже во время самого
заседания, хотя тема его интересовала и он с некоторой тревогой
ожидал, как его примут Магистры, Кнехт несколько раз ловил себя
на том, что мысли его не здесь, не среди равных ему коллег, и
он не следит за выступлениями, но он в Вальдцеле, в аудитории
Архива с выкрашенными в голубой цвет стенами, где он проводил
теперь каждые три дня семинар диалектики всего с пятью
слушателями и где каждый час требовал большего внимания и
отдачи сил, чем весь последующий день; а ведь день этот был
нелегок, и от налагаемых им обязанностей некуда было скрыться,
ибо к молодому Магистру, о чем его заранее предупредил старый
Магистр музыки, был приставлен "подгоняла", проверявший его
действия час за часом, то советуя, как распределить
обязанности, то оберегая от односторонних увлечений и излишней
траты сил. Кнехт испытывал чувство благодарности к этому
человеку и еще большее -- к другому посланцу Ордена, именитому
мастеру медитации. Звали его Александром, он заботился о том,
чтобы занятый до предела Кнехт ежедневно трижды уделял время
для "малых" или "кратких" упражнений в медитации,
последовательность и длительность каждого из которых,
рассчитанная до минуты, должны были соблюдаться со скрупулезной
точностью. С обоими, как с педелем, так и с "созерцателем" из
Ордена, он перед вечерней медитацией обязан был подвести итог
своего трудового дня, отмечая успехи и недочеты, "слушать свой
собственный пульс" -- как это называют инструкторы медитации,
то есть проверять и измерять самого себя, свое положение и
состояние, распределение сил, свои надежды и заботы, объективно
оценивать весь свой день, не оставляя на следующий ничего не
решенного.
готовностью воспользоваться малейшим промахом, следили за
титаническими усилиями своего Магистра, не упуская ни единой
возможности учинить ему небольшой экзамен на терпение,
сообразительность или силу ума, то подстегивая, то стараясь
затормозить, -- вокруг Тегуляриуса возникла роковая пустота.
уделить ему ни времени, ни внимания, подумать о нем или принять
в нем участие, однако смириться с полным забвением, которому
предал его Иозеф, он не мог, тем более, что, казалось, он не
только с каждым днем все больше теряет друга, но и товарищи уже
косятся на него, почти с ним не заговаривают. И не удивительно:
хотя Тегуляриус и не мог служить помехой честолюбцам, все же он
не был беспристрастен, и было известно, что он пользовался
расположением молодого Магистра. Все это Кнехт мог бы себе
представить, и одна из его неотложных задач заключалась как раз
в том, чтобы вместе со всем личным и частным отмести и эту свою
дружбу, пусть только на время, но отмести. Сделал он это, как
позже признался Тегуляриусу, вовсе не сознательно и не
намеренно, он просто забыл о существовании друга, настолько
превратившись в некое орудие, что столь приватные интересы, как
дружба, стали для него немыслимыми, и если где-нибудь, скажем,
в упомянутом семинаре, перед ним вдруг возникал облик Фрица, то
это был для него уже не Тегуляриус, не друг и знакомый, не
некая определенная личность, но это был член элиты, студент,
вернее, кандидат или репетитор, некоторая часть его работы, его
задачи, один из солдат того войска, обучить которое и победить
вместе с которым было его целью. У Фрица холодок пробежал по
спине, когда он впервые услышал этот новый голос Магистра,
когда на него впервые упал этот взгляд, отчужденный и предельно
объективный, не наигранно, а подлинно объективный и страшный;
когда он понял, что человек, обращавшийся с ним так деловито и
вежливо, сохраняя при этом зоркую бдительность, -- уже не друг
его Иозеф, а только испытующий учитель, только строгий Магистр
Игры, замкнувшийся в своей должности, словно в оболочке из
сверкающей глазури, обожженной и застывшей на нем. Между
прочим, с Тегуляриусом в эти горячие дни произошел следующий
случай: измученный бессонницей и всем пережитым, он допустил на
маленьком семинаре бестактность, небольшую вспышку, -- нет, не
по отношению к Магистру, а по отношению к одному из участников
семинара, насмешливый тон которого вывел его из себя. Кнехт
заметил это, заметил также нервозное состояние провинившегося,
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Зыков Виталий
Земляной Андрей
Лукин Евгений
Сапковский Анджей