предчувствиями, прямо в гущу, в сердцевину чужого существования,
стремящегося выдать себя за твое при п омощи гигантских литер CINZANO,
MARTINI, COCA-COLA, - и эти пылающие письмена вызывают в памяти вид знакомых
стен. А площади перед вокзалами? С их фонтанами и статуями Вождя, с их
лихорадочной суматохой машин и тумбами афиш, с их проститутками, обколовш
ейся молодежью, нищими, алкашами, рабочими-мигрантами; с их такси и
приземистыми шоферами, громогласно зазывающими на немыслимых наречиях!
Беспокойство, гнездящееся в каждом путешественнике, заставляет его подмечать
расположение стоянки такси на площади с большей точностью, чем расположение
работ великого маэстро в местном музее - потому что последний не обеспечит
ему пути к отступлению.
топографией автомобильных стоянок, билетных касс, кратчайших путей к
платформам, телефонных будок и писсуаров. Если не возвращаться к ним часто,
то эти вокзалы и их ближайшие окрестно сти сливаются и накладываются друг на
друга в сознании, как все, что хранится слишком долго, превращаясь в
лежащего на дне нашей памяти гигантского кирпично-чугунного, пахнущего
хлоркой чудовищного осьминога, которому каждое новое место прибавляет щупаль
це.
Лондоне; шедевр Нервы в Риме или безвкусно-монументальное чудище в Милане;
амстердамский Централь, где один из циферблатов на фронтоне показывает
направление и скорость ветра; пар ижский Гар дю Норд или Гар де Лион с его
умопомрачительным рестораном, где, поглощая превосходную canard *(1) под
фресками а-ля Дени, вы наблюдаете сквозь огромную стеклянную стену
отправляющиеся внизу поезда со смутным чувством метаболической связи; Хау
птбанхоф рядом с районом красных фонарей во Франкфурте; московская площадь
трех вокзалов, идеальное место, чтобы впасть в отчаяние и потеряться - даже
для того, чей родной алфавит - кириллица. Однако эти исключения не столько
подтверждают правило, скол ько образуют ядро, или стержень, для дальнейших
наслоений. Их своды и лестницы в духе Пиранези вторят подсознанию, возможно,
даже расширяют его: во всяком случае, они остаются там - в мозгу - навсегда,
в ожидании добавки.
поднимается на поверхность, питаясь с одинаковым аппетитом аэропортами,
автобусными терминалами, гаванями. Хотя истинное лакомство для него - само
место. То, что составляет легенду - изобретение или сооружение, башня или
собор, захватывающая дух древняя руина или уникальная библиотека, - идет
первым делом. Наше чудовище пускает слюни на эти самородки, и то же самое
делают проспекты турагентств, смешивая Вестминстерское аб батство, Эйфелеву
башню, Василия Блаженного, Тадж-Махал, Акрополь и несколько пагод в броский
и ускользающий от разума коллаж. Мы знаем эти вертикальные штуки до того,
как увидим их. Но даже после того, как мы их увидели, мы сохраняем не
трехмерный образ , а типографский вариант.
весьма вероятно, промелькнет вид Национальной галереи или Тауэрского моста с
логотипом британского флага, скромно напечатанным в углу или на обороте.
Скажите "Париж", и... Возможно, нет ничего плохого в снижении или подмене
такого рода, ибо сумей человеческое сознание увязать и удержать реальность
этого мира, жизнь его владельца превратилась бы в непрекращающееся
наваждение логики и справедливости. По крайней мере, законы сознания это
предполагают. Не способный или не желающий держать отчет, человек решает
сперва двигаться и сбивается со счета, либо со следа того, что он пережил,
особенно в энный раз. Результат - не столько калейдоскоп или мешанина,
сколько составное вид е'ние: зеленого дерева, если вы художник;
возлюбленной, если вы Дон Жуан; жертвы, если вы тиран; города, если вы
путешественник.
императив, всласть насмотреться на творение, сбежать от реальности (хотя это
чудовищная тавтология), смысл, конечно же, в том, чтобы подкармливать этого
осьминога, требующего нов ых подробностей к каждому ужину. Составной город,
где обретается - нет, куда возвращается - ваше подсознание, будет, поэтому,
всегда украшен золоченым куполом; несколькими колокольнями; оперным театром
а-ля Фениче в Венеции; парком с тенистыми каштанам и и тополями,
непостижимым в своем постромантическом просторном великолепии, как в Граце;
широкой меланхоличной рекой, перекрытой, как минимум, шестью затейливыми
мостами; парой небоскребов. В конечном счете город как таковой имеет
ограниченное число вар иантов. И как бы полусознавая это, ваша память
подбросит гранитную набережную с обширными колоннадами из бывшей российской
столицы; парижские жемчужно-серые фасады с черным кружевом балконных
решеток; несколько бульваров вашего отрочества, тающих в сирен евом закате;
готическую иглу или иглу обелиска, впрыскивающую свой героин в мышцу облака;
а зимой - загорелую римскую терракоту; мраморный фонтан; жизнь сумеречных
пещероподобных кафе на перекрестках.
возможно, не вспомните, но главным ее итогом будет, по всей вероятности,
демократия. Тот же источник предоставит ему умеренный климат с привычными
четырьмя временами года, ограничив ающий распространение пальм вокзальными
ресторанами. Память также подарит вашему городу уличное движение типа
воскресного в Рейкьявике; людей будет мало или не будет вообще; однако нищие
и дети будут бегло говорить на иностранном наречии. Банкноты будут с лицами
ученых Возрождения, монеты - с женскими профилями республики, но цифры еще
будут различимы, и ваша главная проблема - не платы, но чаевых - может, в
конце концов, быть решена. Другими словами, независимо от того, что написано
на вашем билете и остановитесь ли вы в "Савойе" или "Даниэли", в тот момент,
когда вы распахнете ставни, вы увидите одновременно Нотр-Дам, Сент-Джеймс,
Сан-Джорджо и Айя-Софию.
реальность. Прибавьте к этому стремление последней к славе первых (или
притязания первых на обладание, хотя бы в незапамятные времена, статусом
последней). Тогда неудивительно, что
вода: гавань, озеро, лагуна. Еще менее удивительно, что средневековые валы
или зубы его Римской стены должны походить на фон, предназначенный для
каких-то строений из стали, стекла и
управления страховой компании. Они обычно возводятся на месте какого-нибудь
монастыря или гетто, уничтоженных бомбардировкой в ходе последней войны. И
неудивительно, что путешественник чтит
города с поучительной целью: путешественник, по определению, - продукт
иерархического мышления.
легендой и явью, по крайней мере в контексте вашего города, поскольку
настоящее рождает прошлое гораздо более энергично, чем наоборот. Каждый
автомобиль, проезжающий через перекр есток, делает его конный памятник более
устарелым, более древним, преображая великого местного военного или
гражданского гения восемнадцатого столетия в некоего одетого в кожу
Вильгельма Теля или кого-нибудь в том же роде. Всеми четырьмя копытами
твердо стоя на постаменте (что на языке скульптуры означает, что всадник
умер не на поле брани, но на собственной, по-видимому, четвероногой,
кровати), лошадь этого памятника напоминала бы в вашем городе скорее об
ушедшем способе передвижения, нежели о чьей-то особой доблести. Бронзовая
треуголка помечена птичьим ка-ка тем более заслуженно, что история давно
покинула ваш город, оставив сцену более стихийным силам географии и
коммерции. Поэтому ваш город будет являть собой не только помесь
стамбульского базара и универмага Мейси; нет, путешественник в этом городе,
если свернет направо, обязательно натолкнется на шелка, меха и кожу с виа
Кондотти, а если он свернет налево, то окажется на Фотон, чтобы купить
свежего или консервированного фазана (предпочтительно консервированного).
следовательно, я существую". И кому это известно лучше, чем путешественнику?
В сущности, всякая обеспеченная картами поездка в конечном счете есть
экспедиция за покупками: таковой являет ся даже странствие по жизни. В
сущности, как способ уберечь наше подсознание от чуждой реальности, хождение
по магазинам занимает второе место после фотографирования. В сущности,
именно это мы называем выгодной покупкой, а с кредитной карточкой вы можете
весь ваш город - а он, безусловно, должен иметь имя - American Express? Это
узаконит его, как включение в атлас: никто не посмеет оспорить ваше
описание. Напротив, многие будут у тверждать, что они тоже там были год или
два назад. В доказательство они предъявят кипу снимков или, если вы
останетесь отужинать, даже покажут вам слайды. Некоторые из них лично знают
Карла Молдена, щеголеватого старого мэра этого города, уже много лет.
склоненными каштанами. Светофор праздно мигает своим красно-янтарно-зеленым
глазом над пустым перекрестком; выше, рассекаемая ласточками, платина
безоблачного неба. Вкус вашего кофе или белого вина говорит вам, что вы не в
Италии и не в Германии; счет сообщает, что вы и не в Швейцарии. Но все равно
вы на территории Общего Рынка.
архитектуре они с трудом различимы. Через этот город проезжал Шопен, а также
Лист и Паганини. Что до Вагнера, путеводитель сообщает, что он побывал здесь
Дальский Алекс
Конюшевский Владислав
Гюго Виктор
Перумов Ник
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий