Чтение 81–й страницы книги ~Черный обелиск~

- Завтра пойду в баню. - Он ощупывает левый глаз. - Я было хотел заказать
себе мундир штурмовика... их как раз сейчас выпускают в Мюнхене.

- Элегантный двубортный темно-серый костюм выигрышнее. У такого мундира
нет будущего.

- Большое спасибо, - говорит Вацек. - Но, может быть, мне удастся
приобрести и то и другое. Ты не сердись на меня, приятель, что я хотел
зарезать тебя. За это я тебе пришлю завтра большой кусок первоклассной
конской колбасы.

XXIV

- Рогач, - говорит Георг, - подобен съедобному домашнему животному,
например курице или кролику: ешь с удовольствием, только когда его лично не
знаешь. Но если вместе с ним рос, играл, баловал его и лелеял - только
грубый человек может сделать из него жаркое. Поэтому лучше, когда ты с
рогачом не знаком.

Я молча указываю на стол. Там, между образцами камней, лежит толстая
красная конская колбаса - дар Вацека; он сегодня утром занес мне эту
колбасу.

- Ты ешь ее? - спрашивает Георг.

- Разумеется. Во Франции мне приходилось есть конину и похуже. Но ты не
уклоняйся. Вон лежит подарок Вацека. И я стою перед дилеммой.

- Она возникла только из-за твоей любви к драматическим ситуациям.

- Хорошо, - говорю я. - Допускаю. Но как-никак я тебе спас жизнь.
Конерсманша будет шпионить и дальше. Стоит ли игра свеч?

Георг берет из шкафа бразильскую сигару.

- Вацек смотрит на тебя теперь как на собрата, - отвечает он. - Для твоей
совести в этом конфликт?

- Нет. Он, кроме того, еще нацист. Факт, аннулирующий одностороннее
братство. Но хватит об этом.

- Вацек и мой брат, - заявляет Георг, посылая клубы белого дыма в лицо
Святой Катарине из раскрашенного гипса. - Дело в том, что Лиза обманывает не
только его, но и меня.

- Ты это сейчас придумал? - удивленно восклицаю я.

- Ничуть. А откуда же иначе у нее наряды? Вацек в качестве супруга не
задает себе этого вопроса, а я не могу не задавать.

- Ты?

- Лиза сама мне призналась, хотя я ее не спрашивал. Не желает, чтобы
между нами был какой-нибудь обман, так она мне заявила. И она честно этого
хочет, не ради шутки.

- А ты? Ты изменяешь ей со сказочными образами твоей фантазии и с
героинями из твоих великосветских журналов?

- Конечно. Что значит вообще слово "изменять"? Оно обычно употребляется
только теми, кому изменяют. Но с каких пор чувство имеет какое-либо
отношение к морали? Разве я для того дал тебе здесь, среди чувственных
образов преходящего, дополнительное послевоенное воспитание? Измена? Какое
вульгарное название для тончайшей, высшей неудовлетворенности, для поисков
все большего, большего...

- Спасибо! - прерываю я его. - Вон тот коротконогий, но очень крепкий
мужчина с шишкой на лбу, который сейчас входит в ворота, только что
побывавший в бане мясник Вацек. Он подстригся и еще благоухает одеколоном.
Он хочет понравиться своей жене. Разве тебя это не трогает?

- Конечно; но он своей жене никогда не может понравиться.

- Почему же она тогда вышла за него?

- Она стала с тех пор на шесть лет старше. И вышла за него во время
войны, когда очень голодала, а он раздобывал много мяса!

- Почему же она теперь от него не уйдет?

- Он грозится, что тогда уничтожит всю ее семью.

- Она сама тебе все это рассказала?

- Да.

- Боже праведный, - восклицаю я. - И ты веришь?

Георг искусно выпускает кольцо дыма.

- Когда ты, гордый циник, доживешь до моих лет, тебе, надеюсь, уже станет
ясно, что верить не только очень удобно, но что иногда наша вера бывает даже
оправдана.

- Хорошо, - отвечаю я. - Но как же тогда быть с ножом Вацека? И с глазами
Конерсманихи?

- И то и другое очень огорчительно, - говорит Георг. - А Вацек идиот. В
данное время ему живется приятнее, чем когда-либо: Лиза изменяет ему и
поэтому обращается с ним лучше. Подожди, увидишь, как он будет снова орать,
когда она к нему вернется и начнет за это вымещать на нем свою ярость! А
теперь пойдем обедать. Мы можем все обдумать и по пути.

***

Эдуарда чуть удар не хватил, когда он нас увидел. Доллар вскарабкался
почти до биллиона, а у нас все еще имеется запас талонов, и он как будто
неисчерпаем.

- Вы, наверное, печатаете их! - заявляет он. - Вы фальшивомонетчики!
Тайком печатаете!

- Мы хотели бы выпить после обеда бутылку Форстериезуитенгартена, - с
достоинством заявляет Георг.

- Как это - после обеда? - недоверчиво спрашивает Эдуард. - Опять
какие-то штучки?

- Это вино слишком хорошо для тех обедов, какими ты нас кормишь за
последнее время, - заявляю я.

Эдуард вскипает.

- Обедать на прошлогодние талоны, по шесть тысяч гнусных марок за обед,
да еще критику наводить - это уже черт знает что! Следовало бы позвать
полицию!

- Зови! Еще одно слово, и мы будем обедать только здесь, а вино пить в
"Гогенцоллерне"!

Кажется, у Эдуарда сейчас печенка лопнет, но он сдерживает себя из-за
вина.

- Язву желудка... - бормочет он и поспешно удаляется. - Язву желудка я
себе нажил из-за вас! Только молоко могу пить!

Мы садимся и озираемся. Я украдкой ищу глазами Герду, так как совесть у
меня нечиста, но нигде ее не нахожу. Вместо этого замечаю знакомое веселое
усмехающееся лицо - кто-то спешит к нам через зал.

- Ты видишь? - обращаюсь я к Георгу. - Ризенфельд! Опять здесь. "Тот
лишь, кто знал тоску..."

Ризенфельд здоровается с нами.

- Вы явились как раз вовремя, чтобы поблагодарить нас, - обращается к
нему Георг. - Наш молодой идеалист вчера из-за вас дрался на дуэли.
Американская дуэль; нож против кусочка мрамора.

- Что такое? - Ризенфельд садится и требует себе пива. - Каким образом?

- Господин Вацек, муж вашей дамы Лизы, которую вы преследуете букетами и
конфетами, решил, что эти подношения идут от моего товарища, и подстерег его
с длинным ножом.

- Ранены? - отрывисто спрашивает Ризенфельд и разглядывает меня.

- Только подметка, - отвечает Георг. - Вацек легко ранен.

- Вы, наверное, опять врете?

- На этот раз - нет.

Я с восхищением смотрю на Георга. Его дерзость зашла весьма далеко. Но
Ризенфельда сразить не так просто.

- Пусть уезжает! - решает он тоном римского. цезаря.

- Кто? - спрашиваю я. - Вацек?

- Вы!

- Я? А почему не вы? Или вы оба?

- Вацек опять будет драться. Вы - естественная жертва. На нас он не
подумает. Мы уже лысые. Значит, уехать надо вам. Понятно?

- Нет, - отвечаю я.

- Разве вы и без того не собирались покинуть этот город?

- Не из-за Лизы.

- Я ведь сказал, вы и без того собирались, - продолжает Ризенфельд. -
Неужели вам не хотелось бы изведать бурную жизнь большого города?

- В качестве кого? В больших городах даром не кормят.

- В качестве сотрудника газеты в Берлине. Вначале вы немного будете
зарабатывать, но на жизнь в обрез хватит. А там видно будет.

- Вы предлагаете мне?.. - спрашиваю я, задыхаясь.

- Вы же меня несколько раз спрашивали, не знаю ли я чего-нибудь
подходящего для вас! Что ж, у Ризенфельда есть связи. И я могу вам кое-что
обещать. Поэтому и заехал. Первого января тысяча девятьсот двадцать
четвертого года можете приступать. Должность скромная. Зато в Берлине.
Решено?

- Стоп! - заявляет Георг. - Он обязан предупредить об уходе за пять лет.

- Ну так он смоется, не предупредив. Ясно?

- Сколько же он будет получать? - спрашивает Георг.

- Двести марок, - спокойно отвечает Ризенфельд.

- Я сразу почувствовал, что вы мне голову морочите, - сердито заявляю я.
- Вам что, приятно дурачить людей? Двести марок! Разве такая смехотворная
сумма еще существует?

- Она снова будет существовать, - заявляет Ризенфельд.

- Где? - спрашиваю я. - В Новой Зеландии?

- В Германии. Ржаная марка (1). Ничего на этот счет не слышали?

(1) Имеется в виду рентная марка, выпущенная в 1923 году. - Прим. ред.

Мы с Георгом переглядываемся. Слухи об установлении новой валюты