пересекала двор. Он все еще стоял у ворот.
спускаться вниз к реке. После долгой езды и долгого стояния на одном месте
идти было приятно и легко. Голова оставалась ясной и чистой, и, кроме
приближающейся реки, пожалуй, в ней ничего не шумело.
водолаза. Иногда, почему-то по ночам, я вспоминал о своем обещании, и мне
бывало совестно. Но дело в том, что у меня нет ни одного знакомого водолаза.
А договориться с незнакомым водолазом, чтобы он поехал в горы на заработки,
казалось мне делом подозрительным и маловероятным. Вообще, внизу у моря все
это выглядит несколько фантастичным, точно так же, как и наша долинная
жизнь, когда о ней вспоминаешь где-нибудь в горах, на уровне альпийских
лугов.
--------
тентом в верхнем ярусе ресторана "Амра". Кажется, я повторяюсь, слишком
часто упоминая верхний ярус этого ресторана. Но что делать, в нашем городе
так мало осталось уютных мест, где, особенно в летнюю жару, можно спокойно
посидеть под прохладным бризом, слушая шлепающие и глухие звуки, которые
издают ребячьи тела, слетая с вышки для прыжков в воду, слушая их мокрые,
освежающие душу голоса, созерцая яхты, иногда с цветными парусами, набитыми
ветром до плодово-телесной выпуклости и в наклонном полете (якобы мечта
Пизанской башни) состругивающие мягкую гладь залива.
любительских снимках всегда вызывало во мне безотчетное раздражение, которое
почему-то надо было скрывать. Сам-то я таких альбомов не держу и тем более
никогда не имел возможности самому сфотографировать ее. Так что в том или
ином виде ее всегда мне кто-нибудь демонстрировал, и каждый раз надо было
благодарно удивляться ее идиотскому наклону.
Пизанская башня, то в конце концов или рухни, или выпрямись! Иначе какой
воодушевляющий пример устойчивости для всех кривобоких душ и кривобоких
идей!
же сон. Как будто меня привезли в Италию, надежно привязали в таком месте,
где я день и ночь вынужден созерцать Пизанскую башню, приходя в
круглосуточное бешенство от ее бессмысленного наклона и точно зная, что на
мой век ее хватит, при мне она не рухнет.
Луиджи Лонго, однако почему-то и не признающийся в этом, три раза в день
приносит мне тарелку спагетти и кормит меня, заслоняя спиной Пизанскую башню
и одновременно читая лекцию о еврокоммунизме. И мне вроде до того неловко
слушать его, что я еле сдерживаю себя от желания крикнуть:
очень вкусными мне кажутся эти неведомые спагетти. И я вроде каждый раз
уговариваю себя: "Вот съем еще одну ложку и скажу всю правду!"
от очередной ложки, я чувствую дополнительное унижение, которое каким-то
образом не только не портит аппетита, но даже усугубляет его.
макаронины, а уж потом, после последней ложки, какая-то честность или
остатки этой честности мешают мне сказать ему все, что я думаю. Если б я
хоть одной ложкой спагетти пожертвовал, еще можно было бы сказать ему всю
правду, а тут нельзя, стыдно, ничем не смог пожертвовать.
Недавно я узнал от друзей, что какой-то польский инженер разработал и даже
осуществил проект выпрямления Пизанской башни. Конечно, такой проект должен
был сотворить именно поляк. Конечно, в Польше все давно выпрямили, и его
тоска по выпрямлению должна была обратиться на Пизанскую башню.
был знаком, показывающим некий градус отклонения всей земной жизни от
божьего замысла, и теперь мы лишены даже этого призрачного ориентира? Или
так а что, если бедняга Пизанская башня, в сущности, правильно стояла, а это
наша земля со всеми нашими земными делами под ней скособочилась?
Сандро, князь Эмухвари, мой двоюродный брат Кем ал, фотограф Хачик и я.
отвечать, потому что цели могло и не быть. Но на этот раз была.
ныне мирный диспетчер Мухусского аэропорта, находясь в своей машине, мягко
говоря, в нетрезвом состоянии, был задержан автоинспектором.
изменили его точные рефлексы военного летчика и могучая нервная система.
неблагополучии в машине скорее по чрезмерному шуму веселья на заднем
сиденье, чем по каким-то нарушениям.
воздействуя на него своим наполеоновским профилем, тем более что профиль
винных запахов не издает, так вот, в таких случаях он, не глядя, сует ему не
водительские права, а книжку внештатного корреспондента журнала "Советская
милиция".
Дело было ночью, и он в машине был один. А когда он, выпивший, ночью в
машине едет один, к его точным рефлексам бывшего военного летчика незаметно
подключается сдвинутый во времени рефлекс ночного бомбардировщика: ему
кажется, что война еще не кончилась и он летит бомбить Кенигсберг, который
давно уже восстал из своих руин и, незаметно смягчив в советской
транскрипции готическую остроугольность своего названия, превратился в
Калининград.
на десять лет. Но в наше чудесное время его только остановил автоинспектор,
потому что он, согласно своему запоздалому рефлексу, старался выжать из
своих "Жигулей" самолетную скорость.
показать ему книжку внештатного корреспондента журнала "Советская милиция".
Но он, затормозив, уснул за рулем столь безмятежным сном, что его разбудили
только утром в помещении автоинспекции.
нарушитель спал, был составлен образцово-показательный акт, и когда он,
проснувшись, все еще исполненный своего несокрушимого благодушия, попытался
показать свою магическую книжку, у начальника хватило самолюбия не
ретироваться.
издевательски оставили при нем удостоверение внештатного корреспондента
журнала "Советская милиция", в данной комбинации теряющее всякий смысл.
Однако он, будучи человеком крайне ленивым по части ходьбы, с таким
наказанием никак не мог смириться.
князем Эмухвари. Князь Эмухвари в недалеком прошлом работал директором
фотоателье, но к этому времени, как говорят спортсмены, сгруппировался и
открыл свою частную фотоконтору.
своей жизни проведший в Центральной России, где, если и оставались еще
кое-какие аристократы, они не проявляли ни малейшего желания подходить к
военным аэродромам, на которых или возле которых проходила его жизнь.
Впрочем, если б они проявили такое странное желание, кто бы их подпустил
туда?
метрополии, и будучи человеком крайне флегматичным, с некоторым
консерватизмом реакции на жизненные впечатления, решил, что с влиянием
аристократии в стране давно покончено, и не придавал никакого значения
своему знакомству с князем. И тут дядя Сандро, как любимец самой жизни,
указал ему на его чересчур отвлеченное понимание законов истории.
революции один из дальних родственников нашего князя. Видно, хорошо княжил,
потому что и такого родства оказалось достаточно. Дело быстро уладили.
забыть. Конечно, он флегма, но слухи о его флегматичности сильно
преувеличены. Так, сестра моя, например, рассказывает, что, когда он звонит
по телефону, особенно по утрам, она по долгим мыкающим звукам узнает, что на
проводе Кемал. И она якобы говорит ему:
мыслями, а иногда даже поджарить яичницу. Ну с яичницей, я думаю,
преувеличение. А турецкий кофе, конечно, можно приготовить, пока он
собирается с мыслями.
становится неплохим рассказчиком. Мне смутно мерещится, что он заговорит в
этом нашем повествовании, но не скоро, а так, поближе к концу. Так что
наберемся терпения. Вообще, имея дело с Кемалом, прежде всего надо набраться
терпения.
приехал тогда еще стройный, бравый офицер с толстенькой веселой
хохотушкой-женой и бледно-голубым грустным томиком стихов Есенина.