дали необыкновенно вкусную оленину, все это, конечно, были пустяки, ме-
лочи, но Кресченце, впервые увидевшей в городе человека, который что-то
знал о ее родине, эти случайные совпадения показались просто чудом. Она
стояла перед бароном вся красная, взволнованная, жеманно и неуклюже от-
ворачивалась, когда он шутил с ней - подражал тирольскому говору, спра-
шивал, умеет ли она петь, как поют у нее на родине, и тому подобное. На-
конец, развеселившись от собственных дурачеств, он, следуя деревенскому
обычаю, хлопнул ее по жесткому заду и, смеясь, сказал на прощанье: - Ну,
ступай, Кресченца, и вот тебе две кроны за то, что ты из Циллерталя.
сколько-нибудь знаменательным. Но на Кресченцу, на ее притупленные,
словно дремлющие на дне души, чувства пятиминутный разговор с бароном
действовал точно камень, брошенный в болото: лишь постепенно, лениво об-
разовывались круги на поверхности, медленно, очень медленно и тяжело
расходились тени, пока не коснулись края сознания. Впервые после почти
трехлетнего молчания Кресченца разговорилась о себе, да еще с кем? С че-
ловеком, который, живя здесь, в каменном хаосе, знает горы ее родины и
даже однажды отведал зажаренной ею оленины! Она видела в этом чуть ли не
волю провидения. К тому же - развязное хлопанье по заду, которое, сог-
ласно правилам сельской галантности, означает молчаливый призыв и выра-
жение нежных чувств. И хотя дерзкая мысль о том, что этот нарядный, вы-
холенный господин в самом деле имел на нее виды, и не приходила ей на
ум, все же вольность его жеста разбудила в ней какие-то смутные мечта-
ния.
Кресченцы, в недрах ее существа, началось движение, которое мало-помалу,
пласт за пластом, захватило ее всю и, наконец, породило совсем новое,
неизведанное чувство; так бездомный пес, по внезапному наитию, из всех
двуногих созданий, мелькающих вокруг него, выбирает одно и признает его
своим господином; отныне он неотступно бежит за тем, кого над ним поста-
вила судьба, встречает его громким лаем, радостно виляя хвостом, добро-
вольно подчиняется ему и послушно следует по пятам. То же произошло и с
Кресченцей: в ее внутренний мир, ограниченный до этого дня пятью прос-
тейшими понятиями - деньги, рынок, кухонная плита, церковь и сон, - вне-
запно вторглось нечто новое, что властно потребовало своего места, а все
старое отодвинуло в сторону. И как все крестьяне, никогда не расстающие-
ся с добром, однажды попавшим в их жесткие руки, так и Кресченца жадно
ухватилась за пробудившееся в ней чувство и глубоко схоронила его на дне
своего дремлющего сознания. Впрочем, это превращение далеко не сразу
стало явным, да и первые признаки его были весьма обыденными; например,
она чистила платье и обувь барона с каким-то неистовым усердием,
по-прежнему предоставляя платье и обувь баронессы заботам горничной.
Часто заглядывала в коридор и в господские комнаты, а услышав щелканье
замка у входной двери, бежала в прихожую - принять у барона пальто и
трость; с удвоенным старанием стряпала обед и даже с превеликим трудом,
расспрашивая прохожих, добралась до главного рынка, чтобы раздобыть на
жаркое кусок оленины. Кроме того, она стала более тщательно следить за
своей наружностью.
пустило в ее внутреннем мире новое чувство. И потребовалось много недель
на то, чтобы наряду с ним выросло еще одно чувство, вскоре, однако, при-
нявшее вполне определенную форму и окраску. Этим вторым чувством, слу-
жившим как бы дополнением к первому, была сначала безотчетная, неосоз-
нанная, а затем неприкрытая, жгучая ненависть к жене барона, к женщине,
которая имела право жить в его доме, спать с ним, разговаривать и все же
не платила за это такой благоговейной преданностью, какую питала к нему
сама Кресченца. Потому ли, что она невольно стала приглядываться к своим
хозяевам и оказалась свидетельницей семейной сцены, во время которой ее
кумир подвергся самым унизительным обидам со стороны своей супруги, по-
тому ли, что высокомерно-холодное обращение с прислугой чопорной севе-
рянки было вдвойне несносно Кресченце по сравнению с шутливой фамильяр-
ностью барона, - так или иначе, но ничего не подозревавшая хозяйка пос-
тоянно натыкалась на упрямое противодействие своей кухарки, на ее плохо
скрытую враждебность. Это проявлялось в тысяче мелочей; так, например,
баронессе приходилось по меньшей мер дважды звонить, прежде чем Кресчен-
ца с нарочитой медлительностью и явной неохотой выходила на зов, причем
ее воинственно приподнятые плечи недвусмысленно выражали готовность к
решительному отпору. Распоряжения хозяйки она выслушивала в угрюмом мол-
чании, так что баронесса никогда не знала, поняла ли ее Кресченца; если
же она, для верности, обращалась к Кресченце с вопросом, та в ответ
только сердито кивала головой или презрительно бросала: "Да уж слышала!"
Или во время сборов в театр, когда баронесса в лихорадочной спешке за-
канчивала туалет, вдруг оказывалось, что пропал совершенно необходимый
ключ, а через полчаса его неожиданно находили в каком-нибудь углу. Если
баронессе просили что-нибудь передать или звонили по телефону, Кресченца
никогда об этом не сообщала; на упреки хозяйки она, не выражая ни малей-
шего сожаления, отвечала с досадой: "А я забыла!" В глаза хозяйке Крес-
ченца не смотрела - быть может, боялась выдать свою ненависть.
лись все более тягостные сцены; очень вероятно, что непонятное озлобле-
ние Кресченцы отчасти было причиной раздражительности баронессы, усили-
вавшейся день ото дня. Слишком долгое девичество, расшатавшее ее нервы,
холодность к ней барона и вызывающе враждебное поведение прислуги - все
это привело к тому, что изнервничавшаяся женщина потеряла всякую власть
над собой. Тщетно пичкали ее бромом и вероналом; искусственно сдерживае-
мое возбуждение с удвоенной силой прорывалось во время стычек, и дело
кончалось истерическим припадком или обмороком, причем никто не проявлял
ни малейшего участия и даже не пытался показать, будто искренне хочет ей
помочь. Когда же врач, к которому все-таки обратились за советом, поре-
комендовал двухмесячное пребывание в санатории, обычно весьма невнима-
тельный супруг столь рьяно одобрил это предложение, что баронесса, чуя
недоброе, сперва наотрез отказалась ехать. Однако в конце концов она да-
ла согласие; решено было, что горничная будет сопровождать свою хозяйку
в санаторий, а Кресченца останется одна на всю большую квартиру обслужи-
вать барона.
там, подействовала на неповоротливый ум Кресченцы как сильно возбуждаю-
щее средство. Словно все жизненные соки этой женщины были заключены в
волшебный сосуд и теперь, когда его сильно встряхнули, со дна его, из
самых недр ее существа поднялась скопившаяся затаенная страстность и со-
вершенно преобразила ее. Казалось, ледяной покров, сковывавший Кресчен-
цу, внезапно растаял; от прежней неуклюжей медлительности не осталось и
следа; движения, походка стали легкими, гибкими. Наэлектризованная ра-
достной вестью, она носилась по комнатам, бегала вверх и вниз по лестни-
це; не дожидаясь распоряжений, помогала готовиться к отъезду, собствен-
норучно уложила все чемоданы и сама отнесла их в карету. А вечером, ког-
да барон вернулся с вокзала и, отдавая подбежавшей Кресченце трость и
пальто, со вздохом облегчения сказал: "Благополучно выпроводил!" - прои-
зошло нечто небывалое: вокруг плотно сжатого рта Кресченцы, никогда до-
селе не смеявшейся, началось какое-то странное подергивание, губы скри-
вились, растянулись - и вдруг на ее лице появилась такая беззастенчивая,
радостная ухмылка, что барона покоробило, и он молча, стыдясь своей неу-
местной откровенности, ушел к себе в комнату.
оба они, господин и служанка, с полным единодушием наслаждались упои-
тельным ощущением неограниченной свободы. Отъезд баронессы разогнал на-
висшие над всем домом грозовые тучи; счастливый супруг, избавленный от
тяжелой обязанности давать отчет в своих поступках, в первый же вечер
пришел домой очень поздно, и молчаливая услужливость Кресченцы явилась
благодатным отдыхом после слишком многоречивого приема, который обычно
оказывала ему жена. Кресченца в свою Очередь с неистовым рвением хлопо-
тала по хозяйству: вставала на рассвете, до блеска начищала дверные и
оконные ручки, как одержимая, скребла и мыла, изобретала необыкновенно
лакомые блюда, и уже в первый день, за обедом, барон с удивлением уви-
дел, что для него одного выложено самое массивное столовое серебро, ко-
торое вынималось из буфета только в особенно торжественных случаях. Во-
обще говоря, барон не отличался внимательным отношением к окружающим, но
и он не мог не заметить заботливой, почти чуткой предупредительности
этого странного создания; и так как по натуре он был человек добродуш-
ный, то и не скупился на похвалы. Он с видимым удовольствием отдавал
должное ее искусной стряпне, время от времени обращался к ней с привет-
ливым словом, а когда однажды утром, в день именин барона, на столе поя-
вился торт с его инициалами и обсахаренным гербом, он весело засмеялся и
сказал: - Да ты меня совсем избалуешь, Ченци! А что же со мной будет,
если, упаси бог, прикатит моя жена?
волю. Но затем, угадав по многим признакам, что Кресченца его не выдаст,
он завел в своем доме прежние холостяцкие порядки. На четвертый день
своего соломенного вдовства он позвал к себе Кресченцу и без долгих
объяснений невозмутимым тоном распорядился, чтобы она вечером подала хо-
лодный ужин, поставила два прибора, а сама ложилась спать, - остальное
он все сделает без нее. Кресченца выслушала его молча, не моргнув гла-
зом; ничто не указывало на то, что она поняла истинный смысл его слов.
Но очень скоро барон убедился, что Кресченца отлично знала, что имел в
виду ее хозяин, ибо, когда он поздно вечером вернулся из театра в об-
ществе молоденькой ученицы оперной студии, не только стол был изысканно
сервирован и украшен цветами, но и в спальне обе кровати оказались при-
готовленными на ночь, и юную посетительницу ждали домашние туфли и шел-
ковый халат баронессы. Вырвавшийся на свободу супруг невольно расхохо-
тался, увидев столь ревностное усердие своей кухарки; всякое стеснение
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Орлов Алекс
Смоленский Вадим
Акунин Борис