возвышения, и спокойное лицо его светится физически ощутимым, почти
отеческим благодушием.
доселе с огромным интересом наблюдавший трансляцию, отшатывается, - то
вот вам и случай поговорить наедине. Для нас обоих не так уж важно, что
связь будет односторонней. Вам, в сущности, нечего сказать.
премьер-министр кабинета Его Величества. Они сейчас и впрямь все равно
что наедине. Некому их подслушивать. Весь Дархай высыпал сейчас на
улицы, и никто не сидит у стереовизоров. Из проходных остановившихся
заводов, не завершив смену, выбегают рабочие вперемешку с сотрудниками
дирекции и вливаются в ликующие толпы; дети сигают в окошки классов, а
преподаватели... да что там!.. некому их подслушивать...
совершенно правильно выбирает необходимую из многочисленных фамилий дона
Мигеля маршал Тан. - И мне, к великому сожалению, нечем обнадежить вас.
Дархай еще не стоит на ногах. Нам необходимы еще пятнадцать спокойных
лет. Минимум десять. В крайнем случае пять. Но не меньше. Именно поэтому
мы не собираемся в ближайшем будущем строить космолеты. Можем. Но не
будем. Необходимо залечить раны...
Продовольствие. Техника. Медикаменты. Безвозмездно. При одном условии:
доставка ваша.
попытку подсластить пилюлю.
забыли, чем обязаны лично вам. Продержитесь, прошу вас. Пятнадцать лет.
Может быть, даже меньше. Наша программа космостроения уже разработана.
Когда-нибудь, скоро, мы придем... и цивилизуем вас...
исправить дело шуткой:
касается конкретного пункта вашего обращения...
Хоть немного. Хоть самую малость. Стоит этому бесстрастному старику
сказать "да", и цивилизация уцелеет без дархайской помощи. Ну же, ну!
Скажи "да", старик! Кто посылал тебе караваны, когда тебя гоняли по
джунглям? Кто вырастил твою армию?.. Я немногого прошу: хотя бы
несколько граммов, чтобы не умерли двигатели последних космолетов...
появляется совершенно искреннее, абсолютно не ложное недоумение:
в общем, никому на Дархае не известно, что такое боэций. Вы ничего не
напутали, Президент дель Сантакрус?..
напрасно. Губы его шевелятся, но дон Мигель ничего не слышит. Он
обмякает в кресле, и адъютантик, шестым чувством заподозрив неладное,
мечется по кабинету, не соображая - то ли звать врача, то ли искать
аптечку. "Заботливый мальчик, - успевает подумать дон Мигель, с ужасом
ощущая, что тело становится чужим и непослушным. - Руки! Мои руки!.. О
Господи, помилуй, только не это! Не хочу опять этого, Господи! Не
хочу!.. Спаси, Боже великий, милостивый!.."
исступленной искренностью человеческой мольбы. Господин пожизненный
Президент Демократического Гедеона тихо закрывает глаза и медленно
засыпает; ему уже не страшен паралич... ему хорошо... тихо...
спокойно... и дон Мигель никогда уже не узнает - хотя, возможно, это и к
лучшему - о том, что именно сейчас, именно в этот миг в своей спартански
обставленной резиденции, в собственной постели, неизмеримо далеко
отсюда, корчась в жестоком приступе астмы, пытаясь выдавить из
посиневших губ хотя бы подобие крика, трудно, мучительно трудно, гораздо
горше, чем Президент, умирает Председатель Совета Единого Ормузда,
дорогой коллега Хаджибулла...
ГЛАВА 9
"И ЧТО ЖЕ НАМ ДЕЛАТЬ ТЕПЕРЬ?.."
Корабль. Орбита. Демоны
12 октября 2233 года по Галактическому исчислению
второго помощника и с огромным интересом смотрел на него до тех пор,
пока мальчишка не затоптался на месте, ища, куда бы деть ставшие
внезапной обузой руки.
из лучших. Умеет сколько-то соображать. Интересуется старой эстрадой,
даже исполняет под банджо кое-что из репертуара незабвенной Ози. И все
равно - кретин. Да еще и позволяющий себе забывчивость насчет того, в
каких случаях лейтенанты имеют право обращаться к полковникам. И как
конкретно это следует делать.
эполетам как к печальному капризу судьбы. С юности его увлекало
прекрасное, и состояние семьи вполне позволяло удовлетворять эту
страсть. Тем более что отцу, человеку хоть и современно мыслившему, а
все-таки изрядному традиционалисту, представлялось престижным иметь
сына-искусствоведа, коль скоро уж мальчик твердо решил идти против
семейных канонов. Правда, отец показал характер: он изолировал Джанкарло
от детей, заявив, что картинки картинками, а семейное дело нуждается в
продолжателе. Мать, как всегда, поддержала отца, стерва жена купилась на
отступное, а Джанкарло в те дни было, в сущности, все равно; значительно
больше его интересовали вернисажи, где он порой и сам выставлялся,
мечтая о карьере художника. И самое забавное, что у него, это признавали
все, были неплохие задатки...
Катастрофы, скончался отец, и ни о каких похоронах, разумеется, не могло
идти и речи. Никому, кроме Бога, неведомо, что творилось в те дни на
Земле, да и пожелай он попасть туда, это все равно было бы
неосуществимо. Семейное дело перестало существовать. Сбережения
необъяснимым образом исчезли. Почти исчезли, скажем так. И в довершение
всего без вести пропал космолет, увозивший с Земли (отец был дальновиден
и прозорлив; у него, что называется, имелось чутье) мать и обоих детей.
отцовские. А после все покатилось по накатанной колее, и однажды настал
миг, когда едва оперившийся капитан политического надзора эль-Шарафи
понял, что новая стезя ему даже по нраву. И все же вынужденная жизнь не
могла стать смыслом бытия. Красивая мысль! Нельзя исключать, что именно
образность мышления и помогла молодому интеллектуалу сделать карьеру в
аппарате язвительного, порой старчески капризного, но тонко
разбирающегося в кадровых вопросах господина пожизненного Президента
Демократического Гедеона...
полковник?..
россыпь стандартных карточек. Он чувствует в себе трепет близкий к
оргазму. Подумать только! Три четверти музейных фондов Земли вверены его
попечению...
там - почти семьсот наименований только по разделу мраморной скульптуры.
А ведь есть еще и терракота, и бронза, и стекло, и не следует забывать о
майолике; есть живопись, и какая!..
относительно немного. Реставраторам придется потрудиться, и они
потрудятся на совесть, в этом порукою слово полковника эль-Шарафи!
"Джоконду" же он не отдаст никому; он сам возвратит ее к жизни, шов за
швом, штришок за штришком...
Леонардо, и сердце его холодеет от ненависти. В тот момент он готов был
убить, и он бы убил наверняка, но чудовищное усилие воли позволило
сдержаться, и взбешенный полковник ограничился пощечиной. Впрочем,
негодяй откинулся сам по себе - лег и сдох, как собака; и в этом была
величайшая из возможных справедливостей.
религий. И практически все исковерканы так, что о реставрации можно
только мечтать...
отдельную стопку десятка полтора карточек, заполненных бисерным почерком
и густо перечеркнутых красным фломастером. Этих уже не спасти. Никак.
Даже если лично заняться этим, вкладывая максимум тщания, умения и
любви.