Чтение 82–й страницы книги ~Двадцать тысяч лье под водой~

останусь! Тут я задохнусь.

Ясно, что канадец дошел до предела своего терпения. Его богатырская
натура не могла приноровиться к такому долгому лишению свободы. Он
изменялся в лице день ото дня. С каждым днем он становился все мрачнее. Я
чувствовал, как он страдал, потому что тоска по родине захватывала и меня.
Уже семь месяцев мы ничего не знали о земле. Вдобавок и отчужденность
капитана Немо, и перемена его настроения, в особенности после сражения со
спрутами, и его безмолвие - все это мне показало вещи в другом виде.
Восторженность первых дней пропала. Надо было быть таким фламандцем, как
Консель, чтобы мириться с подобным положением в среде, предназначенной для
китообразных и других обитателей морских глубин.

Поистине, если бы этот юноша имел не легкие, а жабры, из него
получилась бы вполне благовоспитанная рыба.

- Ну, так как же, господин профессор? - спросил Нед Ленд, не получив от
меня ответа.

- Итак, Нед, вы хотите, чтобы я спросил у капитана Немо, каковы его
намерения относительно нас?

- Да.

- И несмотря на то, что он уже дал их понять?

- Да, я хочу установить это в последний раз. Если желаете, можете
говорить только обо мне, от моего имени.

- Но я встречаюсь с ним редко. Меня он даже избегает.

- Это еще причина, чтобы пойти к нему.

- Я поговорю с ним, Нед.

- Когда? - настойчиво спросил канадец.

- Когда встречу.

- Господин Аронакс, вы, что же, хотите, чтобы я сам пошел к нему?

- Нет, предоставьте это мне. Завтра...

- Сегодня, - сказал Нед Ленд.

- Хорошо. Я повидаюсь с ним сегодня, - ответил я канадцу, чувствуя, что
если вступится он в это дело сам, то все испортит.

Я остался один. Раз вопрос был поставлен, я решил покончить с ним
немедленно. Я предпочитаю решенное дело делу, еще ждущему решения.

Я вернулся к себе в комнату. Оттуда я услыхал шаги в комнате капитана
Немо. Нельзя было упускать случая с ним встретиться. Я постучал к нему в
дверь. Ответа не было. Я снова постучал и повернул дверную ручку. Дверь
отворилась. Я вошел. В комнате находился один капитан Немо. Склонившись
над столом, он не слыхал, как я вошел. Решившись не уходить, пока не
переговорю с ним, я подошел к столу. Он резко вскинул голову, нахмурил
брови и сказал достаточно суровым тоном:

- Это вы! Что вам угодно?

- Поговорить с вами, капитан.

- Но я занят, у меня работа. Я предоставил вам полную свободу быть
одному, неужели я не могу пользоваться тем же?

Прием казался мало ободряющим. Но я решил выслушать все, чтобы сказать
все.

- Капитан, - холодно заговорил я, - я должен договорить с вами о таком
деле, которое нельзя было отложить.

- Какое? - спросил он иронически. - Вы сделали открытие, неудавшееся
мне? Море раскрыло перед вами новые тайны?

Мы были далеки от согласия. Но прежде чем я успел ответить, капитан
Немо показал мне на раскрытую перед ним рукопись и внушительно сказал:

- Вот, господин Аронакс, рукопись, переведенная на несколько языков.
Она содержит краткую сводку моих работ по изучению моря, и, коли это будет
угодно богу, она не погибнет вместе со мной. Эта рукопись с добавлением
истории моей жизни будет заключена в нетонущий аппарат. Тот, кто останется
в живых последним на "Наутилусе", бросит аппарат в море, и он поплывет по
воле волн.

Имя этого человека! Его автобиография! Значит, когда-нибудь его тайна
разъяснится? Но в данную минуту его сообщение являлось для меня только
средством, чтобы подойти к интересующему меня делу.

- Капитан, - ответил я, - я не могу одобрить самой идеи ваших действий.
Недопустимо, чтобы плоды ваших научных изысканий могли погибнуть. Но
избранное вами средство мне кажется слишком примитивным. Кто знает, куда
загонят ветры этот аппарат, в какие руки попадет он? Разве не могли
придумать что-нибудь вернее? Разве вы сами или кто-нибудь из ваших?..

- Нет, - резко прервал меня капитан.

- Но тогда я, да и мои товарищи готовы взять вашу рукопись на хранение,
и если вы вернете нам свободу...

- Свободу? - спросил капитан Немо, встав с места.

- Да, как раз по этому вопросу я и хотел поговорить с вами. Уже семь
месяцев, как мы находимся на вашем корабле, и вот сегодня я спрашиваю вас,
от имени моих товарищей и собственного, намерены ли вы удержать нас
навсегда?

- Господин Аронакс, - сказал капитан Немо, - сегодня я вам отвечу то
же, что ответил семь месяцев тому назад: "Кто вошел в "Наутилус", тот из
него не выйдет".

- Значит, вы обращаете нас в рабство?

- Называйте это, как хотите.

- Но раб повсюду сохраняет за собой право возвратить себе свободу! И
ради этой цели для него все средства хороши!

- А кто же отрицает за вами это право? Разве когда-нибудь мне приходила
мысль связывать вас клятвой?

И, скрестив руки на груди, капитан смотрел на меня.

- Капитан, - обратился я к нему, - ни у вас, ни у меня нет охоты
возвращаться к этому вопросу. Но уж раз мы его затронули, давайте доведем
его до конца. Повторяю вам, что дело идет не только обо мне. Для меня
научная работа - это моральная поддержка, одухотворение, могущественное
отвлечение и страсть, способные заставить меня забыть все. Так же, как вы,
я могу жить никем не знаемый, в тени, с хрупкой надеждой передать
потомству результат своих исследований посредством гипотетического
аппарата, доверенного случайной воле ветров и волн. Одним словом, лишь я
способен и любоваться вами и без неудовольствия следовать за вами, играя
роль, в некоторых отношениях для меня понятную; но в вашей жизни есть и
другая сторона, а она мне представляется в окружении сложных обстоятельств
и тайн, к которым непричастны мы, я и мои товарищи. И даже в таких
случаях, когда бы наше сердце и болело за вас, тронутое вашими скорбями
или взволнованное проявлениями вашего талантливого ума и мужества, нам
все-таки пришлось бы затаивать в себе малейшее свидетельство той симпатии,
какая возникает в нас при виде чего-нибудь красивого и доброго, независимо
от того, исходит ли оно от друга или от врага. И вот это сознание нашей
полной непричастности всему, что вас касается, делает наше положение
неприемлемым, невозможным, даже для меня, а уж в особенности для такого
человека, как Нед Ленд. Каждый человек, только потому, что он человек,
достоин того, чтобы о нем подумать. Задавались ли вы вопросом, на что
способна любовь к свободе и ненависть к рабству, какие планы мести могут
они внушить таким натурам, как наш канадец, что может он замыслить и
попытаться сделать?..

Я умолк. Капитан Немо встал с места.

- До того, что может замыслить и пытаться сделать Нед Ленд, мне нет
дела! Не я искал его! Не для своего удовольствия я держу его на корабле.
Что касается до вас, господин Аронакс, то вы принадлежите к числу тех
людей, которые способны понимать все, даже и молчание. Больше отвечать мне
нечего. Пусть первый разговор ваш на эту тему будет и последним, так как
второй раз я вам могу и не ответить.

Я вышел. С этого дня наше положение стало очень напряженным. Я доложил
о разговоре моим товарищам.

- Теперь по крайности мы знаем, - сказал Нед, - что ждать нам от этого
человека нечего. "Наутилус" подходит к Лонг-Айленду. Какая бы погода ни
была, мы убежим.

Однако небо становилось все грознее. Появились предвестники урагана.
Воздух принимал молочно-белый оттенок. Перистые облака на горизонте
сменялись кучевыми. Ниже их быстро бежали темные тучи. Море начинало
вздыматься большими длинными валами. Исчезли птицы, кроме буревестников.
Барометр заметно падал, указывая сильное скопление водяных паров в
воздухе. Смесь в штормовом приборе разлагалась под действием
электричества, насыщенного в атмосфере. Близилась борьба стихий.

Буря разразилась 18 мая, как раз в то время, когда "Наутилус"
поровнялся с Лонг-Айлендом, в нескольких милях от морских каналов
Нью-Йорка. Я имею возможность описать эту борьбу стихий благодаря тому,
что капитану Немо, по какому-то необъяснимому капризу, захотелось
померяться с бурей на поверхности моря.

Дул юго-западный ветер, сначала очень свежий, то есть со скоростью
пятнадцати метров в секунду, затем к трем часам дня скорость его достигла
двадцати пяти метров в секунду. Словом, начинался шторм.

Непоколебимо выдерживая порывы бушующего ветра, капитан Немо стоял на
палубе. Он привязал себя в поясе к палубе, чтобы его не смыли чудовищные
волны. Взобравшись на палубу и привязав себя, я любовался то бурей, то
этим, ни с кем не сравнимым человеком, который принял бой с неистовой
стихией.

Большие клочья облаков неслись над самым морем, мешаясь с его бушующими
волнами; я уже не видел тех мелких промежуточных валов, какие образуются в
провалах между высокими валами, ничего, кроме длинных черных волн, таких
компактных, что даже их гребни не дробились. Высота их все прибывала. Они
сталкивались друг с другом. "Наутилус" то ложился на бок, то вставал
дыбом, то жутко кувыркался в килевой качке.

К пяти часам разразился ливень, но он не успокоил ни силы ветра, ни
бушеванья моря. Ураган несся со скоростью сорока пяти метров в секунду,
или сорока лье в час. Достигая такой силы, он рушит дома, уносит в вихре
кровельные черепицы, рвет железные решетки и сдвигает с места