Чтение 82–й страницы книги ~Властелин~

На всякий случай человек послал мысленный привет и свою любовь всем,
кто был дорог ему и оставался в хорошем, звездном мироздании. Вздохнул и
решительно двинулся вперед, чтобы утонуть во мраке.

Именно в это время пребывания в нерешительности он и был замечен
глядевшими на Черное Пространство людьми Заставы.

Для того, чтобы войти во мрак, достаточно было лишь пожелать этого;
таков способ передвижения людей Космической стадии.

Человек пожелал; и мрак мягко обнял его со всех сторон. Когда через
минуту человек обернулся, за спиной уже не было звезд. Нигде не было
ничего, кроме тьмы.

Во всяком случае, так ему показалось вначале.

Мгла, однако, не была тяжелой. Не налипала, не давила, не душила.
Наоборот, передвигаться в ней было легко. Хотя не возникало уверенности в
том, что ты действительно передвигаешься: во мраке не существовало никаких
ориентиров, по которым можно было бы судить о скорости и направлении
движения.

Ощущение было как раз обратным: что сам ты неподвижен, зато окутывающая
тебя мгла безостановочно проносится мимо, мчится без звука, без ветерка...

Понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому впечатлению и признать,
что оно, наверное, является нормальным; потому что ничего не происходило -
только мчалась куда-то мгла.

И только когда возникла уже какая-то привычка к этому состоянию,
монолитная мгла понемногу стала - не то, чтобы исчезать, нет, она
оставалась столь же непроницаемой, и все же начала как-то расслаиваться.
Вернее, во мраке стали выделяться какие-то различимые структуры. Они были
так же беспросветны и как будто ничем не отграничивались от окружающего
мрака; и тем не менее, откуда-то появилась полная уверенность в том, что
они действительно существуют.

По-прежнему управляя своими чувствами, человек продолжал углубляться в
пространство мрака. Во всяком случае, так ему казалось.

Мрак вместе с включенными в него структурами продолжал нестись мимо,
неощутимо обтекая человека.

Потом дала трещину тишина.

Собственно, нельзя было назвать звуками то, что возникло в глухом
молчании. Наверное, человек в Планетарной стадии существования ничего не
услышал бы даже при полном напряжении слуха. Нет, ни звуки то были -
скорее, если можно так сказать, изображения звуков в сознании, проекция
звуков на экране человеческого воображения.

Но, так или иначе, в них что-то было; звуки или нет, но они несли в
себе какую-то информацию.

Человек не сомневался в том, что их можно понять. Потому что различные
языки и наречия - неотъемлемое свойство Планетарного человека, но уже в
Космической стадии бытия потребность в них исчезает, поскольку на самом
деле в мироздании существует единый язык, как существует и единая истина.

Итак, понять можно было, если и не сразу, то притерпевшись к этим
неожиданным впечатлениям. Труднее было разделить воспринимаемое на
отдельные слова - как трудно перевести на язык слов музыку. Однако
человек, углубившийся во мрак, еще не привык обходиться без слов, и такой
перевод для самого себя представлялся ему необходимым.

Наверное, прошло какое-то время, пока то, что он воспринимал, не стало
раскладываться на отдельные части речи. Впрочем, за это трудно ручаться:
со временем здесь было как-то не так. Логически рассуждая, оно должно было
существовать и тут: вряд ли движение возможно без времени, не так ли?
Однако порою нам кажется совершенно реальным то, чего быть, казалось бы,
вообще не может; и наоборот, то, что несомненно существует, представляется
нам невероятным. По-видимому, время здесь если и было, то какое-то не
такое, не привычное по планетарному бытию.

Было ли время, или нет, но что-то неслышно звучало.

Хотя сначала появилось впечатление об источнике. Сигналы - назовем это
так - поступали от тех самых структур, что проносились мимо человека,
вкрапленные в массу мрака. Потом у человека сформировалось понятие
интонации. То есть, она почувствовала, что ее о чем-то спрашивают.

Мы сказали - она?

Нет, это не оговорка. Потому что человеком, проникшим во мрак, была
женщина.

Нам случалось встречать людей, сомневающихся, что разделение на мужчин
и женщин продолжается и за пределами Планетарной стадии. Но это всего лишь
заблуждение. Ибо корни этого разделения, которое многие полагают лишь узко
функциональным, на самом деле столь же изначальны, как и существование
материи в форме вещества и энергии и как существование материи вообще - и
всеобъемлющего духа.

Однако мы здесь не собираемся доказывать столь очевидной истины,
поскольку наша задача - лишь описывать факты.

Итак, это была женщина. И если бы ее мог увидеть капитан Ульдемир - он,
без малейшего колебания, назвал бы ее одним из имен, под которыми она
выступала в его жизни. Можно с уверенностью сказать, что прозвучало бы
последнее из тех имен, что она принимала, а именно, то, под которым знали
ее на планете, где завершилась первая стадия ее бытия.

А сейчас она находилась в глубине мрака и уже начала понимать, что
темноту эту пронизывали вопросы, обращенные к ней. Впрочем, вопросы ли? На
самом деле то был один и тот же вопрос - только конкретное содержание его
менялось.

"Ты помнишь?.." - спрашивал кто-то беззвучно.

И тут же она увидела перед собой - реально, рельефно, многоцветно - то,
что должна была помнить, - и помнила, конечно. Они ехали вдвоем на машине,
шоссе бежало сквозь лес; обогнали запряженную лошадью телегу, ездок сидел
к ним спиной, свесив ноги. Но не он был интересен, а совсем еще маленький
жеребенок, легко бежавший рядом - шоколадного цвета, блестящий, красивый.
"Коник! - закричала тогда она. - Ой, коник!" Она никогда раньше не видела
жеребят - на Ферме их, естественно, не было; Ульдемир засмеялся, телега
свернула с магистрали направо - и все скрылось. Конечно, она помнила.

"А помнишь?.."

На этот раз то была их дача, июльский вечер, горячий, сухой,
расслабляющий. Она сидела на крыльце, обнимая дочку - совсем еще
маленькую, уже засыпающую. Закат отражался от сосновых стволов тяжелым
золотым светом. Ульдемир был рядом, в двух шагах, и смотрел на них обеих
так, словно кроме них в мире ничего не существовало и не должно было
существовать. И она вдруг испытала странное ощущение достаточности всего,
что в тот миг было; ощущение счастья.

"А вот это помнишь?.."

Эла спохватилась: она больше не двигалась во мраке, невольно
остановилась, как бы боясь движением прогнать возникающие картины ее
планетарной жизни - быть может, навсегда спугнуть. Как и в тот вечер на
крыльце, сейчас пропало желание двигаться, казалось, так и нужно проводить
все необъятное время, которое еще было впереди: в неподвижном просмотре
той жизни, в которой - пусть не всегда, конечно, но все же бывало так
неповторимо хорошо.

Неподвижность.

Вот оно что! - поняла она. - Пространство стремится остановить ее,
сковать. Сделать безопасной. Может быть, оно ничего плохого не имело в
виду, это пространство, называемое почему-то мертвым. Может быть, оно для
того и существовало - чтобы останавливать, успокаивать, усыплять.

Но разве для этого она оказалась здесь?

Пришлось сделать усилие, неимоверное усилие, чтобы отказаться от
очередного воспоминания. Нет, не насовсем отказаться; когда все неурядицы
закончатся, она, быть может, вернется сюда, чтобы вспоминать, вспоминать
без конца. Если, конечно, это пространство к тому времени еще сохранится.
Но не сейчас. Она пожелала покинуть мрак. И вскоре впереди забрезжили
звезды.

Привычный мир показался ей теплым, хотя приборы сказали бы, что это
далеко не так.

Наверное, сейчас следовало вернуться на Ферму и рассказать Мастеру обо
всем, что она видела, пережила и передумала.

Однако в этой Вселенной время уходило безвозвратно. И женщину испугала
мысль, что, пока она будет разговаривать с Мастером и Фермером, в звездном
скоплении, на восемнадцати обитаемых планетах и в пространстве,
разделяющем их, множество людей, успевших использовать лишь малую часть
времени, которым они были наделены, погибнут - чтобы оставшаяся часть их
времени была использована для расширения мрака и приближения конца.

Она понимала, что является всего лишь эмиссаром и не обладает и малой
долей того могущества, какое было необходимо, чтобы помешать уже назревшим
там событиям совершиться.

Рассудок говорил так. Однако она была раньше и оставалась теперь
ненужной. То есть существом, в решениях которого чувства играли не
меньшую, а порой и куда большую роль.

И женщина решила, что в первую очередь ей нужно отправиться туда, где
можно было бы вмешаться в происходящее, а не туда, где за ним можно будет
лишь наблюдать со стороны.

Возможно, были у нее и другие причины, касавшиеся только ее самой.

Человек в Космической стадии сохраняет и память, и чувства. В
дальнейшем они уже не играют в его существовании такой роли, хотя никогда
не исчезают бесследно. Просто впоследствии меняется отношение к ним.

Но до этой стадии ей было еще очень далеко.

Человеку Космической стадии, ей не были нужны для передвижения
специальные каналы, как не нужны дороги, чтобы пересечь поросшую пахучими
травами и яркими цветами поляну.

Она без труда определила направление (такое умение пришло к ней само
собой) и наметила точку, из которой можно было бы хорошо видеть Ассарт -
прежде, чем высадиться на него.

Чтобы добраться туда, ей достаточно было лишь пожелать.