Чтение 82–й страницы книги ~Патруль времени~

Когда они путешествовали с Тарасмундом, то поплыли прямиком в
Константинополь. А сейчас он начал с того, что привел караван к визиготам,
где тойринги задержались на несколько месяцев. Они засвидетельствовали
свое почтение язычнику Атанарику, но чаще их видели при дворе христианина
Фритигерна. Последний был, как уже говорилось, не только моложе своего
соперника, но и превосходил его по числу подданных; Атанарик же, как и в
былые года, ревностно искоренял христианство в своих землях.

Получив наконец разрешение пересечь границы Империи и переправившись
через Дунай, Скиталец направился в Моэзию, где свел Алавина с готскими
приверженцами Ульфилы. Потом они все-таки, но ненадолго, заглянули в
Константинополь. Попутно Скиталец растолковал юноше обычаи и нравы римлян.
Поздней осенью они возвратились ко двору Фритигерна, там и перезимовали.
Визигот хотел окрестить их, и Алавин чуть было не поддался на его уговоры,
находясь под впечатлением величественных соборов и прочих чудес, какие ему
довелось узреть на берегах Золотого Рога, но в конечном счете отказался
под тем предлогом, что не желает ссоры с братьями. Фритигерн не обиделся
на его отказ и сказал лишь: "Наступит день, когда для тебя все
переменится".

По весне, дождавшись, пока высохнет грязь на дорогах, Скиталец привел
караван обратно в Хеорот - и исчез.

Тем летом Хатавульф женился на Анслауг, дочери вождя тайфалов.
Эрманарих тщетно старался расстроить их брак.

А вскоре Рандвар попросил Хатавульфа о разговоре наедине. Они
оседлали коней и поскакали туда, где бродил по пастбищам скот. День
выдался ветреный, и по рыжевато-коричневой луговой траве будто пробегали
волны. По небу проносились снежно-белые облака, отбрасывая мимолетные тени
на землю внизу. Из-под конских копыт взлетали птицы, высоко в поднебесье
кружил, высматривая добычу, ястреб. Прохладный ветер нес на своих крыльях
запах прогретой солнцем почвы.

- Сдается мне, я знаю, чего ты хочешь, - прервал молчание Хатавульф.

Рандвар провел пятерней по копне рыжих волос.

- Сванхильд в жены, - пробормотал он.

- Хм... Она вроде бы всегда рада тебе.

- Мы с ней... - Рандвар запнулся. - Ты не прогадаешь. Я богат, а у
гройтунгов меня ожидают поля и пашни.

Хатавульф нахмурился.

- Гройтунги далеко, а тут мы все вместе.

- Многие люди пойдут за мной. Ты потеряешь товарища, но приобретешь
союзника.

Хатавульф продолжал размышлять. Тогда Рандвар воскликнул:

- Не обессудь, но ты не волен разлучить наши сердца. Так что лучше
будь заодно с Вирд.

- До чего же ты опрометчив, - проговорил вождь не без приязни, к
которой, впрочем, примешивался укор. - Эта вера в то, что для крепкого
супружества достаточно одних только чувств мужчины и женщины, выдает твое
безрассудство. Предоставленный сам себе, каких дел ты можешь натворить?

Рандвар побледнел. Останавливая поток резких слов, готовых сорваться
у юноши с языка, Хатавульф положил руку ему на плечо и сказал:

- Не обижайся. Я всего лишь хотел, чтобы ты все как следует обдумал,
- он улыбнулся печальной улыбкой. - Да, это не в твоих привычках, но все
же попытайся - ради Сванхильд.

Смолчав, Рандвар доказал, что умеет сдерживаться.

Когда они вернулись, им навстречу выбежала Сванхильд. Она припала к
колену брата и заглянула ему в лицо.

- О, Хатавульф, ты дал согласие, да? Я знала, знала! Ты доставил мне
такую радость!

Свадьбу сыграли осенью в Хеороте. Сванхильд немного расстроило
отсутствие Скитальца. Она заранее решила, что их с мужем благословит не
кто иной, как он. Ибо разве не он был Хранителем рода?

Рандвар отправил своих людей на восток, и они выстроили новый дом на
месте сожженного жилища Эмбрики и обставили его так, как подобало вождю.

Молодые приехали туда в сопровождении многочисленных спутников.
Сванхильд перешагнула порог, держа в руках еловые ветки - ими она
призывала на дом благословение Фрийи. Рандвар задал пир для всех, кто жил
по соседству. Постепенно они начали свыкаться со своим изменившимся
положением.

Рандвар горячо любил красавицу жену, но вынужден был частенько
покидать ее. Он разъезжал по округе, знакомился поближе с соседями; если
человек казался ему подходящим, он заводил с ним разговор о том, что его
всего сильнее волновало, и речь у них шла не о скоте, не о торговле, не
даже о гуннах.

В один пасмурный день накануне солнцестояния, когда с неба на стылую
землю сыпались редкие снежинки, во дворе залаяли собаки. Взяв копье,
Рандвар вышел посмотреть, кого принесла нелегкая; его провожали двое
плотно сбитых крестьянских парней, тоже с копьями в руках. Увидев около
дома высокую фигуру в плаще, Рандвар опустил оружие.

- Привет тебе! - воскликнул он. - Добро пожаловать!

На голос мужа выбежала Сванхильд, спеша узнать, чему так обрадовался
Рандвар. Ее глаза, волосы, что выбивались из-под платка, и белое платье,
облегавшее гибкий стан, словно разогнали немного серый сумрак дня.

- Ой, Скиталец, милый Скиталец, добро пожаловать в наш дом.

Когда он приблизился, Сванхильд смогла разглядеть его лицо, все время
остававшееся в тени шляпы, и испуганно прижала руку к губам.

- Ты исполнен печали, - выдохнула она. - Что случилось?

- Прости меня, - ответил он; его слова падали как камни, - но не обо
всем я могу говорить с вами. Я не пришел к вам на свадьбу, чтобы не
омрачать ее своей грустью. Теперь же... Рандвар, я добирался к тебе по
нетореной дороге. Позволь мне передохнуть. Давай просто посидим, выпьем
чего-нибудь горячего и повспоминаем прошлое.

Вечером, когда кто-то запел песню о последнем набеге на гуннов,
Скиталец вроде бы слегка оживился. Сам он, как обычно, повествовал о
заморских краях, но слушателям порой казалось, что он принуждает себя
говорить.

- Я жду не дождусь, чтобы тебя услышали мои дети, - вздохнула
Сванхильд, забыв, похоже, о том, что еще даже не в тягости. Скиталец
почему-то вздрогнул, и на миг ей стало страшно.

На следующий день он уединился с Рандваром и проговорил с ним чуть ли
не до вечера. Гройтунг потом сказал жене так:

- Он снова и снова предостерегал меня насчет Эрманариха. Мол, здесь
мы - на королевских землях, сил у нас мало, а богатство привлекает
завистливые взгляды. Он хочет, чтобы мы бросили дом и переселились к
западным готам. В общем, ерунда. Скиталец Скитальцем, но доброе имя
важнее. Он знает о том, что я подбиваю людей против короля, уговариваю их
держаться друг за друга и, если понадобится, сражаться. Он считает, что я
спятил, потому что рано или поздно о моих замыслах станет известно королю.

- Что ты ему ответил? - спросила Сванхильд.

- Ну, я сказал, что готы - свободные люди, а потому могут говорить о
чем угодно, и добавил, что мои приемные родители до сих пор не отомщены.
Если богам не до справедливости, то за них воздадут убийце по заслугам
люди.

- Ты бы послушал его, Рандвар. Ему ведь ведомо то, чего мы никогда не
узнаем.

- Но я же не собираюсь действовать сгоряча! Я подожду; может, все
решится само собой. Люди часто уходят из жизни безвременно; если умирают
такие, как Тарасмунд, то почему бы не сдохнуть Эрманариху? Нет, милая, мы
не покинем землю, которая принадлежит нашим не рожденным пока сыновьям.
Значит, мы должны быть готовы защищать ее, верно? - Рандвар привлек
Сванхильд к себе.

- Кстати, - усмехнулся он, - не пора ли нам подумать о детях?

Потратив на бесплодные увещевания несколько дней, Скиталец в конце
концов распрощался с Рандваром.

- Когда мы увидим тебя снова? - спросила у него Сванхильд с порога.

- Я... - он запнулся. - Я... О, девушка, похожая на Йорит! - Он обнял
ее, поцеловал и торопливо пошел прочь. Передавали потом, что он плакал.

Но к тойрингам он прибыл прежним, несгибаемым и непреклонным
Скитальцем. Он провел среди них не месяц и не два, то появляясь в Хеороте,
то навещая простых крестьян, коробейников или моряков.

Надо признать, что его слова с трудом находили отклик в сердцах
тойрингов. Скиталец хотел, чтобы они крепили связи с Западом. Он говорил,
что, помимо выгод от торговли, у них всегда будет место, куда
переселиться, если, паче чаяния, на них нападут хотя бы те же гунны. Он
убеждал их послать к Фритигерну людей и припасы - так, на всякий случай;
настаивал на том, чтобы под рукой всегда имелись снаряженные в путь
корабли и повозки; рассказывал всем, кто согласен был его слушать, о
землях, через которые пролегает дорога к визиготам.

Остготы удивлялись и терялись в догадках. Они сомневались, что
торговля со столь отдаленным племенем окажется выгодной, а потому не
желали рисковать своими богатствами. О том же, чтобы куда-то переезжать,
нечего было и думать. Бросить дома, поверив какому-то Скитальцу? Да кто он
такой, чтобы ему верить? Его часто называют богом; по слухам, он явился к
тойрингам давным-давно, в незапамятные времена, но кто он? Может, тролль
или чернокнижник? Или - как утверждали некоторые христиане - дьявол,
посланный обольщать людей и сбивать их с толку? Или обыкновенный выживший
из ума старик?

Однако кое-кто, внимая его речам, все же задумывался; нашлись и такие
- молодые парни, - кого он сумел заразить своим безумием. Первым среди них
был Алавин. Хатавульфа тоже обуяла жажда странствий; Солберн пока сохранял
здравый рассудок.

Скиталец убеждал, улещивал, угрожал. К осеннему равноденствию он уже
мог пожинать плоды своих трудов. Золото и припасы были переправлены к