начинало приобретать смысл. Слегка повернув голову, я различила других,
одетых схожим образом мужчин, сновавших среди развалин рухнувшей башни.
Грабители, а не спасатели. А чего я ожидала? И если они зашли так далеко
просто с целью поглазеть на руины городской мощи, то у них не будет
времени возиться с женщиной из того Города, полумертвой и явно ничего не
стоящей. Они снимут с меня кольца и серебряную маску, ибо они входили в их
добычу из развалин башни, а потом уедут восвояси, предоставив меня своей
судьбе, или же, возможно, проткнут меня копьем, чтобы помочь мне в этом.
Если, конечно, у них нет моды на высокородных рабынь.
ими. На этот раз картина получилась четкой и ясной, и я обнаружила, что
могу, наконец, говорить на этом наречии. Они обсуждали указания своего
священнослужителя, или провидца, который ясно предсказал падение
Башни-Эшкорек, и настоял, чтобы они поехали к ней, провозгласив, что они
найдут здесь нечто драгоценное. Драгоценное? Какие же другие тайны могли
тут скрываться тогда? У меня не было времени для праздных гаданий. Похоже,
они уважали религию и магию, и теперь я смутно вспомнила, что Мазлек
говорил об их непрерывных войнах.
вмешалась я в их разговор, и их пораженные лица разом повернулись ко мне.
- Я магиня великой Силы, целительница и пророчица. Я помогу вам в ваших
битвах, заступлюсь за вас перед вашими богами.
свалявшимися от пыли и грязи волосами и задранной до талии рваной юбкой. И
все же они приняли его от меня с наивностью дикарей, для которых все на
свете просто или необыкновенно и величественно. И я заговорила на их
языке. Откуда я его могла знать, если не была той, за кого себя выдавала?
дал вам наказ. Разве этого не достаточно?
нагнулся вперед и поднял меня. Он был силен, и его это, похоже, не
затруднило. Нес он меня не на руках, как поступил бы житель Города, а
перекинув через плечо, словно подстреленную дичь, и я подумала о
караванщиках.
создав для них мост, по которому они и переправились.
лицом вниз поперек лохматого бурого коня, которому такое положение дел
понравилось ничуть не больше, чем мне, и он с досадой дергался, так что
мой нос в бесовском ритме тыкался в грубый чепрак у него на спине. Когда я
лежала так вот, их провидица, опрокинутая в столь чудовищной позе, дикари
собрались вместе и, надо полагать, обсуждали дела. После некоторого
периода неудобств и неловкости, отупляющей жары и тыкания носом о чепрак,
мой паладин наконец уселся позади меня, и мы тронулись в путь. Мой мозг
закрылся, не воспринимая ничего, кроме юмора, не слишком подобающего для
богини положения, и я засмеялась.
смеясь.
и уголком глаза кругляш голубоватой луны. Похоже, они не сделали привала с
наступлением ночи, свой путь с гор они знали отлично. Время от времени
звучали сквозь дрему короткие обрывки разговоров, но я, похоже, опять не
могла их понять. В то время это меня не особенно встревожило. Были также и
сны о прошлом, хотя прошло несколько дней, прежде чем я вспомнила, как
башня рухнула в тесную люльку у нас над головами; ловушка, но такая,
которая не дала остальным камням свалиться на нас. В этом месте
отсутствовал всякий воздух, и постепенно вползла сумрачная усыпляющая
смерть. Асрен не боялся, и это меня очень радовало. Он тихо лежал в моих
объятиях, и еще долго после его смерти я держала его. Я не надеялась, что
кто-нибудь когда-нибудь явится и принесет мне свежий воздух, чтобы я снова
могла дышать, но меня это мало волновало. Однако эти воины, посланные
своим провидцем, открыли дорогу.
возвращение у них ушло три дня.
хотела ее, да и в любом случае не смогла бы ее есть, не поднимая маски
рыси.
раньше, чем убрались солдаты. Разок я подумала о ребенке, гадая, не умер
ли он в утробе, а если нет, то как ему понравилась моя поза на лошади.
Воины не проявляли особого уважения к выпирающей беременности. Но раньше я
об этом не думала.
пытаясь увидеть его. Множество подбрасываний, и я сообразила, что мы
спускаемся с горных склонов; позади меня как раз мелькнули окрашенные
солнцем террасы. Я теперь окончательно очнулась, чтобы терпеть дальше свою
неудобную позу.
Мне пришло в голову, что я говорю на городской речи. Я неуклюже
поправилась, с трудом подыскивая новые слова. - Дай мне переместиться -
дай мне ехать верхом вместе с тобой.
сидеть на лошади, не говоря уж о лошади, на которой уже ехал воин.
остановились, и меня стащили с коня. Один из них обвязал меня веревкой за
талию и прикрепил ее к луке седла "моего" воина.
иду к вашему племени быть провидицей и целительницей.
впадаю в городскую речь и размахиваю руками в бессмысленной жестикуляции,
как при мне делали люди, когда не могли толком выразить свою мысль на
чужом языке. Внезапно я стала гадать, а так ли я хорошо овладела им, как
решила в башне; не вообразила ли я, что они меня понимают?
ним.
последнему из этих склонов, и путь с каждой минутой становился все легче.
Меня радовала возможность пройтись пешком, даже так вот, на привязи, даже
хотя ноги у меня казались слабыми и иной раз неожиданно подгибались в
коленях и даже несмотря на то, что придворные сандалии создали не для
хождения по рваным рытвинам и валунам, и я тысячу раз расшибала пальцы
ног. Мы спускались в долину, усеянную рощами терновника, тонких сосен и
других темных стройных деревьев. Долину наводняли велюровые тени, но небо
над головой было золотисто-зеленым, все еще расчерченным красными
контурами облаков. Я была далеко не счастлива, глядя на него; как я могла
быть счастлива? Однако на меня, казалось, накатывало своеобразное
спокойствие, вдыхаемое из прохладного воздуха, словно снадобье забытья.
сопровождающие пришпорили своих коней и пустились галопом. Я попыталась
бежать вместе с ними, но это была безнадежная попытка. Лохмотья моего
платья спутали мне ноги, и миг спустя веревка туго натянулась и свалила
меня наземь. С пылью в глазах и в ноздрях, царапающуюся обо все каменные
выступы, разрываемую острыми камнями, меня беспомощно волокли вперед,
практически удушая веревкой на талии. Именно этого и боится колесничий,
если у него в душе есть место для страха - одна из тех смертей, которые
может предложить Сагари. С левой рукой на груди в инстинктивной защите я
попыталась освободиться другой от веревки. Бесполезно. Я крикнула, чтобы
они остановились. Бесполезно.
нелепо, я извернулась, избегая кучи козьего навоза, и меня поволокло
вместо этого через сломанный куст. Мое путешествие подошло к концу.
Вокруг самодельного проселка были раскиданы среди высоких сосен синие
палатки. Впереди палатка побольше с желтым рисунком на синем фоне, а перед
ней большая костровая яма, откуда валил дым, и где только-только разожгли
костер четыре женщины в шайринах и черных одеждах баз рукавов. Они
прекратили работу и уставились на меня. Один из воинов наорал на них, и
они разбежались, как перепуганные курицы, в заросли, с глаз долой.
скрывал его от неровностей склонов. Никакого иного тыла у них не имелось,
и все же это был крарл, хотя и небольшой - в целом около двадцати палаток.
еще фыркали и волновались после галопа, когда из разрисованной палатки
вышли один за другим двое человек. Первым вышел очень рослый мужчина, хотя
и недостаточно высокий для его шири, весьма мускулистый и с намеком на
жир, появившийся от многих кувшинов пива. Его большие голубые глаза с
тяжелыми мешками под ними были глупыми, но при том и хитрыми; вдобавок к
заплетенным в рыжие косички волосам он носил пышную бороду, хорошо
смазанную жиром и тоже заплетенную в косички. Должно быть, укладка этой
бороды его здорово утомляла и, судя по ее виду, выполнялась, вероятно, не
чаще трех раз в году, а последняя операция прошла давным-давно. Он,
несомненно, являлся вождем и расхаживал с таким видом, будто весь мир
принадлежал ему, очень уверенный в своей незыблемости. Одетый, как и его
воины, в кожаную куртку, рейтузы и сапоги, он носил поверх татуировок
множество ожерелий и всяких побрякушек, браслеты из начищенной до блеска
меди, а на поясе у него болтались кисточки. Другой, вышедший следом за