Вратаря.
Фрессер.
ним что-нибудь случилось, скажи нам.
лгать перед нами. Значит, он был искренен. Нехорошо, товарищи.
нам с партийным словом. Я сразу понял, что он из новой, идейной породы.
12
вспоминать блиндаж, товарищей, приход Ленарда, - они вместе глядели на
закат через открытую дверь блиндажа, пили из термоса кофе, курили.
за плечо, они поглядели друг другу в глаза, рассмеялись.
ходить среди освещенных пожарами развалин к своей русской любовнице!
Когда он слушал бесстыдных седых профессоров, заявлявших, что Фарадеи,
Дарвин, Эдисон - собрание жуликов, обворовавших немецкую науку, что Гитлер
величайший ученый всех времен и народов, он со злорадством думал: "Ну что
ж, это маразм, это все должно лопнуть". И такое же чувство вызывали в нем
романы, где с потрясающей лживостью описывались люди без недостатков,
счастье идейных рабочих и идейных крестьян, мудрая воспитательная работа
партии. Ах, какие жалкие стихи печатались в журналах! Его это особенно
задевало, - он в гимназии сам писал стихи.
мальчиком, он из боязни, что отец разубедит его в споре, закрывал уши
ладонями, кричал: "Не хочу слушать, не хочу, не хочу..." Но вот он
услышал! Мир повернулся вокруг оси.
народу придется несколько лет, десятилетие, обходиться без поэзии, что ж
делать? Но ведь и сегодня есть возможность писать правду! Ведь немецкая
душа и есть главная правда, смысл мира. Ведь умели же мастера Возрождения
выражать в произведениях, сделанных по заказу князей и епископов,
величайшие ценности духа...
закричал так громко, что его крик, наверное, был слышен на улице:
"Гранатой, гранатой его!" Он хотел поползти, неловко повернулся, закричал
от боли, потом снова уснул, захрапел.
представлялась ему. О, будь его власть, он бы немедленно прекратил
массовое убийство евреев. Но надо прямо сказать, хотя у него немало было
друзей-евреев: есть немецкий характер, немецкая душа, и если есть она, то
есть и еврейский характер, и еврейская душа.
братья отца, мать были социал-демократами.
отталкивания и пренебрегший силой всемирного притяжения. Он дал
определение силам классового отталкивания, он лучше всех проследил их на
протяжении всей человеческой истории. Но он, как это часто случается с
людьми, сделавшими крупное открытие, возомнил, что определенные им силы
классовой борьбы единственно решают развитие общества и ход истории. Он не
увидел могучих сил национального надклассового сродства, и его социальная
физика, построенная на пренебрежении к закону всемирного национального
тяготения, нелепа.
государства! Оно - живое единство, оно одно выражает то, что есть во всех
миллионах людей особо ценного, бессмертного, - немецкий характер, немецкий
очаг, немецкую волю, немецкую жертвенность.
представлять себе стадо овец - одна белая, вторая черная, снова белая и
снова черная, снова белая и снова черная...
- все, что он пишет, будет ей неприятно. Но именно ей он должен сказать о
том, что чувствует в последнее время. Приезжая в отпуск, он ничего не
сказал ей. Но она видела его раздражение, его нежелание слушать
бесконечные воспоминания об отце, - все одно и то же.
отказывается от отступничества.
освободившуюся постель Вратаря положили тяжелораненого. Он лежал в
беспамятстве, и нельзя было узнать, из какой он части.
друзья детства?
сталинградская знакомая, Зина. Как могла она узнать, где он находится? И
тут же он понял, что ей сказал об этом водитель ротного санитарного
фургона. Он обрадовался, растроганный, - ведь надо было выйти в темноте и
добираться на попутных машинах, пройти пешком шесть-восемь километров. И
он представил себе ее бледное большеглазое лицо, ее худенькую шею, серый
платочек на голове.
местного населения.
обвенчаем.
госпиталь? Ведь офицерам запрещены связи с русскими женщинами. А если б в
госпитале работали его родные либо знакомые семьи Форстер? При таких
незначащих отношениях даже немка не решилась бы навещать его...
и, чтобы не участвовать в веселом разговоре, сразу же взялся за карандаш,
стал перечитывать написанное.
меня. А теперь я понял, что именно оно выразитель моей души... Я не хочу
легкой судьбы. Если надо, я порву со старыми друзьями. Я знаю, те, к
которым я приду, никогда не будут меня считать до конца своим. Но я скручу
себя ради самого главного, что есть во мне..."
и ему подумалось, что так же, как он сейчас смеется, он мог бы и плакать.
13
Паулюса, считали, что в мыслях и настроениях генерал-полковника не
произошло перемен. Манера держаться, характер приказов, улыбка, с которой
он выслушивал и мелкие частные замечания, и серьезные донесения,
свидетельствовали о том, что генерал-полковник по-прежнему подчиняет себе
обстоятельства войны.
Адамс, и начальник штаба армии, генерал Шмидт, понимали, насколько
изменился за время сталинградских боев Паулюс.
надменным, либо дружески входить в обстоятельства жизни своих офицеров,
по-прежнему в его власти было вводить в бой полки и дивизии, повышать и
снижать в должности, подписывать награждения, по-прежнему курил он свои
привычные сигары... Но главное, скрытое, душевное менялось день от дня и
готовилось окончательно измениться.
он спокойным взглядом скользил по донесениям разведывательного отдела
штаба армии, - не все ли равно, что задумали русские, имеет ли значение
движение их резервов?
утрам клал на стол командующему, тот в первую очередь брал
разведывательные данные о ночных движениях русских.
первыми донесения разведывательного отдела. Паулюс открыл папку, посмотрел
на бумагу, лежавшую наверху. Длинные брови Паулюса поднялись, затем он