Константина, ошеломив его откровенностью и прямотой. - Разбираешь события
со своей мещанской колокольни!
Он весь затрясся и так дернул книзу руку Тамары, как будто хотел рукав
телогрейки оторвать. - Замолчи, глупая! Или я тебя побью раз в жизни!
ли готовый ударить ее, то ли сам головой и плечами ожидая удара, не веря в
то, что сейчас услышал, а лицо стало как у ребенка, которому сделали
больно.
двери, расширяя глаза со стоявшими в них слезами, оттуда проговорила
упрямым голосом:
не должны забывать! Мы обсуждали на собрании... Мы советские люди. Разве
этот револьвер нужен хорошему человеку? Зачем он ему? А если какой-нибудь
вредитель ночью спрятал? Константин Владимирович, скажите же, скажите
папе! Он ничего не хочет понимать. Константин Владимирович, скажите же
ему! Нужно немедленно сообщить в милицию! Я сама пойду. Я не боюсь!.. Я
сама пойду!
Ты не моя дочь!
поправила платок и перешагнула фетровыми валенками через кучу дров,
рванулась из сарая и побежала по тропке к воротам среди сугробов.
Берзинь со стоном опустился на чурбачок, - и он бросился к двери,
ударившись о косяк, догнал Тамару на середине двора.
выступили из темноты.
меня? Вы боитесь, да? Почему вы все боитесь? Вы тоже боитесь?
Тамара, милая, вы не должны этого делать! Нельзя ничего опрометчиво
делать. Никогда не надо. Вы ведь многого не знаете. Вы можете погубить
сейчас ни за что человека. Может быть, это все принесет большую беду!
Поверьте, все может быть! - Ему стоило усилий улыбнуться ей в
расширившиеся глаза. - Ну, если это мой пистолет... Я похож на вредителя?
Ну, скажите - похож? Я похож?
стороны. - Вы?
пистолет такого человека, как я... Кто-нибудь привез с фронта. Спрятал. И
забыл про него. Может же это быть? Поверьте, это может быть. Вот он,
пистолет, я взял его! Я отнесу его в милицию и сдам! И все будет в
порядке. Вам не нужно никуда ходить! И не нужно вмешиваться. Ведь вы
девушка. Зачем вам это? Совсем не женское это дело. Ну? Разве я не прав?
Когда случилось это с мальчиком, я не сказала. Но на меня стали как-то
странно смотреть даже учителя. Я видела ножик, но не подумала. А его
исключили. Но я не понимаю: стали говорить, что я из любви к нему забыла о
честности. Я не понимаю...
прибавил дружески: - Вернитесь, Тамара. Вы обидели отца, но вы оба были не
правы. Честное слово. Идите к отцу. Мы часто несправедливы с теми, кто нас
любит. И прощаем тем, кому нельзя прощать. Поверьте, я немного старше вас.
Я немного опытнее.
удивленно:
запахом подмороженного снега, открывалась над границей крыш ровная глубина
звездного неба, и проступал огонек свечи из раскрытой двери сарая. Все
вдруг стало покойно, тихо, как в детстве. Ничего не случилось, не должно
было случиться - ночь была закономерной, и закономерными были огонек свечи
в сарае, звезды над двором, горький запах печного дымка и то, что все
будто исправилось в жизни, как только он заговорил с ней. Он не знал, что
это было, но он говорил с ней и чувствовал себя старше ее на много лет, и
опытнее, добрее, чем, казалось, все эти знакомые и незнакомые люди за
этими спокойно освещенными окнами во дворе. Жесткий ком пистолета,
давивший на грудь, - комок зла, страха за Асю, за все, что могло
свершиться, - было тоже закономерностью.
жизнь. Из-за пустяка. Честное слово, жизнь неплохая штука, если быть
добрым к добру и сволочью к злу. И тогда прекрасно будет.
отцу и скажите ему, что ничего не было. Ведь он вас любит.
Владимирович.
по тропке. В оранжевом от свечи проеме двери проступала маленькая и жалкая
фигура Берзиня. Покашливая, он горбился, и в позе его были убитость,
желание мира.
13
парадного, Берзинь трубно и мужественно сморкался в коридоре; гулко, но
неразборчиво шли волнообразные голоса из кухни, стихали и вновь толкались
в стены, и Константин лежал на диване, в полузабытьи различал эти звуки.
смысл? Что это, форма самозащиты?!. Берзинь отлично понял, что пистолет
мой. Но он слишком честен. И теперь смертельно перепуган. За себя, за
Тамару и, наверно, за меня. Скажите мне, милый Марк Юльевич, зачем я берег
этот "вальтер"?.. Почему я, дурак, не выбросил его раньте? Память?
Наградное оружие? Да это же глупость! Нервы - ни к черту!.. И тогда, на
даче, и сейчас; Я, кажется, болен, с ума схожу!.."
необъяснимо хотелось смотреть на него. "Вальтер" влип в ладонь: никель,
кнопка предохранителя, литой спусковой крючок, гладкий ствол. Когда-то,
несколько лет назад, в разведке этот "фоновский" пистолет необходим был
ему, легонько оттягивал задний карман - запасной пистолет для себя; тогда
он сам как угодно мог распоряжаться своей жизнью.
детская игрушка, механизма, здесь совсем по-иному - металлически и
щекочуще - запахло смертью. И, со страхом и ненавистью к этому пистолету,
глядя на него, он снова ощутил вокруг себя провал, как тогда ночью, когда
шел на станцию во Внукове.
размотались..."
паркетом, прошел в другую комнату, включил свет. Комната ожила вещами Аси:
свитером, домашним халатиком на спинке стула. Окна стали черными,
превратились в плоские зеркала. Они мертво отразили зеленый парашют
застывшего на шнуре абажура и очертания лица Константина, выражение
которого он не разобрал, когда задергивал занавески.
животных" Брема, который необходимо было сжечь. Этот наивный тайник для
"вальтера" все-таки был удобным - вырезанный бритвой футляр среди жирных
строчек, и в глаза Константину бросилось несколько слов, оборванных
выемкой гнезда, он прочитал машинально, не вдумываясь в смысл:
"...потрясенные ревом тигра животные..."
Стук начался в дверь первой комнаты. Он заполнил ее, рвался, проникая
оттуда, из другого мира.
сильным рывком охватил, сжал плоский и холодный как лед металл пистолета:
и, когда он оборачивался к двери, что-то знакомое, темное кинулось в лицо,
мелко задрожав в тумане, жирная пиния букв, смысл которых он уже не понял;
лишь в сознании его завязла мысль: "Вот оно, вот оно!"
нет, кроме угольного бесконечного провала. И еще он успел подумать, что
сейчас, когда они войдут, исчезнут мать и отец, которых он уже забывал,
почти не помнил, и незабытая война, и Сергей, и сорок пятый год, и Николай
Григорьевич, и Ася, и ее радостно сияющие ему глаза ("Прости меня,
Асенька, прости меня!"), и Михеев, и Быков, и вся злость, и его мука, и