его мучительно забилось, он едва удержался на ногах. "Боже мой, что она
обо мне подумает? Я так изменился!" - прошептал он - и дверь распахнулась.
совсем и непонятно другая. Ее поразительная красота не то что выигрывала,
но во всяком случае казалась заметнее благодаря костюму. Ее окутывал
широкий серовато-белый кашемировый капот с вышивкой, выдержанной в
полутраурных тонах; того же цвета были утренние туфли. У ворота капот был
обшит пухом. Густую темно-каштановую косу, которую он так хорошо помнил,
она закрутила на затылке, но отдельные пряди падали ей на плечо, -
очевидно, она спешила.
опустились. Он, похожий теперь на скелет, обтянутый желтой кожей,
почувствовал контраст между собой и ею и решил, что внушает ей отвращение.
Неужели ты не подойдешь ко мне? Почему ты так... изменилась?
неестественно блестели.
умолял он. - Теперь я тебя знаю, Тэсси, любимая!
ее пытали, и каждая минута казалась ей часом. - Не подходи ко мне, Энджел!
Нет, нельзя. Не подходи!
так изменился после болезни? Нет, ты не была непостоянной... я приехал за
тобой, теперь мои родители примут тебя с любовью!
бежать и не можешь.
знал?
мелодично и скорбно, как в былые времена. - Но ты не возвращался. Я тебе
написала, а ты не приехал! Он мне твердил, что ты никогда не вернешься и
что я глупа. Когда умер отец, он был очень добр ко мне, и к матери, и ко
всем нам. Он...
как пораженный громом, и опустил глаза; взгляд его упал на ее руки: эти
руки, когда-то розовые, были теперь белые и очень нежные.
сказал, что ты не вернешься, а ты вернулся! Вот как он меня нарядил... мне
было все равно, что бы он со мной ни делал! Но, прошу тебя, Энджел, уйди и
никогда больше не приходи.
друга. Казалось, оба умоляли кого-то защитить их от действительности.
он смутно почувствовал то, что только впоследствии понял ясно: его Тэсс
как бы отреклась от тела, которое он видел перед собой, и позволила ему,
словно это был труп, плыть по течению, независимо от ее воли.
от его лица; казалось, оно еще больше осунулось, пока он стоял,
сосредоточенно размышляя. Минуты через две он уже шел по улице, сам не
зная куда идет.
56
отнюдь не страдала чрезмерным любопытством. Вынужденная служить
расчетливому демону барышей и убытков, она, бедняжка, слишком погрязла в
материальных делах и могла интересоваться только карманами своих жильцов;
бескорыстное любопытство было ей чуждо. Однако визит Энджела Клэра к ее
состоятельным жильцам, супругам д'Эрбервиллям, каковыми она их считала,
был настолько необычен, если принять во внимание ранний час и другие
обстоятельства, что воскресил в ней женское любопытство, которое давно
было задушено, поскольку оно не могло служить интересам дела.
миссис Брукс, стоявшая за приоткрытой дверью своей гостиной в конце
коридора, слышала отрывки разговора, - если можно назвать разговором те
слова, какими обменялись двое несчастных. Слышала она также, как Тэсс
поднялась по лестнице, а Клэр ушел и как за ним захлопнулась парадная
дверь. Потом стукнула дверь наверху, и миссис Брукс поняла, что Тэсс
вернулась к себе. Так как молодая женщина была в капоте, миссис Брукс
предполагала, что она выйдет еще не скоро.
которая соединялась двустворчатой дверью со смежной комнатой - спальней.
Весь бельэтаж, где находились лучшие комнаты миссис Брукс, снимали
д'Эрбервилли, внося плату еженедельно. В спальне было тихо, но из гостиной
доносились какие-то звуки.
колесе Иксиона.
часть комнаты, угол стола, на котором уже приготовлен был завтрак, а рядом
стул. Над сиденьем стула виднелась склоненная голова Тэсс, стоявшей на
коленях; руки она заломила над головой, подол ее капота и вышитой ночной
рубашки расстилался по полу; на ковре видны были ее босые ноги, с которых
упали туфли. И с ее уст срывался шепот, выражавший бесконечное отчаяние.
как похоронное пение. Миссис Брукс могла расслышать лишь некоторые фразы:
был так жесток и все мне внушал... да, ты не переставал мне внушать. Мои
сестры, братья, нищета матери - вот чем удалось тебе меня сломить, и ты
говорил, что мой муж никогда не вернется, никогда... Ты надо мной
издевался, говорил, что я глупа, если все еще его жду... И наконец я тебе
поверила и уступила... А он вернулся! Теперь он ушел. Снова ушел, и я
потеряла его навеки... и теперь он не будет меня любить, он будет
ненавидеть... Да, теперь я его потеряла, и опять из-за тебя!
что оно искажено от боли; губы до крови закушены, глаза закрыты, и длинные
ресницы, смоченные слезами, прилипли к щекам. Она продолжала:
меня! Да, ты разбил мою жизнь... сделал то, что я молила тебя не делать -
сделал меня своей. А мой муж никогда, никогда... Господи, я этого не
вынесу! Не вынесу!
Брукс, думая, что она выбежит из комнаты, поспешила спуститься вниз.
миссис Брукс, считая небезопасным подслушивать на площадке лестницы,
вернулась в свою комнату.
поэтому она пошла в кухню кончать прерванный завтрак. Вернувшись затем в
гостиную первого этажа, она принялась за шитье, поджидая, когда позвонят
жильцы; она хотела пойти сама на звонок и убрать со стола, надеясь, что ей
удастся разузнать, в чем дело. Наверху поскрипывали половицы - кто-то
ходил по комнате; потом, задевая за перила лестницы, зашуршало платье,
открылась и захлопнулась парадная дверь, и показалась Тэсс, выходившая на
улицу. Она была одета в дорогой костюм для прогулки, в котором приехала
сюда, но шляпу с черными перьями закрыла вуалью.
какими-нибудь фразами. Быть может, они поссорились, а может быть, мистер
д'Эрбервилль еще спал - он не имел обыкновения вставать рано.
шить. Дама не возвращалась, а джентльмен не звонил. Миссис Брукс
размышляла, чем может быть вызвано такое промедление и какое отношение
имеет ранний посетитель к паре, занимавшей бельэтаж. Задумавшись, она
откинулась на спинку стула.
раньше никогда не замечала. Когда она обратила на него внимание, оно было
не больше облатки, но, быстро разрастаясь, стало величиной с ладонь, и
тогда она разглядела, что пятно это красное. Комната была длинная, и белый
потолок с алым пятном посредине напоминал гигантского туза червей.
коснулась пальцами пятна на потолке. Оно было влажное; ей показалось, что
это кровь.
комнату наверху - это была спальня, смежная с гостиной. Но, хотя нервы у
нее были крепкие, она не могла заставить себя нажать дверную ручку. Она
прислушалась. Мертвую тишину нарушало только мерное капанье: кап, кап,
кап.