в честь самой доброй и отзывчивой женщины на свете.
ее в свои, но, слишком слабый, чтобы подняться, остался лежать, как лежал,
подсунув под щеку ладонь другой руки.
незажженной лампой на столике в углу, сейчас запретные для больного и
прибранные к сторонке, но говорившие о долгих часах, которые студент
проводил за этим столом до своей болезни и которые, возможно, были ее
причиной; увидел и предметы, свидетельствовавшие о былом здоровье и свободе,
например, куртку и плащ, праздно висевшие на стене теперь, когда хозяин их
не мог выйти на улицу; и несколько миниатюр на камине и рисунок родного дома
- напоминание об иной, не столь одинокой жизни; и в раме на стене - словно
бы знак честолюбивых стремлений, а быть может и привязанности -
гравированный портрет его самого, незваного гостя. В былые времена и даже
еще накануне Редлоу смотрел бы на все это с искренним участием и каждая
мелочь что-то сказала бы ему о живущем здесь человеке. Теперь это были для
него всего лишь бездушные предметы; а если мимолетное сознание связи,
существующей между ними и их владельцем, и мелькнуло в мозгу Редлоу, оно
лишь озадачило его, но ничею ему не объяснило, и он стоял неподвижно, в
глухом недоумении осматриваясь по сторонам.
дождавшись знакомого прикосновения, обернулся.
поднял руку.
который стоял, опираясь одной рукой о кушетку, и опустил глаза.
слушателей болен и одинок, - сказал он. - Мне ничего не было о нем известно,
кроме того, что он живет на этой улице. Я начал розыски с крайнего дома - и
вот нашел.
неуверенно, но почти с трепетом перед посетителем. - Но мне уже несравненно
лучше. Это был приступ лихорадки - нервной горячки, вероятно, - и я очень
ослаб, но теперь мне уже много лучше. Я не могу сказать, что был одинок во
время болезни, это значило бы забыть протянутую мне руку помощи.
безмолвную дань уважения.
узнать в нем человека, который лишь накануне вскочил из-за обеденного стола,
услыхав, что где-то лежит больной студент, - теперь он был подобен
мраморному изваянию на собственной могиле. Вновь поглядев на студента, все
еще стоявшего опершись на кушетку, он сразу отвел глаза и смотрел то под
ноги, то в пространство, как бы в поисках света, который озарил бы его
померкший разум.
знакомо ваше лицо. Но разговаривать с вами мне, очевидно, не приходилось?
каким-то брюзгливым любопытством, словно из каприза. - Почему именно от меня
вы старались скрыть, что вы здесь в такое время, когда все остальные
разъехались, и что вы больны? Я хочу знать, в чем причина?
глаза на Редлоу, губы его задрожали, и, стиснув руки, он с неожиданной
горячностью воскликнул:
нет того участия и сочувствия, за которые все вас так любят, самый ваш голос
переменился, в каждом вашем слове и в вашем лице принужденность, и я теперь
ясно вижу, что вы меня узнали. И ваше старание даже сейчас это скрыть -
только доказательство (а видит бог, я не нуждаюсь в доказательствах!) вашей
прирожденной доброты и той преграды, что нас разделяет.
справедливый, подумайте, ведь если не считать моего имени и происхождения,
на мне нет даже самой малой вины, и разве я в ответе за то зло и обиды,
которые вы претерпели, за ваше горе и страдания?
слов, которыми мы сейчас обменялись, могли вызвать в вас такую перемену. Я
не хочу этого! Забудьте обо мне, не замечайте меня. Позвольте мне, как
прежде, оставаться самым чужим и далеким из ваших учеников. Знайте меня
только по моему вымышленному имени, а не как Лэнгфорда...
умное и вдумчивое лицо Редлоу. Но свет, озаривший это лицо, вновь погас,
точно мимолетный солнечный луч, и оно опять омрачилось.
приняла это имя, когда, быть может, могла принять другое, более достойное
уважения. Мистер Редлоу, - робко продолжал он, - мне кажется, я знаю, что
произошло. Там, где исчерпываются мои сведения и начинается неизвестность,
догадки, пожалуй, подводят меня довольно близко к истине. Я родился от
брака, в котором не было ни согласия, ни счастья. С младенчества я слышал,
как моя матушка говорила о вас с уважением, почтительно, с чувством, близким
к благоговению. Я слышал о такой преданности, о такой силе духа и о столь
нежном сердце, о такой мужественной борьбе с препятствиями, перед которыми
отступают обыкновенные люди, что с тех пор, как я себя помню, мое
воображение окружило ваше имя ореолом. И, наконец, у кого, кроме вас, мог бы
учиться такой бедняк, как я?
и пристально глядя на студента, и не отвечал ни словом, ни движением,
- как я был взволнован и растроган, увидев вашу доброту, памятную мне по тем
рассказам. Недаром же с такой признательностью, с таким доверием произносят
наши студенты (и особенно беднейшие из нас) самое имя великодушного мистера
Редлоу. Разница наших лет и положения так велика, сэр, и я так привык видеть
вас только издали, что сам удивляюсь сейчас своей дерзости, когда
осмеливаюсь об этом говорить. Но человеку, который... которому, можно
сказать, когда-то была не совсем безразлична моя матушка, теперь, когда все
это осталось далеко в прошлом, быть может интересно будет услышать, с какой
невыразимой любовью и уважением смотрю на него я, безвестный студент; как
трудно, как мучительно мне все время держаться в стороне и не искать его
одобрения, тогда как одно лишь слово похвалы сделало бы меня счастливым; и,
однако, я полагаю своим долгом держаться так и впредь, довольствуясь тем,
что знаю его, и оставаясь ему неизвестным. Мистер Редлоу, - докончил он
упавшим голосом, - то, что я хотел вам сказать, я сказал плохо и бессвязно,
потому что силы еще не вернулись ко мне; но за все, что было недостойного в
моем обмане, простите меня, а все остальное забудьте!
отразилось на его лице, но когда юноша при последних словах шагнул вперед,
словно желая коснуться его руки, он отпрянул с криком:
ужас, это нетерпеливое, беспощадное отвращение, - и растерянно провел рукою
по лбу.
бессловесные твари. Кто сказал, что прошлое оставило след в моей жизни? Он
бредит или лжет! Какое мне дело до ваших сумасбродных фантазий? Если вам
нужны деньги, вот они. Я пришел предложить вам денег; только за этим я и
пришел. Что еще могло привести меня сюда? - пробормотал он и опять сжал
ладонями виски. - Ничего другого не может быть, и однако...
студент поднял кошелек и протянул его Ученому.
бы, чтобы вместе с этим кошельком вы унесли также воспоминание о ваших
словах и о вашем предложении.
Вот как?
за руку повыше локтя и посмотрел ему в лицо.
и засмеялся.
еще много тягот душевных и телесных? - продолжал Ученый с какой-то дикой,
нечеловеческой радостью. - И обо всем этом лучше бы позабыть, не так ли?
еще держал его за рукав, как вдруг за дверью послышался голос Милли.
плакать, милый. Завтра папа с мамой помирятся и дома все опять будет хорошо.
Так ты говоришь, у него гость?
слышно. - От нее неотделима эта спокойная доброта, и я боюсь повредить ей.
Вдруг я стану убийцей того, что есть лучшего в этом любящем сердце.
Соломатина Татьяна
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Посняков Андрей