любви, ни милосердия...
султана, - оправдывался Сулейман, - только спросил, но не велел ничего...
человек, а то и целая держава... Мне страшно возле вас, и я не могу без
вас, о боже милосердный!..
просыпалась, снова жаловалась и всхлипывала, голос ее журчал, как дождик в
молодой листве. За окнами действительно шел дождь, но не весенний, не на
молодую листву, а осенний, холодный и надоедливый, хотя в султанскую
ложницу его дыхание и не доносилось - тут было сухое тепло от жаровен,
помаргивающих красным из темных далеких углов, и тонкий аромат от
курильниц да еще мелодичное пение воды в мраморном фонтане, вечный голос
жизни, текущей из безвестности в безвестность, из ниоткуда в никуда,
непостижимый, как таинственная сущность женщины.
дрожит в ее покое.
упросила Гульфем...
на человека и погребут его под теми сладостями навеки.
давали своим вельможам в жены ту или иную одалиску из своего гарема.
Случалось, что отдавали даже своих жен, которые не могли родить сына, а
дарили султану одних только дочерей. Но это было с другими султанами, не с
ним.
неведение.
разве не в вашей воле изменить то, что устарело? И почему янычарам
запрещено иметь семьи? Это ведь варварский обычай! Может, потому они так
часто бунтуют, восставая даже против султанов?
благодаря этому являются самыми совершенными воинами из всех известных
доныне.
сдержался, вспомнив о себе. Что он без женщины? И что ему держава, земля,
все просторы, если не сияют над ними эти прекрасные очи и не слышен этот
единственный голос?
несчастий и угроз, хотя что бы ей могло угрожать возле этого всемогущего
человека? Диван, визири, палачи, войско, муллы, беи, паши, слуги - все это
только исполнители наивысшей воли, а наивысшая власть - в ее руках, и все
вершится в темноте, в приглушенных шепотах, во всхлипываниях боли и
вздохах радости, без свидетелей, без помощников и сообщников. Может, и
недуг послал ей всевышний на пользу и добро, чтобы еще сильнее полюбил ее
этот человек, чтобы стал ее опорой во всем, послушным орудием, подножьем
ее величия, которое начинается в ней самой, продолжается в ее детях и не
будет никогда иметь конца? Кто может остановить султана? Валиде? Великий
муфтий? Ибрагим? Сулеймановы сестры?
страшно...
всю нежность, на которую только был способен...
венгерского похода Сулеймановы визири и янычары, пришли победители,
грабители, убийцы и муллы в мечетях, завывая и закатывая глаза под лоб,
стали прославлять силу исламского оружия, умер великий муфтий, светоч
веры, защитник благородного шариата Зембилли, служивший еще султану
Селиму, которого боялся сам грозный отец Сулеймана, к предостережениям
которого должен был всякий раз прислушиваться и Сулейман.
прикоснулся к телу умершего и к его лицу, как будто хотел перенять от него
святость, которую тот не мог унести на тот свет. Вслед за султаном все его
визири, все вельможи также старались хотя бы пальцем прикоснуться к лицу
покойного великого муфтия, точно слепцы или малые дети, и верили, пожалуй,
точно малые дети, что перейдет и на них хотя бы капля святости от этого
человека, наделенного при жизни наивысшим даром то ли от власти земной, то
ли от небесной.
друг перед дружкой, подняли тело великого муфтия высоко на руках и
понесли, передавая с рук на руки, в джамию Мехмеда Фатиха, где и
состоялась торжественная молитва за упокой души великого покойника.
всегда оставался в стороне от всех государственных событий, но так могло
казаться только непосвященным. Роксолана весьма хорошо знала, что означает
смерть шейх-уль-ислама Зембилли. Рухнул столп, хоть и трухлявый, но такой
внешне крепкий, что никто бы не отважился поднять на него руку, а теперь
рухнет с ним все ненавистное и враждебное ей. Пока султан назовет нового
великого муфтия, пока тот попривыкнет, пока обзаведется сторонниками, она
будет обладать свободой, которой не обладала и не могла обладать доныне,
самое же главное: не будет прежней силы у ненавистной валиде, которая во
всем опиралась на защитника шариата, пугая им своего властительного сына.
явилась вдруг в ее покои, озабоченно справилась о здоровье, чем даже
растрогала молодую султаншу и та стала угощать валиде и взаимно спрашивать
о ее здоровье, но доброжелательности им хватило ненадолго, ибо валиде,
поджимая свои черные губы, повела речь о другом:
одалисок из гарема. Это правда?
сказано у пророка: <Никогда не достигните вы благочестия, пока не будете
расходовать то, что любите?>
бывало. Я не допущу позора падишаха.
своих жен и находил утеху с юношами?
еще никто. Имела сердце или нет, но схватилась за то место, где оно бьется
у всех людей. Роксолана позвала на помощь. Прибежали евнухи, гаремный
лекарь. Валиде была бледна, как смерть, не могла свободно вздохнуть,
беспомощно шевелила пальцами, как будто хотела поймать, задержать жизнь,
ускользавшую, отлетавшую от нее. Наконец пришла в себя, евнухи уложили ее
на парчовые носилки, осторожно понесли в ее покои. Роксолана спокойно
сидела, взяв на руки маленького Баязида, не проводила валиде даже
взглядом, не видела, какой ненавистью сверкали глаза султанской матери,
как вздрагивали ее черные губы, точно пиявки или змеи. Пусть! Не боялась
теперь никого. Еще недавно была беззащитна и беспомощна. Тогда
единственным оружием было ее тело, она еще не знала его силы и не верила в
нее, поскольку это же тело было причиной ее неволи, ее проклятием и
несчастьем. Впоследствии стало избавлением, орудием свободы, оружием.
Теперь ее оружием будет султан. Она будет защищаться им и нападать тоже
им. Эта мудрость открылась ей в тяжкие дни одиночества и недуга, в минуты,
когда уже казалось, что она умирает. Выжила, чтобы бороться и побеждать.
Всех!
дикой жизнью красоте. Телесные судороги улиц. Голуби возле мечетей.
Безделье и снование тысяч людей. Гулянье вместо смеха и плача. Гулянье от
голода. От отчаянья. От одиночества. Самая спесивая и грязная толпа нищих,
которая когда-либо ходила по земле. Шариат позволял побираться старым,
бедным, слепым, параличным. Кадий Стамбула назначал главного поводыря
нищих - башбея, который выдавал разрешение на право собирать милостыню.
Разрешалось попрошайничать в базарные дни - понедельник и четверг. Ходили
по улицам и площадям со знаменами, точно воины. К ним присоединялись
бедные софты - кто там разберет, где нищие, а где мусульманские ученики?
Есть хотят все. Нет прожорливее существа на земле, чем человек, а Стамбул
самая прожорливая из столиц мира. Так велось еще от греческих императоров,
не зря же Фатих и после завоевания Константинополя целых три года не
Василенко Иван
Самойлова Елена
Акунин Борис
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Посняков Андрей