возбужденно блестели; швеи, убежавшие из мастерской, чуть не выдавили
стекла витрин, - так хотелось им получше все разглядеть. Чтобы избавиться
от этого лихорадочного любопытства и рассудив, что нехорошо оставлять
магазин открытым, Дениза решила спустить металлическую штору; она
повернула рукоятку, механизм издал жалобный визг, и железные полосы стали
медленно опускаться, словно тяжелый занавес, падающий по окончании
последнего акта трагедии. Войдя в магазин и захлопнув за собою маленькую,
закруглявшуюся вверху дверь, она увидела в тусклом полусвете, проникавшем
через два звездообразных отверстия в железном листе, что г-жа Робино все
еще держит мужа в объятиях. Пришедший в упадок магазин, казалось, куда-то
провалился, потонул в сумраке, и только две звездочки поблескивали над
этой жертвой внезапной и столь жестокой уличной катастрофы. Наконец к г-же
Робино вернулся дар речи:
признался ей во всем; его мучила совесть при виде жены, которая стояла
перед ним на коленях, прижавшись к носилкам тяжелым животом. Когда Робино
не шевелился, он чувствовал лишь свинцовую тяжесть и как бы жжение в
ногах.
Гожане, что завтра будет вывешено объявление о несостоятельности, мне
померещилось, будто передо мной заплясали какие-то огни, будто загорелись
стены... а потом я уже больше ничего не помню; я шел по улице Мишодьер, и
мне почудилось, что приказчики "Дамского счастья" смеются надо мной и что
этот чудовищный, гнусный торговый дом вот-вот меня раздавит... И когда
омнибус повернул в мою сторону, я вспомнил Ломма и его руку и вдруг
бросился под колеса...
признаниями. Боже! Так он хотел покончить с собой! Она схватила за руку
Денизу, которая наклонилась к ней, до глубины души взволнованная этой
сценой. Робино, обессилев от пережитого волнения, снова лишился чувств. А
врач все не приходил! Два человека уже обегали весь квартал; теперь и
привратник пустился на поиски.
- Успокойтесь!
лежал ее муж; больше она была не в силах молчать:
Сколько раз он мне твердил: "Я тебя обокрал, это были твои деньги!" Он и
по ночам бредил этими шестьюдесятью тысячами франков; он просыпался весь в
поту, говорил, что он никчемный человек, что, когда нет головы на плечах,
нельзя рисковать чужими деньгами... Вы знаете, он всегда был такой нервный
и так все принимал близко к сердцу. Наконец ему стали мерещиться такие
ужасы, что мне прямо становилось за него страшно: ему казалось, что он
видит меня на улице, что я вся в лохмотьях и прошу подаяния... А ведь он
так меня любил, так хотел видеть меня богатой, счастливой...
голосом. - Значит, ты считаешь меня очень скверной? А ведь для меня совсем
не важно, что мы разорены. Лишь бы всегда быть вместе: в этом и есть
счастье... Пускай себе они хоть все забирают. А мы давай уедем куда-нибудь
подальше, так, чтобы ты о них больше и не слышал. Ты станешь работать и
вот увидишь, как все хорошо пойдет!
молчали, подавленные своим горем. Наступила тишина; магазин, казалось,
уснул, оцепенев в тусклом полусвете свинцовых сумерек; а сквозь тонкое
железо ставней долетал уличный шум - там, совсем близко, текла жизнь
делового Парижа, грохотали экипажи и по тротуарам, толкая друг друга,
спешили прохожие. Дениза поминутно выглядывала в дверцу, выходившую в
вестибюль.
пострадавшего тут же, на носилках. Оказалось, что сломана левая нога, выше
щиколотки, но перелом простой, так что опасаться осложнений не приходится.
Хотели уже переносить Робино из магазина в спальню, когда появился Гожан.
Он пришел сообщить о результатах последней предпринятой им попытки; она не
увенчалась успехом - объявление о несостоятельности неизбежно.
Робино произнес слабым голосом:
слабый хребет... Вы же знаете, что и я не сильнее вас.
старые упрямцы, как Бурра и Бодю, предпочитают лечь костьми; но мы-то с
вами ведь еще молоды, мы же принимаем новый порядок вещей!.. Нет, Гожан,
старому миру пришел конец.
чувствовалась чуть ли не радость: наконец-то она избавится от этих
несносных дел! А Гожан, который вышел вместе с Денизой, признался, что
Робино, в сущности, прав. Глупо бороться с "Дамским счастьем". Что до
него, то он - пропащий человек, если ему не удастся снова войти в милость.
Еще накануне он тайком закидывал удочку, справляясь у Гютена, который
собирается на днях в Лион. Однако Гожан не надеялся на успех и решил
расположить к себе Денизу, зная о ее влиянии.
поднимут, если я разорюсь, распинаясь ради чужих интересов, между тем как
каждый фабрикант старается выпускать товары дешевле других. Ей-богу, вы
были правы, когда говорили, что производство должно следовать за
прогрессом, что надо улучшать организацию труда и вводить новые методы
работы. Все уладится, лишь бы публика была довольна.
ему удовольствие - он не такой человек, чтобы таить на вас злобу, особенно
если вы ему скинете хотя бы сантим с метра.
недели она не спускалась в лавку, которую стерегла поденщица. Целыми днями
сидела больная на кровати, обложенная подушками. На ее бледном лице жили
только глаза; напряженно выпрямившись, она пристально смотрела сквозь
прозрачные занавески на "Дамское счастье", находившееся через улицу от
них. Маниакальная сосредоточенность, сквозившая в ее неподвижном взгляде,
удручала старика Бодю, и он не раз хотел задвинуть шторы. Но жена
останавливала его умоляющим жестом, упрямо желая видеть своего врага до
последнего вздоха. Ведь это чудовище отняло у нее все на свете - и лавку и
дочь; сама она медленно умирала вместе со "Старым Эльбефом"; она теряла
жизненные силы по мере того, как он терял своих покупателей; и в тот день,
когда он захрипел в агонии, она испустила последний вздох. Почувствовав
приближение смерти, она еще нашла в себе силу попросить мужа распахнуть
окна. На дворе было тепло, веселые солнечные лучи золотили "Счастье", а в
сумрачной комнате старого дома было сыро и холодно. Неподвижный взгляд
г-жи Бодю был прикован к победоносному и величественному зданию, сиявшему
зеркальными окнами, за которыми в бешеной скачке неслись миллионы. Глаза
ее медленно меркли, объятые мраком, и, когда смерть окончательно погасила
их, они еще долго оставались широко раскрытыми и продолжали смотреть
вдаль, полные слез.
похоронными дрогами. Тут были и братья Ванпуй, смертельно бледные после
декабрьских платежей, стоивших им невероятных и впредь уже невозможных
усилий, и Бедоре, глава фирмы "Бедоре и сестра", тяжело опиравшийся на
трость, - треволнения последнего времени значительно ухудшили его
желудочную болезнь. У Делиньера уже был сердечный припадок; Пио и Ривуар
шагали в глубоком молчании, опустив голову, как обреченные. И никто не
решался расспрашивать об отсутствующих - о Кинете, о мадемуазель Татен и о
многих других, которые со дня на день должны были пойти ко дну, исчезнуть,
канув в поток разорения, не говоря уже о Робино, лежавшем со сломанной
ногой. Зато все указывали друг другу на новые жертвы, уже затронутые
поветрием: на парфюмера Гронье, шляпницу г-жу Шодей, садовода Лакассаня,
башмачника Нода. Они еще держались, но уже предчувствовали напасть,
которая неминуемо должна на них обрушиться. Бодю шагал за катафалком той
же поступью оглушенного вола, как и на похоронах дочери, а в первой
траурной карете сидел Бурра; глаза старика мрачно поблескивали из-под
взъерошенных бровей, и в полумраке волосы его белели как снег.
измучилась и устала. Ей пришлось поместить Пепе в коллеж, да и Жан
доставлял немало хлопот: он был без памяти влюблен в племянницу кондитера
и умолял сестру пойти простить для него ее руки. Затем смерть тетки. Все
эти следовавшие одно за другим потрясения тяжело подействовали на девушку.
Муре снова сказал ей, что он весь к ее услугам: все, что она захочет
предпринять для оказания помощи дяде и другим, будет им одобрено. Когда
Дениза узнала, что Бурра выброшен на улицу, а Бодю закрывает торговлю, она
как-то утром долго говорила с Муре, а после завтрака решила их навестить,
надеясь облегчить участь хотя бы этих двух неудачников.
лавки, из которой его накануне изгнали, использовав придуманный юристом
ловкий ход: так как у Муре имелись векселя торговца зонтами, он без труда
добился объявления о его несостоятельности, а затем на торгах купил за
пятьсот франков право аренды; таким образом упрямому старику пришлось
получить пятьсот франков за то, чего он не хотел выпустить из рук за сто
тысяч. Архитектор, явившийся в сопровождении целого отряда рабочих, был
Доставалов Александр
Лукьяненко Сергей
Контровский Владимир
Мацумото Сэйте
Русанов Владислав
Суворов Виктор