Ронни, и ладони загородили хихикающие рты.
или предметах одежды. И все утверждали, что нарисовали их задолго до
появления граффити на северной стене Чемберлен-Холла. И последний,
сюрреалистический штрих: Хью встал, вышел в проход и задрал штанины джинсов
настолько, чтобы показать желтые носки, обтягивающие его волосатые голени.
На обоих носках был нарисован знак мира маркером для меток на белье, который
миссис Бреннен дала своему сыночку с собой в университет - скорее всего за
весь семестр хренов маркер был использован в первый и последний раз.
завершились, - сделать это мог любой из нас.
только пятно над левой бровью, смахивавшее на ожог.
- До каникул Дня Благодарения ни у кого из вас не было ни единого знака мира
ни на одной вещи, хоть под присягой покажу и ставлю что угодно, до этого
вечера почти ни у кого из вас его не было. Почему вы врете ради него?
чувствовали. Но кому она принадлежала? Им или нам? Ответа не было. И все эти
годы спустя настоящего ответа пока так и нет.
сторону, но тут же попятился. Декан оглядел нас с веселой улыбочкой.
глупостью, а эта ложь - еще большая глупость. Скажите правду, ребята.
Признайтесь.
после этого кому-нибудь из вас, ребятки, захочется слегка изменить свои
истории.
сказал Скип.
которого наконец-то осенило Ie mot juste . - Крыса в
сральне, вот и весь старина Рви. - И в том, что явилось, пожалуй,
заключительным триумфом безумия над рациональностью, Ник Праути с
совершенством изобразил Фогхорна Легхорна:
Потерял две трети карт из колоды! Он...
Эберсоул с брезгливостью, Гарретсен почти с интересом, будто на новую
бактерию под микроскопом.
смущения, этого бича всех великих артистов. Он торопливо сел.
Он чихал, кашлял, и из носа у него текло с того дня, как вернулся. Даже ты
должен был это заметить. Душка.
пожалуй, он действительно очень устал.
Скип, - и даже сам этому верить. Но он тут ни при чем.
юмора.
чтобы мы поверили, будто мистер Джонс не отвечает за надпись на стене, но
если он все-таки признается, что причастен к ней, мы не должны верить его
словам.
грозили выскочить из груди.
мгновение тишины, а затем декан Гарретсен произнес то, что можно счесть
эпитафией нашей краткой эпохи:
больше нечего делать.
его подопечным с третьего этажа осталось только смотреть друг на друга с
недоверием и упреком.
он покинул Чемберлен и вступил в землячество. Учитывая все, пожалуй, так
было лучше всего. Как мог бы сказать Стоук: Душка утратил убедительность.
Глава 40
когда наконец смог говорить. Я только что сообщил ему, что теперь в
Чемберлен-Холле почти все украсили свою одежду воробьиным следком. Мне
казалось, он обрадуется. Я ошибся.
напрашивайся на кровоизлияние.
вас обследовал мой бумажник? По-моему, там лежало не то девять, не то десять
долларов. Могли бы забрать и их. Чтобы уж совсем подчистую. - Он отвернул
голову и начал бессильно кашлять. В этот холодный день начала декабря
шестьдесят шестого он выглядел совсем хреново и куда старше своих
восемнадцати лет.
фамилия была Карбери - на второй день, казалось, пришел к выводу, что
практически все мы - близкие друзья Стоука, как бы странно ни вели себя,
когда внесли его в приемную, - мы то и дело заходили узнать, как он. Карбери
уж не знаю сколько лет лечил студенческие ангины и накладывал гипс на кости,
вывихнутые на футбольном поле, и скорее всего знал, что на грани
совершеннолетия поведение юношей и девушек непредсказуемо. Они могут
выглядеть вполне взрослыми и при этом в избытке сохранять детские закидоны.
Примером служит Ник Праути, выпендривавшийся перед деканом - таковы мои
доказательства, ваша честь. Карбери не сказал, как плохо было Стоуку. Одна
из санитарочек (почти уже влюбленная в Скипа, как мне показалось, когда
увидела его во второй раз) прояснила для нас картину, хотя, в сущности, мы
знали и так. Тот факт, что Карбери поместил его в отдельную палату вместо
общей мужской, уже что-то сказал нам; тот факт, что первые сорок восемь
часов его пребывания там нам не разрешили даже взглянуть на него, сказал нам
побольше; тот факт, что его не отправили в стационар, до которого было всего
восемь миль по шоссе, сказал нам больше всего. Карбери не рискнул перевезти
его даже в университетской машине "скорой помощи". Стоуку Джонсу было худо,
дальше некуда. По словам санитарочки, у него была пневмония, начальная
стадия переохлаждения из-за купания в луже, и температура, поднимавшаяся
почти до сорока одного градуса. Она слышала, как Карбери говорил кому-то по
телефону, что если бы автокатастрофа еще хоть нанемного уменьшила объем
легких Джонса - или ему было бы тридцать - сорок лет вместо восемнадцати, -
то он почти наверное умер бы.
другого из общежития, уж конечно, навестил бы кто-то из родителей, но не
Джонса, как мы знали теперь. А если у него были другие родственники, они не
дали о себе знать.
смех, который забушевал в гостиной, когда мы увидели, как он в тучах брызг
одолевает Этап Беннета, и не прекращался, пока мы не принесли его почти без
сознания в приемную. Он молча слушал мой рассказ о том, как Скип придумал
украсить наши учебники и одежду знаками мира, чтобы Стоук больше не
выделялся. Даже Ронни Мейлфант согласился, добавил я, и не пискнул. Сказали
мы ему для того, чтобы он мог согласовать свою версию с нашей; сказали еще и
для того, чтобы он понял, что теперь, признав свою вину (честь в сотворении
граффити), он навлечет неприятности не только на себя, но и на нас. И
сказали мы ему без того, чтобы сказать ему в открытую. Этого не требовалось.
Ноги у него не работали, но между ушами все было чин-чинарем.
кровать, и снова закашлялся. Помню, я подумал, что, судя по его виду, он и
четырех месяцев не протянет, но туг я ошибся. Атлантида канула на дно, но
Стоук Джонс все еще на плаву: имеет юридическую практику в Сан-Франциско.
Его черные волосы осеребрились и красивы не хуже прежнего. Он обзавелся
красным инвалидным креслом. В программах кабельного телевидения оно выглядит
очень эффектно.
раз ты себя превзошел, Рви-Рви.
твою тощую жопу. Черт, мы же СПАСЛИ твою тощую жопу!
понадобятся костыли покрепче, чтобы выдерживать всю злость, которую ты в
себе носишь.
всячина, которую требовалось поднагнать, вот что было у меня. Но Стоуку я
этого не сказал. Почему-то я не думал, что он растает от симпатии.