Чтение 82–й страницы книги ~Секретный фарватер~

там не за горами и зима. Не полезет же аквалангист под лед?

Зато будущим летом к Винете, вероятно, снова двинется вереница
нарушителей в масках и с баллонами за спиной.

Значит, встречный поиск, как бывает встречный бой? Александр представил
себе, как лихорадочно торопливо шарят под водой пальцы нарушителя.
Омерзительно и страшно прикосновение этих скользких пальцев. Но он,
Александр, крепко хватает их! И над тесно сплетенными руками поднимается
лицо в зеленой воде - неподвижный стеклянный круг...

Пока же было приказано, не возвращаясь в дивизион, явиться на свой
корабль, который уже вышел на охрану морской границы и сейчас находился
неподалеку от заставы Рывчуна.

- Не переживай, лейтенант, - сказал Рывчун, провожая Александра. -
Устережем твою Винету!..

Корабли пограничной службы беспрерывно двигаются вдоль морской границы,
перегораживая залив, сменяя через положенный срок друг друга. Получается
нечто вроде скользящей стальной завесы.

Первую свою вахту на корабле Александр нес в качестве дублера при
командире.

Выпало стоять "собаку", самую трудную, не любимую моряками вахту - между
полночью и четырьмя часами утра. Обычно в это время очень хочется спать.

Но молодому офицеру не хотелось спать.

Никто на корабле не знал, что это не первая его ночь в шхерах. Но как все
изменилось с тех пор! Тогда он был всего лишь "штурманенок". Сейчас он -
штурман, правда еще только приучающийся к делу. Тогда, согнувшись на баке,
юнга-впередсмотрящий с тревогой вглядывался во тьму: не вспыхнут ли лучи
прожекторов, а вслед за ними горизонтальные факелы выстрелов? Сейчас он
"расхаживает" по выборгским шхерам взад и вперед без опаски, как хозяин.

Восточный берег не таит в себе ничего враждебного. Опасность надо ждать с
другой стороны. Чужую территорию враги используют иногда как трамплин для
воровского прыжка. Прокрадываются к советским берегам издалека - в
предательских тенях и шорохах ночи...

Нет, Александру совсем не хотелось спать.

В шхерах было очень тихо. Повинуясь негромким приказаниям командира,
рулевой осторожно перекладывал штурвал.

Внезапно над водой густо просыпались осенние падающие звезды. "Как салют
в День Победы", - вспомнил Александр, и от этого стало хорошо на душе.

Командира уже сменил на вахте старший помощник. Но Александру все еще не
хотелось в каюту.

Светало.

Шхеры вырастали на глазах, медленно выплывая из ночи, будто лопнули
якоря, удерживавшие на месте гранитный лесистый берег.

Все было в точности как в 1944 году. Так же тихо струился туман по воде,
свиваясь в кольца и развиваясь. И так же неожиданно прорезались в нем
остроконечные верхушки деревьев.

Еле слышно приплескивала волна. Тускло-серое зеркало залива начало
медленно розоветь.

Вода, гранит, небо были почти одного оттенка, брусничного. Это - рассвет,
самые первые краски рассвета, как бы проба неуверенной кистью.

Потом в воду щедро подбавили золотых блесток...

Неукоснительно, строго по расписанию, совершается это привычное, но
всегда удивительное волшебство: ночь превращается в день!

Можно ли сомневаться в том, что чары спадут наконец с Винеты? Гранит
расколется, пойдет трещинами под ногами, и...

Такое уверенно-бодрое настроение охватывало всегда по утрам. Александр
был молод. И день был молод. У них у обоих все было еще впереди.

Глава пятая. ШОРОХИ И ТЕНИ.

В новой обстановке Александр ориентировался сравнительно быстро. Недаром
всю войну прослужил юнгой - "досыта поел флотской каши". Что же касается
навыков командира, то он осваивал их еще в училище: на первом курсе был
командиром отделения, на третьем и на четвертом - старшиной класса.

Другим молодым офицерам пришлось гораздо труднее.

Главное, многим из них не сразу удавалось найти верный тон в обращении с
матросами.

"То братаются, то гонорятся, то есть проявляют офицерский гонор", - так
писал Александр Грибову. И то и другое были, конечно, крайности.

Грибов не замедлил с ответом.

"Уменье поставить себя - большое искусство, - писал он. - Причем в
искусстве этом важна именно безыскусственность".

Товарищам по дивизиону Александр показался немного тяжелодумом, замкнутым
и немногословным.

Тому было несколько причин. Из двадцати двух лет своей жизни девять он
провел на флоте, считая и пребывание в училище. Это были годы отрочества и
юности, когда складывается характер. Александр рано возмужал. В гвардейском
дивизионе торпедных катеров его окружали суровые вояки, которые были, можно
сказать, запанибрата со смертью.

В шлифовке характера, несомненно, сыграл свою роль и "Летучий Голландец".
Многолетнее соседство с тайной как-никак сказывается - приучает к внутренней
собранности.

Придя на границу, Александр сразу пришелся ко двору, и не только
сдержанностью в разговоре, хотя она - качество профессиональное.

Тяжелодум? Ну что ж! Он знал за собой этот недостаток. Зато был однодум -
как бывают однолюбы.

Нужно только указать ему цель. И уж он стремился к ней неуклонно,
методично, не отвлекаясь ни на что другое, чугунным плечом расшвыривая
препятствия на пути.

Шубин сравнил бы его с торпедой. И в этом не было ничего обидного для
Александра, потому что его командир говорил ласково-уважительно: "умница
торпеда"...

Огромное удовольствие доставляло Александру узнавать шхеры - свои шхеры!

Уйма всякого зверья развелось здесь после войны!

А быть может, оно все время было в шхерах, только попритихло, запряталось
в укромные уголки? И вот скопом вышло из чащ, когда кончилась война.

Животные вели себя удивительно храбро. Казалось, Карельский перешеек
превратился в один огромный заповедник.

Был тут один лось, по которому проверяли часы. Дважды в день он являлся
на маленькую железнодорожную станцию в лесу, точно к приходу поезда.
Пассажиры, подъезжая, высматривали его из окон: "Вот он! Мчится со всех ног!
Услышал гудок!"

На станции поезд стоит три минуты. Угощение припасено заранее - лось
популярен по обе стороны границы. И, кивая головой с ветвистыми рогами, он
снисходительно принимает - иногда даже из рук - дань своему величаво
царственному великолепию.

Александру рассказали также о зайце, который жил на одной заставе. То был
добрый малый, судя по воспоминаниям, очень общительный и хлопотливый. Он
поднимался раньше всех, вприскочку отправлялся на стрельбы с пограничниками,
а когда они возвращались, озабоченно прыгал перед строем. Завтракал, обедал
и ужинал вместе со всеми, спать устраивался в ногах на чьей-нибудь койке.

Нужно представить себе нескончаемо долгие осенние или зимние вечера на
заставе, чтобы понять, как любили этого наивного серого затейника,

Он стал жертвой собственной добросовестности. Как-то, потешая общество
своими прыжками, прыгнул слишком высоко, ударился носиком о палку, которую
держал над ним один из его приятелей, и упал.

Вначале думали, что заяц притворился мертвым - такова была одна из его
затей. Потом поняли, что он умер.

До сих пор на заставе не могут без волнения говорить об этом.

Но звери на перешейке служат не только забавой. Они доставляют и немало
забот.

Лоси, пробегая по лесу, задевают сигнальный провод, и начинается трезвон,
который поднимает заставу в ружье.

Рысь переходит контрольно-следовую полосу, заботливо вспаханную и
проборонованную на всем протяжении границы, и после этого над отпечатками
осторожных лап, похожими на королевский знак лилии, долго в раздумье стоят
следопыты: зверь ли прошел, нарушитель ли, прикинувшийся зверем?

Сейчас уже считается безнадежно старомодным напяливать на руки и ноги
когти или копыта, чтобы на четвереньках перебираться через
контрольно-следовую полосу. Но среди нарушителей могут найтись и ретрограды.
"По старинке работают, отсталые", - с пренебрежением говорят в таких
случаях.

Вскоре Александр перестал чувствовать симпатию к лосям. Связано это было
с радиолокатором. Потом в кают-компании шутили, что тот работал слишком
четко.

Еще во время практики Александр восхищался этим удивительным прибором,
который одинаково хорошо "видит" днем и ночью, в снегопад и в туман. Зоркий
"радиоглаз", укрепленный на мачте, беспрерывно вращаясь, "осматривает"
пространство вокруг корабля. Радиоволны разбегаются от него в разные стороны
и, натолкнувшись на преграду, спешат обратно. А в руке на экране появляются
пятна и пятнышки, отсветы этих преград.

Александр завороженно следил за тем, как вертится светящаяся
линейка-указатель, пересекая концентрические круги, определяющие расстояние.
Вдруг хлопотливый лучик осветил пятнышко, которого не было раньше на экране,
торопливо побежал дальше, приблизился, снова осветил его. Пятнышко
передвинулось. Оно находилось в пределах девятого круга, то есть в девяти
кабельтовых от корабля.

Передвинулось? Стало быть, не риф, не остров? Впрочем, это ясно и так. На
карте ближайший остров, один из группы прибрежных островов, расположен
значительно дальше.

- Неопознанная цель, товарищ лейтенант! - доложил радиометрист.