далеко, неминуемо надо возвратиться вспять, к самой основе, к истокам, и
начать сызнова, и установить ряд других истин. Спишь - и это одна
действительность, пробуждаешься - и действительность уже другая, или, может
быть, та же самая, но в иных своих бесчисленных поворотах. Теперь понятно:
Фрейтаг все время говорил о жене, как говорят о мертвых, и в этих
непрестанных воспоминаниях словно бы приходил с цветами на ее могилу и читал
надгробную надпись, которую сам же для нее сочинял.
в кругу вблизи оркестра, Фрейтаг почти касался губами ее уха). - Как бы я
хотел взять и увезти ее одну, без матери, та нипочем не даст нам забыть, что
она чуть не всех своих друзей из-за нас лишилась... найти бы такую страну -
есть же где-нибудь на свете такая страна! - где мы сможем жить как люди, как
все люди! И никогда не услышим этих слов: еврей, христианин...
необыкновенное племя, там, наверно, еще уцелели людоеды и охотники за
черепами, они вас обоих будут ненавидеть одинаково, потому что у вас кожа
другого цвета. А вы преспокойно сможете их презирать, потому что от них
скверно пахнет, и они все время чешутся, и поклоняются деревяшкам и камням,
и надевают на себя чересчур яркие тряпки; они такие же самовлюбленные, как и
мы, так же пылко собой восхищаются, а цвет нашей кожи напоминает им о
привидениях и о смерти, и они говорят, что их тошнит от нашего запаха. Вам
это больше понравится?
глазам было видно: он оскорблен и полон жалости к самому себе.
человеческой трагедией.
Дженни. - Такая у меня несчастная привычка. От нее почти все мои беды...
окинул взглядом происходящее и, ничем не показав, что заметил Дженни с
Фрейтагом, скрылся.
странная натянутая улыбочка искривила губы. Быстро, по-свойски, точно они
оба - заговорщики, он привлек Дженни к себе, прижался щекой к ее щеке. - Он
еще тут? И все еще ревнует? Ах, жаль, надо было дать ему повод для ревности!
дерзости Фрейтага ее покоробило, и она стала как деревянная в его объятиях.
- Он и без вашей помощи прекрасно справляется, благодарю покорно.
лицу. Нет, он не годится в герои драмы, а тем более - трагедии.
совместную жизнь сражаться с призраками? Это просто грешно - не дать ему
веских оснований, если они ему нужны позарез...
хочет, чтобы я ему изменяла. Ему только надо чувствовать, что это возможно,
что другие мужчины на меня заглядываются, и, значит, он вправе обвинять меня
во всех грехах... да если бы он всерьез верил в эти мои грехи, разве он был
бы сейчас тут, со мной на корабле! Но знаете что? Давайте не будем говорить
о Дэвиде. Он этого терпеть не может, и я его не осуждаю.
что до нее, она бы вовсе не прочь провести с ним ночь, и даже не одну, да
только на этой несчастной посудине, в такой теснотище никуда не скроешься.
Больше ей ничего от него не надо, а вот этого хочется до тихого бешенства,
до лихорадочного жара, безоглядно, как во сне. Странный этот Фрейтаг,
неужели он уж такой каменный, что не чувствует всем существом охватившего ее
жара?
нет, это большая разница... Что же вы будете делать, дорогая? - спросил он с
нежностью.
музыкантам. - Сыграйте, пожалуйста, "Adieu, mein kleiner Garde-offizier", -
крикнул он тому, кто, сгорбясь, барабанил на плохоньком пианино.
за человека. Когда Дэвид еще раз выглянул из другой двери, подальше, он
увидел, что Дженни с Фрейтагом отплясывают какой-то собственного изобретения
танец диких - двигаются большими шагами, размашисто, будто пьяные, и хохочут
как сумасшедшие. Он повернулся и ушел в бар.
благополучно миновали друг друга, и Детка побрел дальше.
это была игра-сражение: они стали друг против друга так близко, что носы их
башмаков почти соприкасались, крепко сцепились пальцами, откинулись назад
как можно дальше и завертелись на одном месте, круг за кругом, точно
неистовые планеты, четко пощелкивая носками, точно кастаньетами. Соль игры
была вот в чем: кто выдохнется первым, ослабит хватку и с размаху шлепнется
на пол. Или еще того лучше: неожиданно выпустить руки другого, причем самому
рвануться вперед, чтобы сохранить равновесие, а тот грохнется затылком. Но
на деле такие победы бывали редко, ведь и души и тела близнецов прекрасно
уравновешивали друг друга. Когда один хотел разжать пальцы и распрямиться,
всем телом метнуться вперед, другой крепче стискивал его руки и тоже рывком
выпрямлялся; тогда, самое большее, они стоймя стукались лбами, а если день
выдавался удачным, оба в кровь разбивали носы.
прекратить ее, пока не удалось хоть как-нибудь, все равно как, сделать друг
другу больно. И вот эта парочка вертится вокруг своей оси - плечи откинуты
назад, подбородок прижат к груди, глаза впились в глаза так злобно, словно
два малолетних отпрыска Медузы Горгоны пытаются обратить друг друга в
камень. Ни тот ни другая не сдаются, кружатся все неистовей, впиваются
когтями друг другу в запястья, стараются отдавить друг другу ноги и готовят
минуту, когда, будто по молчаливому сговору, они разом отпустят друг друга и
разлетятся в разные стороны - вот тогда поглядим, кто свалится, а если оба -
кто расшибется больней!
его больного дяди, она вздрогнула всем телом и отвернулась.
подальше. Почему он еще не умер?
по-девичьи обвитой жгутами гладких черных волос, а его волосы поблескивали
золотом даже здесь, в тусклом свете, и доктор Шуман, направляясь на нижнюю
палубу принимать очередные роды, приостановился и залюбовался обоими, от
души радуясь их свежести и красоте... как могла такая красота расцвести в
такой бедности и убожестве? Он ведь знает, из какой среды эти двое, и, уж
конечно, душой они так же нищи и жалки, как вся их жизнь, но вот они
проходят в танце, безупречно сложенные, точно породистые скакуны, и
страстная тоска и неуверенность на их лицах трогательны, как слезы
обиженного ребенка.
явиться на свет еще одному комочку бренной плоти. - Дьявол одарил их этой
красотой, и вскоре он их покинет... уже сейчас, в эти минуты, покидает, и
это очень жаль!
совсем близко, прижималась к своему кавалеру, она с ним сливалась всем
телом, словно растворялась в нем, теплая, крепкая и все же невесомая; ее
чуть слышное дыхание ласкало его щеку, она нежно мурлыкала что-то ему на
ухо, зарывалась лицом в щеку, под ухо, украдкой незаметно кончиком языка
прокладывала на шее, под подбородком, влажный след - цепочку молниеносных
леденяще-жгучих поцелуев.
Хочешь свести меня с ума?
сильно ты меня хочешь. - Она запрокинула голову ему на плечо, беспомощно
заглянула в глаза. - Что же мне делать? Ты сказал, у тебя нету денег... так
ведь и у меня нету. У тебя вон дядя, есть кому о тебе позаботиться, а я
совсем одна. Я у тебя много не прошу, но хоть что-нибудь мне надо! Ты же
сильней его, вот и заставил бы его дать тебе денег.
мне свои деньги, он часто говорит - потерпи, тебе уже недолго ждать.
Ненавижу его, когда он так говорит, ненавижу, потому что он знает все мои
скверные мысли, он говорит про это, а ведь знает, что мне все это - нож
острый. Но он пока еще не умер, и я должен ждать.
единственная его поддержка в жизни.
улыбнулась; приятно, что он такой сильный. - Ну хорошо, любишь ты меня хоть
немножко? Может, ты думаешь, я из тех, которые стоят по ночам в дверях и
зазывают к себе?
этим много не заработаешь. Не хватит. А ты бесстыжий, ты что же, хочешь
Акунин Борис
Посняков Андрей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Журавлев Владимир