Чтение 82–й страницы книги ~Долгий путь в лабиринте~

У входа в замок стоял камердинер - атлетического сложения человек
во фраке и с белым цветком в петлице. Он вопросительно смотрел на
хозяина.

- Можно выключить, - сказал тот. - Все сделайте сами, будку с
рубильниками заприте, ключ спрячьте. И не спускайте с меня глаз, когда
все соберутся. Вы поняли?

Камердинер молча поклонился.

- А где Андреас?

- Молодой господин у себя, - сказал камердинер. - Он в ванной.
Скоро начнет одеваться.

Тилле кивнул камердинеру и вошел в дом.

- Конрад! - вдруг позвал Тилле.

Камердинер встрепенулся и поспешил в замок.

Из центра просторного холла вели на верхний этаж две массивные
лестницы. Тилле стоял на левой лестнице, наклонившись через широкие
перила.

- Конрад, - сказал он, когда камердинер подошел к лестнице, -
напоминаю, чтобы репортерам не мешали, если они проникнут на
празднество.

Камердинер поклонился. Потом он прошел к будке электрика и
выключил несколько рубильников. Иллюминация в парке погасла.

В это время Тилле миновал кабинет, библиотеку и спальню сына,
занимавшие все левое крыло верхнего этажа замка, толкнул дверь в
ванную.

Тилле-младший только что вылез из ванны, растирался мохнатой
простыней.

В зеркале было видно, как отворилась дверь и вошел отец. Не
оборачиваясь, Андреас Тилле развел руки в стороны, с силой согнул их в
локтях и сжал кулаки. На руках вспухли округлые бицепсы.

- Ну? - сказал он.

- Неплохо, малыш. - Папаша шутливо ткнул его кулаком в спину. -
Совсем неплохо, вполне годишься, чтобы встать у резиденции фюрера
вместо любого из двух бронзовых атлетов - с мечом в руке или с
факелом, как тебе больше понравится1... Но шутки в сторону, оденься и
как следует осмотри дом. Не упусти ни единой мелочи, в конце концов,
сегодня ты здесь хозяин. Ты, а не я.

1 Скульптуры, установленные у главного входа в новую имперскую
канцелярию в Берлине.

- Хозяин лишь до двенадцати часов ночи...

- Не пытайся возражать. В двенадцать ты уедешь в Берлин. Утром я
присоединюсь к тебе... Ну, марш!

- А это правда, что фюрер держал меня на руках? - вдруг спросил
Андреас.

- Правда.

- Сколько же мне было?

- Три года.

- И он спас меня?

- На улице шел бой. Каким-то образом ты оказался на мостовой.
Люди метались из стороны в сторону. Кругом гремели выстрелы... Да я
сто раз рассказывал об этом!

- Погоди!.. Как же случилось, что нас разъединили? Где в тот
момент был ты?

- Толпа, напуганная выстрелами, устремилась на нас, когда мы шли
по тротуару, сбила меня с ног... Больше я ничего не помню. Очнулся,
когда рядом стоял фюрер. Он держал тебя на руках и помогал мне
подняться с земли.

- А кругом стреляли?

- Грохот был такой, что у тебя долго болели уши. Я истратил уйму
денег на врачей. Расплачивался с кредиторами почти полтора года.

- Но у меня ничего не осталось в памяти... - Юноша наморщил лоб,
затряс головой, - Хоть какое-нибудь воспоминание!..

- Ты был слишком мал. Достаточно, что у меня память в порядке.

- А фюрер... Он помнит?

- В прежние годы он не раз рассказывал об этом, называл твое имя.
А сейчас у фюрера столько забот... Не будем нескромны, Андреас, нельзя
докучать великому человеку...

Тилле-старший кривил душой. Сегодняшний праздник в честь
шестнадцатилетия сына он затеял с единственной целью - напомнить
Гитлеру о том, что существует на земле Теодор Тилле, который в трудное
для него, фюрера, время не стоял в стороне, помог ему, быть может,
даже вызволил из беды, спас...

А юноша продолжал расспросы. Теперь его интересовало, очень ли
был беден отец в то далекое время.

- Я же говорил, - ответил тот, - объяснял, что влез в долги и
полтора года расплачивался с кредиторами.

- Но сейчас мы богаты?

Отец мог бы ответить: "Да, очень". Но он пожал плечами и заметил,
что семья прочно стоит на ногах, только и всего. Андреасу не надо
беспокоиться за будущее.

- Тебе помог фюрер?

Тилле-старшему и на этот вопрос полагалось бы дать утвердительный
ответ, ибо Гитлер расплатился с ним весьма щедро. Однако он предпочел
произнести туманную фразу, из которой можно было понять, что фюрер
помогает всем, кто этого заслуживает.

Затем Теодор Тилле направился в свои апартаменты и влез в ванну.
Вода оказалась нужной температуры и в меру сдобренной ароматическими
эссенциями. Специальные щетки с длинной ручкой, чтобы можно было
потереть между лопаток, комплект губок, мыло и шампуни - все это
находилось на месте, под рукой. Одним словом, порядок, который Тилле
самолично разработал и ввел в доме, этот порядок неукоснительно
соблюдался. Убедившись в этом, он блаженно прикрыл глаза и погрузился
в воду до подбородка.

Из головы не лез разговор с сыном, его расспросы о фюрере. Тилле
усмехнулся, представив, как выглядел Гитлер в далеком 1923 году. В ту
пору ему было не до спасения ребенка. Выплыть бы самому, удержаться на
поверхности, добраться до берега и столкнуть в воду противников - вот
что владело помыслами будущего фюрера.

Тогда-то и была задумана акция, которую потом остряки назвали
"пивным путчем". Для путча необходима была хоть какая-нибудь
аудитория, полагал Гитлер. Он выступит перед ней с речью, зажжет
сердца людей, поведет толпу за собой.

Такой случай представился 8 ноября. В тот день в мюнхенской
пивной "Бюргерброй" собрались обыватели, чтобы послушать речь
профсоюзного деятеля, посудачить, напиться пива и разойтись.

И вот в зал врывается Гитлер, которого сопровождают два десятка
вооруженных штурмовиков. У него горят глаза, всклокочены волосы.
Вскочив на стул, он стреляет из револьвера в потолок. В это же время
штурмовики устанавливают у выхода пулемет.

Зал ошеломлен, ничего не может понять. А Гитлер уже возле
трибуны. Навстречу спешит полицейский офицер. Он преграждает путь,
держа руку в кармане.

Гитлер бледнеет от страха, но успевает приставить револьвер к
виску полицейского: "Руки вверх!" Оказавшийся поблизости второй
полицейский отводит его руку с оружием.

А потом произошло чудо: полицейские отпустили Гитлера. Тот
устремился к трибуне, которая была свободна - предыдущий оратор удрал
от греха подальше.

"Национальная революция началась! - кричит Гитлер. - Со мной
шестьсот человек, вооруженных с ног до головы... Казармы рейхсвера и
полиции заняты нами; рейхсвер и полиция уже идут сюда под знаменем
свастики".

Все это было вранье. Но завсегдатаи "Бюргерброя" поверили.

Так начался пресловутый "пивной путч".

А вот как он завершился. Наутро, когда Гитлер и Людендорф вывели
на улицу обманутых ими людей (им было объявлено, что низложен
президент республики, а также имперское и баварское правительства),
полиция перегородила узкую Резиденцштрассе и стала стрелять. Путчисты
попадали на землю. Как только огонь прекратился, Гитлер вскочил на
ноги и удрал, хотя незадолго до этого публично клялся, что "грудью
встретит вражеские пули".

Все это стало широко известно. Насмешкам не было конца. На голову
незадачливого вождя нацистов они сыпались со всех сторон и, конечно,
со страниц прессы - авторы фельетонов и карикатуристы вовсю
упражнялись в остроумии.

Надо было что-то делать. И тут на помощь пришел Теодор Тилле. Он
был рядом с фюрером, когда тот начинал свою акцию в "Бюргерброе", был
и в числе демонстрантов утром 9 ноября, хотя из предосторожности
держался на почтительном расстоянии от головной группы шествия. Что же
предпринял Тилле?

В первую очередь встретился с Еленой Бехштейн1 и так разжалобил
сердце престарелой дамы, что та немедленно внесла кругленькую сумму в
партийную кассу нацистов и вдобавок объявила себя приемной матерью
Адольфа Гитлера. Это давало ей возможность навещать Гитлера в тюрьме -
через два дня после провалившегося путча полиция посадила будущего
фюрера в Ландсбергскую крепость.

1 Супруга известного фабриканта роялей, ярая сторонница нацистов.

Но все изложенное не могло идти в сравнение с той главной
услугой, которую Тилле оказал фюреру после его выхода на свободу. В
один прекрасный день Гитлер поднялся на трибуну пивной "Левенброй",
ведя за руку мальчика. Выждав, чтобы в зале стало тихо, он поведал