Чтение 82–й страницы книги ~В тихом омуте?~

выяснении моих паспортных данных и цели пребывания в
квартире Сирина. Рядом с ним лежал мой пустой рюкзак, из
которого милиционер извлек обе книги.

Он с ленивым любопытством перелистал их.

- Ну что, говорить будем или глазки строить? - наконец
спросил он.

Ни того ни другого мне делать не хотелось, и я сочла за
лучшее промолчать.

- В молчанку играешь? Смотри, как бы это тебе
настроение не подгадило на ближайшие семьдесят восемь часов.

Я никак не реагировала, продолжая изучать его подошвы.

- Не заставляй меня подозревать тебя в том, чего ты Не
совершала.

- Что я должна говорить? - наконец сдалась я.

- Сначала - кто ты есть. Потом - что делала в квартире.

- Я же сказала... Меня попросили заехать за книгами.

- Это в двенадцать-то ночи? Не поздновато для визита?

- Раньше времени не было.

- Слушай, девонька, все же просто. Если ты внятно
объясняешь, кто, зачем, почему, то выходишь отсюда с
чувством полного морального удовлетворения. Мне ведь тоже
лишняя головная боль не нужна. Где хозяин, почему у тебя
ключи, кто просил, что сказала? Коротко и четко, как в
гестапо. Ничего сверхъестественного не требуется. Я же не
прошу тебя сказать, был ли твой дедушка на оккупированной
территории, - вопросы самые человеческие, правда?

- Я же сказала. - Это была пустая трата времени, я
чувствовала, что дурацкий Питомза пошел на принцип, и он не
успокоится, пока не" выколотит из меня то, что ему нужно.

- Да ничего ты не сказала. Даже фамилию скрываешь, что
совсем уж глупо. И настораживает, заметь. Где хозяин?

- Не знаю. Почему я должна знать?

- А раньше там бывала?

- Нет.

- А потом взяла и поехала, как раз на ночь, когда
хозяина нет. Конспиратор из тебя хренов, вот что я тебе
скажу, девонька. - Питомза проницательно и хищно посмотрел
на меня. - И племянника зря приплела, погорячилась. Ведь нет
никакого племянника, а?

Я молчала.

- А то бы ты его сразу предъявила. Адрес, имя, кличка
собаки, цвет глаз и размер ноги. Зачем тебе неприятности,
правда? Тебе надо в ночниках ноги задирать до головы, а не
со мной здесь сидеть. Из чего делаю вывод, что дело здесь
гниловатое.

- Я не понимаю.

- Ты мне рога не мочи, - прикрикнул Питомза. - Что,
хату хотела грабануть, да в последнюю минуту очко сыграло? А
может, и правда есть племянничек, а ты у него ключики
втихаря потянула? Или у самого дяди? Как зовут?!

Я молчала, хотя больше всего мне хотелось сдать себя не
только нынешнюю, но и прежнюю.

- Усугубляешь, усугубляешь положение.

Полусонный взгляд вшивого сержанта, или старшего
сержанта, - я совершенно не разбиралась в милицейских лычках
- гипнотизировал меня, еще секунда - и я не выдержу этого
напряжения. Но самым страшным было то, что я совершенно не
знала, что ему сказать.

А он, похоже, знал:

- Квартира-то уже третью неделю на сигнализации.
Следовательно, хозяин в командировке или в отпуске. А тут
вдруг ты...

В дверь настойчиво постучали.

Питомза нехотя оторвался от меня, открыл, о чем-то
тихонько посовещался - я услышала только приглушенное "бу-бу-
бу" и легкое посвистывание в финале - и вернулся ко мне с
явным сожалением в глазах.

- Ну вот что, - сказал он, - я сейчас уеду, а ты
посиди, подумай, может, и надумаешь чего в мое отсутствие.

Он препроводил меня в мрачный гроб камеры, хохотнул и
добродушно напутствовал напоследок:

- Место, конечно, не курорт, но не унывай. Здесь
признаться - милое дело. Только на себя лишнего не бери,
помни золотое правило - лучше семь раз ударь, чем один раз
зарежь.

...Никогда еще жизнь не казалась мне так бездарно
проигранной, как сейчас, когда я сидела на деревянной, грубо
сколоченной скамейке запасных игроков. Запасных, это точно -
теперь уже ничего не зависит от тебя. Весь ужас положения, в
которое я попала, открылся передо мной во всей своей
отталкивающей, почти старушечьей наготе.

Табак, дрянь, швах оказалось дело, ты просто
низкооплачиваемая статистка. И все твои построения
разрушились о грубую реальность высоких ботинок и
милицейских лычек. Я бродила в своем нынешнем положении, как
в девственном лесу, - кричать было бесполезно, все равно
никто не услышит. Ничего страшного не случилось бы, если бы
они отвели тебя в сторонку у метро "Бабушкинская" и ласково
спросили документы - отсутствие регистрации, только и всего.
Но они взяли тебя на пороге чужой квартиры с пустым
рюкзаком, где не было ничего: ни трамвайного билета, ни
губной помады, ни замызганной косметички - ничего, что
является спутниками бесцельно прогуливающегося человека. Ты
же была стерильна, твой вещмешок это подтвердит: две книги,
только и всего. Да еще и фотография... А эта милицейская
Питомза (Господи, да что же это за странная кличка, в самом
деле!!!) так просто с тебя не слезет. На снисхождение
рассчитывать не приходилось - все твои киношные афиши
завалились набок и рухнули, их залило дождем... Еще
несколько часов назад ты казалась самой себе крутой,
неуязвимой, ты лихо выстраивала картонные сюжеты, где живые
люди казались тебе персонажами. Но стоит кому-то чихнуть,
стоит кому-то не заметить правил твоей игры - и ты
становишься бессильна.

Ты бессильна.

Этот мент с цирковыми ножами вместо глаз так просто от
тебя не отстанет, поковыряет спичкой в ухе и пошлет запрос в
городишко под Питером, где среди застывших дворцов
затерялась Ева, - и все станет на свои места.

Они найдут Сирина, завернутого в ковер, рано или
поздно, и тогда возникнет резонный вопрос: а что же делала я
в его квартире и с его ключами? Или свяжут твой паспорт с
пропавшей Аленой...

Я не хотела думать об этом, я боялась думать об этом -
ну ничего, теперь-то уж наверняка начнут думать за тебя... Я
тупо смотрела на крашенные темной зеленью стены, и пятая
колонна зрела в моей маленькой, еще не окрепшей стране...
Но, в конце концов, можно же все рассказать - рассказать о
смертях, список которых возглавляешь ты сама, вот только
неизвестно, на сколько лет это потянет - убийство, пусть и в
целях самозащиты, и соучастие в другом убийстве... Нет, в
двух, в трех... Ты потянешь за собой мальчиков Грека, потому
что нельзя сказать "а" и потом не сказать "б", малодушная
соплячка. Черт его знает, на сколько лет все это потянет...

Я почти молила Бога, чтобы открылась тяжелая дверь и ко
мне посадили еще кого-то: цыганку в грязных юбках,
домохозяйку, зарезавшую кухонным ножом пьяного мужа; кого-
то, с кем можно говорить, говорить, говорить - только не
думать...

Мысли, как загнанные звери, пытались освободиться из
капкана, мне нужно вырваться - вырваться любой ценой, даже
если ради этого придется пожертвовать отгрызенной лапой, она-
то и оставит привкус крови на ржавом металле... И я почти
сразу же увидела эту отгрызенную лапу - в загнанном в угол
сознании она предстала вдруг дискетой, которую я видела у
пластического хирурга Влада в дачной половице. Эта мысль
посетила меня заезжим столичным гастролером и на секунду
показалась такой реальной, что я даже зажмурилась - почему
нет? Ты сдашь ментам эту дискету, а в том, что она
представляет интерес, нет никаких сомнений - криминальные
авторитеты до и после пластической операции дорогого стоят,
заодно и обществу послужишь. Благое дело, а взамен...

Нет. Не будет никакого "взамен". Здесь серьезные люди,
которые делают серьезное дело, дорогуша, торг неуместен. И
потом, не забывай - ты ведь давно умерла, выпала из окна и
разбилась, нет человека - нет проблемы...

Я забилась затылком о крашеную стену и заплакала.
Ничего ты не стоишь! Еще и играть вздумала - да плевать все
хотели на твои пигмсйские игры! Пускай так католики играют с
гугенотами в Варфоломеевскую ночь...