Чтение 82–й страницы книги ~Сокровища Валькирии-2~

двор разрешительной системы, чтобы там подремать где-нибудь, пристроившись
не на глазах у ранних прохожих. Он принес поддон из-под кирпича со стройки
напротив, приставил его к забору и осторожно залез во двор. Пес в соседнем
дворе лаял не переставая, и когда Мамонт пристроился в углу на дровах,
завернувшись в доху, услышал голос, окликающий собаку.

То ли от усталости, то ли от дремы ему почудилось, что голос этот очень
знаком. Однако сон оборвал мысль, и до слуха доносился лишь собачий лай и
стук машинки, как музыкальный фон к этому тревожному сну. Время от времени
Мамонт просыпался: на улице светлело, а свет в балконном окне соседнего дома
тускнел. Пес за забором чуял чужого человека и честно отрабатывал свой хлеб.
В ушах начинало звенеть от его лая. Мамонт глянул в щель и увидел на крыльце
маленького лохматого фокстерьера, сидящего на цепи. Он ласкался и облаивал
одновременно: обрубленный хвост радостно мельтешил над спиной. В это время
кто-то вышел на балкон мезонина, и Мамонт услышал окрик:

- Тимка! Мать твою... Заткнись!

И снова голос почудился знакомым! Фокстерьер на несколько минут
"заткнулся", Мамонт вновь задремал и вдруг во сне вспомнил, чей это голос!
Этого не могло быть, потому что отец давно умер, а вместе с ним как бы
замерла и память - ни лица, ни голоса уже не хранила. И вот теперь все
возникло, возродилось до последней черточки и интонации.

Мамонт выбрался из своего логова и ушел в дальний угол двора, чтобы
видеть балкон соседнего синего дома. Утренний ветерок трепал детские
ползунки, развешанные на веревках. Из приоткрытой балконной двери тянуло
теплым парком, а свет за окном почти померк. Почуяв движение, пес забрехал с
новой силой, забряцал цепью по доскам крыльца. Мамонт окончательно стряхнул
сон и теперь ясно осознавал, что здесь не может быть отца, но, вероятно, в
этом доме жил человек с похожим голосом, и ему хотелось еще раз услышать
его...

Вдруг фокстерьер замолк, и Мамонт увидел, что пес забрался на какие-то
доски, натянул цепь и теперь, радостно поскуливая, дрожит от радости и
ласкается к нему, к Мамонту, словно признал в нем знакомого.

- Тимка, Тимка,- негромко позвал он, еще больше возбуждая собачий
восторг. Пес вытанцовывал, стоя на задних лапах и давясь на ошейнике.

Увлеченный странной собачьей радостью, Мамонт не заметил, когда на балкон
мезонина вышел человек, а случайно вскинув взгляд, увидел мужчину лет
сорока, бородатого, всклокоченного, с воспаленным, блестящим взглядом. На
плечи был наброшен белый, потертый полушубок, посеревший от долгой носки.

Он смотрел молча и пристально, будто пытался узнать, кто перед ним, и не
узнавал.

И облик этого человека показался Мамонту знакомым...

Около минуты они смотрели друг на друга, и тут мужчина подался вперед,
натолкнулся на поручень балкона.

- Мамонт?!- крикнул он.- Я узнал тебя, Мамонт! Как ты здесь?!

Но в этот миг Мамонт не мог объяснить себе, почему испугался этого крика:
возможно, сказалась бессонная ночь, сдавали нервы, а возможно, вспомнился
опыт встречи с Гиперборейцем посреди многолюдной столицы. Или уже не
хотелось быть узнанным в мире изгоев?

Он метнулся к забору, в один мах перескочил его и побежал в березовый
сквер.

А за спиной все еще слышался до боли знакомый, настигающий голос:

- Куда же ты?! Мамонт?! Стой! Не узнаешь?..

На улице уже мелькали прохожие, кренились набок перегруженные автобусы,
увозя народ с остановки, а Мамонт бежал, невзирая на то что бежать нелепо,
что он слишком заметен среди степенно-сонливых людей. Впереди оказалась
река, но дорожка вывела его к горбатому пешеходному мосту. Длиннополая
расстегнутая доха меховым шлейфом летела за спиной. На другой стороне реки
он перешел на шаг, забрел в кусты, висящие над водой, и сел на камень.

И только тут он понял, отчего побежал и чего испугался. Можно было не
смотреться в отражение на воде...

Как врач-психиатр, он знал, что значит "узнать" себя самого в другом
человеке, услышать свой голос из чужих уст. То, что не произошло в насосной
камере Кошгары под нескончаемый и мучительный звон капели, могло очень
просто произойти здесь, на вольном пространстве. Начинать сначала следовало
с прежней осторожностью, ибо весь путь мог повториться на другом уровне и в
других условиях, если позволить себе расслабиться.

Отыскав рынок, Мамонт потолкался среди народа, высмотрел молодого
чеченца, торгующего бананами, и предложил ему купить документы. Похоже, тот
знал толк в этом товаре, пролистал со знанием дела, одобрил, что есть
московская прописка, открытая виза в Канаду, а водительское удостоверение
годится для всех стран мира, и предложил пятьдесят тысяч. Мамонт не стал
торговаться - этих денег хватило бы до Перми и еще дальше. Чеченец в довесок
подарил ему связку бананов и поцокал языком, бесцеремонно ощупывая доху.

- Не продается,- сказал Мамонт и поспешил затеряться в толпе.

Он съел всю связку недозрелых тропических фруктов и ощутил зверский
аппетит. Хотелось основательной пищи- хлеба, мяса, картошки, но уже и в
российской глубинке рынок напоминал банановую республику, как, впрочем, и
вся страна. Искать что-либо существенное не оставалось времени - до поезда
на Екатеринбург оставалось менее часа.

Как в Кошгаре, опасаясь замкнутого пространства, Мамонт купил билет в
плацкартный вагон и сел в поезд. Выдавая постельное белье, проводница,
женщина лет тридцати пяти, неожиданно предложила ему бритву, словно угадав,
что он в странствии без всякого багажа.

- Я отпускаю бороду,- испытывая к ней благодарность, сказал Мамонт и тут
же для себя решил, что и впрямь нужно отпустить бороду, коли начинать все
сначала.

В вагоне было жарковато, поэтому он лег в рубашке, укрывшись простынею, и
через минуту уже ничего не видел и не слышал...

А проснулся от прикосновения чьих-то рук: его укрывали одеялом, заботливо
подтыкая с боков. В тягучей полудреме ему почудилось, что это - Дара, ее
ласковые и трепетные руки, и Мамонт начиная уж было узнавать в полумраке
знакомый, милый образ, вишневые глаза, но усилием воли отогнал наваждение,
памятуя пригрезившееся собственное отражение в человеке, вышедшем на балкон
мезонина. Это была проводница, однако неяркий вагонный ночник сглаживал
какие-то ее особые черты, создавая некий усредненный, идеальный женственный
образ, так похожий на образ Дары. Половину жизни Мамонт мотался в поездах,
испытал сервис от общих вагонов до спальных "люксов", и никогда нигде его
так заботливо не укрывали от холода. А проводница между тем пошла по вагону
дальше, унося ворох одеял для тех, кто мерз.

Когда она возвращалась назад, Мамонт тихо окликнул ее и спросил, где они
едут.

- Скоро Котельнич,- шепотом сказала проводница.- Спите, вам еще далеко...

- Здесь близко моя родина,- неожиданно для себя признался Мамонт, хотя
избегал всяких разговоров.- Село Тужа...

- А-а,- протянула она и, кажется, улыбнулась.- Хорошо. Спите.

Утром бабушка сошла в Вятке, а вместо нее сел парень лет двадцати,
беловолосый и ясноглазый, но какой-то замкнутый и одинокий, потому что
молодая пара, видимо устав друг от друга в тесноте вагона, попыталась
завести с ним дорожную дружбу. Парень устранился от них и часа полтора
смотрел неподвижно в окно, ничего за ним не замечая. Потом он куда-то исчез,
а вернулся уже пьяный, с остекленевшим взглядом и запекшимися до коросты
губами.

Неожиданно в грохочущем пространстве за вагоном послышался надрывный
крик:

- Ва! Ва! Ва!..

И поезд отозвался ему густым, могучим ревом:

- Ва-а-а-а!..

Парня вдруг встряхнуло, лицо исказилось то ли от злобы, то ли от страха,
из лопнувших пересохших губ засочилась кровь. Он как лунатик, с невидящим
взором побрел в тамбур вагона.

Юная пара, лежа на одной полке, радостно защебетала, тем самым как бы
стряхивая оцепенение от страха. И на миг будто бы воцарился покой, но в
следующий момент Мамонт услышал, а точнее, ощутил хлопок открываемой двери в
тамбуре. Наверное, и проводница ощутила то же самое, потому что на секунду
опередила его...

Она успела заметить, как этот белокурый парень вылетает из тамбура под
откос. Машинально, по профессиональной привычке сорвала стоп-кран. Ее и
Мамонта ударило о дверь перехода в тамбуре, в вагоне что-то загрохотало,
послышались возгласы и крики.

Поезд остановился, прокатившись с полкилометра на тормозах. Проводница
выскочила из вагона и, легкая, в туфельках на тонких каблучках, помчалась к
последним вагонам. Мамонт устремился за ней, но тут же и отстал. А состав
дернулся, спустил воздух тормозов и начал медленно набирать скорость.
Машинист получил команду диспетчера двигаться дальше...

Мамонт вскочил на подножку какого-то вагона, стараясь увидеть, успела ли
сесть проводница. И когда поезд уже набрал скорость, заметил, что она еще на
насыпи- просто на миг исчезла из виду- и теперь уже не сможет сесть. Он
бросил поручни и прыгнул на землю, скатился по откосу, врубившись в густой
ивняк. Состав уже прогромыхал мимо, а проводница все бежала назад, увязая в
текучем щебне насыпи.

Он догнал ее, когда вокруг стояла полная тишина, а впереди замаячил в
траве какой-то темный предмет, похожий на рваную тряпку. Белокурый парень
лежал вниз лицом, укатившись от железной дороги на несколько метров. Не
прикасаясь к нему, можно было определить, что он мертв: голова была
вывернута затылком вверх, из драного свитера на груди торчали веером деньги.
Однако проводница, опустившись перед ним на окровавленные, исцарапанные
колени, пыталась развернуть его голову, но от волнения лишь больше
заламывала ее.

- Что с тобой? Что с тобой, милый?- исступленно приговаривала она.- Ну,
вставай! Вставай!.. Что ты лежишь, земля холодная!

Мамонт оттащил ее от мертвого, усадил на землю, но проводница рвалась