он стал громко петь народную песню, которую Кора в школе не проходила: "Эх,
полным-полна коробушка, есть и ситец и парча!"
родилась. Возвращайтесь лучше к себе!
другие спешили, переодевались прямо в столовой. Инженера, например, не
беспокоили соображения стыдливости. Зато принцесса унесла все свои одежды, а
их оказалось немало -- в свою норку.
синий халат и серое арестантское белье. Причем халат не был таким
унизительным еще час назад, потому что все были равны в унижении и не было
из него выхода. А вот теперь люди снова стали разными -- будто их уже
выпустили на свободу.
более что возвратили далеко не все -- разворовали. Правда, у нее осталась
куртка Миши Гофмана -- он не обидится, если она наденет ее в ночной и
утренний походы -- они еще предстоят Коре. Так что пока Кора была девицей
студенческого возраста и положения, отдыхающей в Симеизе, -- одежда на грани
сексуального риска, но не далее.
отвыкла от себя настолько, что не сразу узнала. Кора поняла, что более
оставаться одна не может, и хотела было пойти к профессору, но ноги сами
принесли ее обратно в столовую. И не только ее одну.
махолетов, когда поднимаются в воздух над склонами Ай-Петри, все на нем было
облегающим, упругим, хлопковым, шерстяным, с буфами, притом в обтяжку --
человек-птица!
мундир, на левом рукаве нашит щит с черепом, под ним золотые шевроны, на
груди Георгиевский серебряный крестик. Мундир был не нов, пропоролся в одном
месте, на колене черные галифе протерлись. Фуражки у капитана не было --
потерял, но погоны были, хоть без звездочек. Но главное -- изменилась его
выправка.
радостным криком: -- Нашел! А ведь не хотели возвращать! Жулье! Он держал в
руке большой черный бумажник с золотой монограммой. -- Там деньги? --
спросила Кора. -- Мало что осталось. -- Журба сразу замкнулся. -- А ты
спрячь, -- сказала Нинеля, которая оказалась одета просто и грубо, в
короткой суконной юбке, срезанных ниже колен кожаных сапогах, в гимнастерке
без знаков отличия, но перетянутой солдатским ремнем. Она приподняла валик
надо лбом, взбила локоны и изменилась, пожалуй, более всех.
собеседнице -- как поворачивают голову за мячом зрители на теннисном корте.
него ассигнации, раскладывать их на столе и разглядывать, словно это было
сладкое, давно желанное чтение.
изменился. Он сменил халат на старый костюм, поношенный, домашний, в котором
любил работать в кабинете. Кора его удивила.
смутилась Кора. -- Некрасиво?
несколько откровенно. -- Я не могу изменить моду.
Он все замечал и не одобрял.
дверь, даже продвигался в том направлении, но что-то удерживало его от того,
чтобы побежать за девушкой.
увидел принцессу идущей по коридору. Она вошла медленно -- видно, хотела,
чтобы ее разглядели.
понимающая ни слова, и один лишь у нее заступник -- уродливый от страшного
шрама, издерганный, худой белогвардеец, о котором принцесса не знала, что он
белогвардеец, -- он был ей непонятен, но заботился и даже защищал.
столовую, где возле пустого исцарапанного деревянного стола стояли кучкой
пришельцы, все выше ее, шумнее, разговорчивей, все связанные знанием общего
языка -- несчастные, украденные, но не такие одинокие, как эта смуглая
девица.
ли думала о мести или насмешке, -- но она причесала свои тугие, черные,
раньше забранные в неаккуратный узел на затылке волосы, распустила их по
плечам из-под золотого венца, по сторонам которого свисали тяжелые,
изысканные, с ладонь, подвески. И от этого лицо возникло в обрамлении
золотой изысканной рамы и само как бы впитывало часть света, излучаемого
золотом, усеянным драгоценными камнями. Какой-то золотой пудрой или краской
принцесса Парра тронула веки и даже ресницы, серебром -- губы и превратилась
в создание ювелирное, искусственное.
чаше, в воротнике, переходящем затем в узкоплечее, расширяющееся пирамидой к
земле парчовое сиреневое платье, густо и тяжело поблескивающее растительным
восточным узором. Пальцы принцессы были унизаны перстнями, но зоркий глаз
Коры все же отметил: вычистить черноту под ногтями она не успела. Или не
догадалась?
принцессе и щелкая каблуками. Он не смог найти нужного тона или нужного
соотнесения себя и своей несчастной возлюбленной.
дальше, когда утихнет гул восхищенных и удивленных голосов. И Кора поняла,
что она ожидала иной реакции, иного поведения людей, а может, и иных людей.
Только что все были не людьми, а синими халатами, то есть рабами и нежитью.
И тут оказалось, что у каждого есть свой костюм, своя повадка, свое правило
поведения. Принцесса была как бедная девочка, которой купили настоящее
платье и настоящие туфельки. Она, надев их, вышла во двор, а оказалось, что
всем купили туфли -- может, и попроще, другие, но всем новые. -- Черт
побери, -- сказал ротмистр. --Я ее у вас уведу, -- сказал инженер, и где тут
была шутка, а где искреннее намерение, осталось непонятным для Коры. А Журба
оторвался от своих бумажек и сказал:
настолько, чтобы отказаться от общества Покревского. И сделала шаг к нему, и
это как будто выключило внимание окружающих. Каждый вернулся к своему делу.
Люди собирались в обратный путь, как в номере гостиницы -- только сувениров
никто не приобрел.
шутишь, -- ответил тот. -- А что делаешь? -- Как видишь, -- ответил
полицмейстер. -- Отчет пишу. Краткий отчет. Я понимаю: с меня
градоначальник, господин Думбадзе, полный отчет попросит. Нинеля присела на
стул рядом с Калниным. -- Если нужно, ты подтвердишь, товарищ Калнин, что мы
с тобой звания коммунистов не опозорили, а?
основания для беспокойства? -- Это как понимать? -- Бывают некоторые люди,
которые морально упали в глазах товарищей или отдались иностранцу. Все
бывает... -- Вы что это, Эдуард Оскарович! -- перепугалась
Послушай, Калнин, -- изменила тактику Нине-ля, -- а стоит ли нам с тобой
вступать в конфликт, от которого радость получат лишь наши враги? И Нинеля
кинула выразительный взгляд в сторону принцессы и ее белогвардейца
--очевидных классовых врагов. -- Я буду у себя, -- сказал профессор Коре. --
Вы меня разбудите или я вас? -- У меня вся надежда на вас, -- сказала Кора,
-- я слишком люблю спать. --А вы не чувствуете тревогу? -- Чувствую, но
разве от этого можно впасть в бессонницу?
дома!
профессор, где он был раньше, есть ли у него семья, дети? Чепуха -- так
давно знакомы... и тут же она поймала себя на логической несуразности: ведь
она знает профессора лишь три дня. И общалась с ним за эти дни совсем
недолго.
взял с собой очки.
но когда вернулась к себе в комнату, ожидала, когда все уснут и можно будет
пойти к Мише Гофману, задумалась, вспомнив слова Эдуарда Оскаровича. Что они
значат? Как будто бы профессор знал заранее, куда идет и что ему понадобятся
запасные очки... И опасался, что здесь не будет для него запасных очков.
Странно... В пятидесятом году он не мог предсказать собственный переход сюда
-- или понять суть параллельного мира. Не мог, и все тут. В то время, как и
в течение последующих десятилетий, это понятие существовало лишь в умах
фантастов и сатириков.