речной волне.
я ваша.
ну, беспомощно прижалась к ней спиной и ладонями обеих рук. Ноги у нее
подкашивались. Филипп остановился и в упор посмотрел на нее.
ность.
Аннета сказала:
Вам только оно и нужно?
ты касалось его щеки. Он взял ее руку, безвольно покорную, вдохнул ее
запах, коснулся ее губами и, наклонясь, приложил эту руку сначала к сво-
ему лбу, потом к глазам.
выпуклость лба, биение пульса в виске. Этот властный человек отдавался
под ее защиту... Она склонилась к нему, Филипп поднял голову. Это был их
первый поцелуй.
на колени, не сопротивляясь, едва дыша. Но Филипп, несмотря на свою
страстность, не спешил воспользоваться победой. Он сказал:
вся целиком.
Только что она вычеркнула ее из своих мыслей. Но когда Филипп сделал то
же самое, она почувствовала что-то вроде возмущения. В ней было задето
чувство франкмасонской солидарности, объединяющее всех женщин, даже со-
перниц, против мужчины, который в лице одной оскорбляет их всех...
требую ее от вас.
лась:
жизнь, и обещаете верность мне, хотя видите меня всего в третий раз?
а меньше.
ходит, и ни одно мгновение не повторяется. Надо сразу решать, чего хо-
чешь, или ничего не хотеть. Вы проходите мимо, Ривьер, и после я вас не
возьму, я потеряю вас. Вот я вас и беру!
ваемся. Но если бы мы отказались от желаний, вся жизнь была бы ошибкой.
Увидеть вас и не пожелать было бы такой ошибкой, которой я никогда не
простил бы себе.
бедны. Что у вас была счастливая молодость и что вы потеряли все, были
изгнаны из вашей среды, но не пали духом и боролись. Уж я-то знаю, како-
во это, - вести такую борьбу: я сам в течение тридцати лет изо дня в
день вел ее врукопашную и двадцать раз вот-вот готов был сдаться, хотя я
ко всему привык и с колыбели узнал гнусную нищету. А у вас нежная кожа,
вас в детстве баловали и ласкали. И все-таки вы держались стойко. Вы не
сдались, не пошли ни на какой малодушный компромисс. Вы не старались
увильнуть от борьбы каким-нибудь женским способом - прельщая мужчин или
избрав честный выход: брак по расчету.
не из тех, кого покупают по контракту.
стать женой его отца. Какие чувства вами руководили - это ваше дело. Для
меня важно то, что вы посмели перед лицом трусливого света отстаивать
свое право - не на наслаждение, а на труд, право иметь сына, и, несмотря
на бедность, воспитали его сами, без чужой помощи. Вы не только отстояли
свои права - вы их осуществляли целых тринадцать лет. Я знаю по опыту,
что такое тринадцать лет труда и постоянных забот, а между тем вы стоите
предо мной несломленная, гордая, честная, без малейшего следа душевной
усталости. Есть два вида поражения: полная апатия и горечь... От второй
и я не спасся, а вы сумели избежать обеих... Мне, хорошо знакомому с
борьбой за жизнь, ясно, чего стоит такая женщина, как вы. Эта серьезная
улыбка, ясные глаза, спокойная линия бровей, эти неутомимые, честные ру-
ки, светлая гармония во всем, а внутри - палящий огонь, радостный трепет
борьбы всегда, даже когда вы бываете побеждены... "Ничего, мы еще повою-
ем!.." Неужели вы думаете, что такой человек, как я, не способен оценить
такую женщину, как вы, а оценив, не пой дет на все: чтобы завоевать
ее?.. Ривьер, вы мне нужны. Я хочу, чтобы вы были моей. Послушайте, я не
стану вас обманывать: хотя я и желаю вам добра, я не ради вас, а ради
себя хочу любить вас. И со мной вас ждут не радости, а скорее новые ис-
пытания... Вы не знаете моей жизни... Сядьте вот здесь подле меня, моя
прекраснобровая!..
дать. Но вы не знаете, как я этого добился и как теперь удерживаю за со-
бой. Я все вырывал силой и силой удерживаю. Я совершил насилие над своей
судьбой, - если верно, что есть судьба. Я пробился вопреки обстоя-
тельствам и воле людей. И никогда я не умел (да и не хотел) врачевать
раны, нанесенные мною чужому самолюбию, не старался, чтобы люди простили
мне мои удачи и растоптанные на ходу чужие интересы. Мои милейшие колле-
ги рассчитывали, что успех наконец подействует на меня как наркоз. Ниче-
го подобного не случилось. Они чувствуют, что я человек им чужой и,
сколько ни умасливай меня, не стану для них своим. Это потому, что я не
могу забыть чудовищный обман и несправедливость, которые видел по ту
сторону перегородки. У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить
о лжи, царящей в нашем обществе, лжи, которую каста интеллигенции всегда
охраняла как самый верный пес, вопреки всему тому, чего от нее ждут и
что она сама себе приписывает. Не стоит говорить о тех немногих ловка-
чах, которые, замкнувшись в башне своего искусства и теорий, слывут за
людей, ничего не уважающих, но, выходя из своей башни, весьма вежливо
снимают шляпу перед царящей в мире глупостью. Я же совершаю неслыханное
безумие: не желаю с нею заигрывать! Я даже сейчас собираюсь в поход про-
тив некоторых священных обманов, которые тяжелым грузом ложатся на пле-
чи, и так уже согбенные нищетой, и обрекают тысячи людей на безысходные
муки. Меня, конечно, встретит лаем цербер о трех пастях, имя которым:
лицемерная мораль, лицемерный патриотизм, религиозное ханжество. Но об
этом я вам расскажу потом... Меня тоже ждет поражение, я это знаю, но
все-таки дерусь, потому что это нужно и еще потому, что люблю радость и
муки борьбы... Теперь вы понимаете, почему ваши слова в тот вечер были
для меня вестью, которую сердце подает сердцу... А вы этого и не подоз-
ревали! Да, ваши слова были предназначены для меня, и я хочу, чтобы гу-
бы, которые их произносили, тоже стали моими.
руками.
моя, я вас не выпущу.
трудную жизнь, опасности, борьбу с врагами.
ли вашей Ноэми? Вы не имеете на это права!
из жизни правду, труд и страдания.
которого она не задала.
да лжет, да, да, в ней все ложь, от корней волос до кончиков ногтей... А
самое главное, я ведь именно за это ее и взял! Я ее почти люблю за
это... Когда ложь - искусство, доведенное до совершенства, она стоит хо-
рошего театра... Разве мы не знаем, что театр, что почти всякое ис-
кусство лжет? Исключение составляют разве только несколько чудаков, ко-
торые смущают своим поведением собратьев по ремеслу, и те утверждают,
что эти люди не художники, что они только портят марку и сбивают цену...
Ну, а если в нашем обществе все ложь, так мы вправе требовать, чтобы